Макрохристианский мир в эпоху глобализации — страница 146 из 195

ство, а после возвращения в Киев вновь принимали православие.

В условиях цейтнота не было возможности разрабатывать свою систему образования, поэтому и были заимствованы некоторые элементы латинской системы, творчески пересаженные на славяно–греческую почву. Эти меры очень быстро принесли плоды и уже в 1650‑е гг. путешественники отмечали, что даже крестьяне в Украине умели читать и писать. Именно в это время зародилось и отождествление понятий «руський» и «православный». Казачество от защиты «греческой веры» перешло к защите православия как «руськой веры», после чего уже прочно вошло в обиход, что русская вера и православная — это одно и то же, принадлежность к православию стала знаком русской идентичности, в отличие от «руських» униатов, которые стали восприниматься нерусскими.

Уния (равно как и европейское движение Реформации) оказала сильное давление на Московскую Русь. Политика ксенофобии и самоизоляции явно не оправдала себя. Значительные изменения начались с воцарения в 1645 г. Алексея Михайловича и проведения реформ патриархом Никоном. В 1649 г. по приглашению царя в Россию прибыла группа священников из Киева во главе с Епифанием Славинецким и Арсением Сатановским, что оказало существенное влияние на духовную и интеллектуальную жизнь Москвы и положило начало дальнейшему привлечению эрудированных и образованных священников из Руси–Украины. Тогда же получила распространение идея защиты православия не только на землях Московского государства, но и в других странах, что впоследствии вооружило создаваемую Петром I империю идеологией защиты Вселенского Православия в земном мире.

Заметим, что Московская Русь традиционно строилась на принципах военного лагеря, находящегося в кольце врагов. Отсюда и закрытость к инородным идейно–культурным влияниям, которые рассматривались как «вражеская пропаганда». Развитие Московской Руси шло в социально–политическом направлении. В отличие от нее Западная Русь (Украина и Белорусь) развивались в социально–культурном направлении. Перефразируя Н. С. Трубецкого816, можно сказать, что соединение украинско–белорусской культуры с великорусской государственностью положило начало общерусской государственности.

При Петре I был разработан и новый литературный язык — русский, призванный обслуживать потребности новой империи–цивилизации. В его основу была положена старая грамматика Мелетия Смотрицкого (1618 г.) с широким внедрением церковнославянской и старославянской лексики. Этот язык существенно отличался как от живых разговорных диалектов бывшей Московии — Московской Руси (что вызывало многочисленные возмущения ее жителей, особенно в Москве), так и от руських (украинских) диалектов того времени. Тем не менее новосозданный русский язык был понятен во всех русских землях и стал носителем новой цивилизационной культуры.

Петр I, сталкиваясь с невежеством московского клира, резко контрастировавшего с образованностью протестантских пасторов и священников Киевской митрополии, пошел на радикальные церковные реформы — ликвидировал Московскую патриархию, а вместо нее для управления церковью создал «Святейший правительственный Синод», подчинявшийся Сенату. После секуляризации церковного землевладения Екатериной II Русская православная церковь (Московский патриархат) окончательно превратилась в составную часть чиновнико–бюрократического аппарата, в своего рода министерство по духовным делам. Так был нарушен характерный для православия баланс между светской и духовной властью (т. наз. симония).

Объединение усилий Руси–Украины и Московской Руси в борьбе против Речи Посполитой, а точнее — в цивилизационной борьбе с католической Западной цивилизацией — принесла плоды: распространение католичества было остановлено, возникла мощная в военном отношении Российская империя, но это сыграло плохую службу православию. Оно, оказавшись в тепличных условиях, перестало отстаивать свою позицию перед светской властью, как это было в допетровские времена. История повторилась во второй половине XIX в.

Как уже отмечалось, русскость и православие неразрывно связаны, хотя и не тождественны друг другу. Митрополит Антоний Сурожский говорит, что русскость может передаваться в самом православии, вне зависимости от языка общения. Русскость — это открытость миру (что значит «жить сердцем»). Это живое, глубокое, честное переживание вещей. Русскость также может передаваться и через культурное пространство, наработанное представителями различных национальностей в течение последних 300 лет, что позволило включать в сферу влияния русской цивилизации и представителей других вероисповеданий (например, ислама, буддизма), тем не менее, русскость по-прежнему опирается на прочный фундамент — православную веру.

В конце XIX — начале XX вв. в России наблюдалось возрождение русской богословской науки и религиозной философии. Труды русских ученых в области патристики, церковной истории, медиевистики, философии стояли на уровне требований западной науки. Но двухсотлетнее пребывание Русской православной церкви в качестве бюрократической организации при царском правительстве способствовало распространению рутины, сугубо уставных отношений и карьеризма в сфере образования, процветанию «палочной» дисциплины и зубрежки.

Обладая огромным, накопленным в течение 900 лет духовно–просветительским потенциалом и мощными финансовыми ресурсами, Русская православная церковь, как пишет епископ Керченский Иларион, «оказалась бессильной перед натиском революционных настроений и воинствующего атеизма. Даже духовные академии и семинарии не только не избежали атеистических влияний, но некоторые из них стали центрами и рассадниками атеистической и нигилистической идеологии. Те самые люди, которые в 1890–1910‑х годах изучали в школах Закон Божий, в 1920–30‑х гг. своими руками бросали иконы в костры, пылавшие по всей России, участвовали в разграблении церквей, в надругательстве над святынями. Необходимо осмыслить причины того почти всеобщего охлаждения по отношению к религии, которое наблюдалось в начале XX века в русском культурном обществе, т. е. в среде аристократии, интеллигенции и студенчества (в том числе и среди студентов духовных академий)»817.

Свидетель тех событий митрополит Вениамин (Федченков), бывший в годы революции ректором одной из семинарий, пишет: «Духовная жизнь и религиозное горение к тому времени начали падать и слабеть. Вера становилась лишь долгом и традицией, молитва — холодным обрядом по привычке. Огня не было в нас и в окружающих... Нисколько не удивляло меня ни тогда, ни теперь, что мы никого не увлекали за собою: как мы могли зажигать души, когда не горели сами?.. Было общее охлаждение в нас»818.

Ведущие иерархи и пастыри православной церкви начала XX в. понимали необходимость церковной реформы и радикальных перемен, которые бы вдохнули в нее новую жизнь. Поместный собор 1917–1918 г., восстановивший патриаршество, принял множество важных решений по ключевым вопросам церковной жизни, но время было упущено. Радикального обновления церковной жизни не произошло, собор досрочно был распушен большевиками, а затем начались гонения на служителей церкви. И. Сталин разрешил деятельность православной церкви только как бюрократической организации, подчиненной отделу ЦК КПСС по делам религий.

Впрочем, и нынешний воистину огромный рост числа монастырей и храмов, мощное пополнение рядов священников не снимают вопроса о необходимости качественных преобразований. Не случайно епископ Иларион задается вопросом: «Есть ли среди наших 500 монастырей хотя бы один, который можно было бы с полным правом назвать “подвизалищем ума и науки” и который удовлетворял бы требованиям, предъявляемым к ученому монастырю архимандритом Киприаном? Избавлена ли монашеская среда от гносимахии, обскурантизма, недоверчивого и подозрительного отношения к науке и образованию?»819.

Прежде всего необходимо возрождение богословской науки, миссионерской и просветительской работы, подготовки книг, которые бы раскрывали догматическое значение православного богослужения и т. д. Перед церковью стоит глобальная задача, которую сформулировал Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II: «Славянский язык не для всех понятен: поэтому многими литургистами нашей Церкви давно уже ставится вопрос о переводе всего круга богослужебных текстов на русский... Проблема непонятности богослужения не исчерпывается только вопросами языка, которые, безусловно, должны ставиться и решаться. Перед нами более глобальная, поистине миссионерская задача — научить людей понимать смысл богослужения»820.

В православии скрыта огромная сокровищница мудрости, которая мирянам фактически недоступна, и лишь считанное число священников может ее донести. Поэтому не удивительно, что на пространствах Русско–Православной цивилизации наблюдается такой рост влияния различных сект, протестантства, лютеранства и римо–католической церкви. Особенно остро этот процесс проявляется в Украине — исторической зоне цивилизационных конфликтов. 13 601 православному приходу противостоят 3417 католических, более 5800 протестантских. Чрезвычайно быстро происходит расширение влияния различных сект, прежде всего «Церкви Христа», «Нью–Эйдж», «Свидетелей Иеговы» и множества других.

По сути, конфликт цивилизаций вступил в новую фазу — фазу гораздо более опасной для Русско–православной цивилизации борьбы не на поле брани, а в символическом пространстве задуши людей. И здесь надо честно признать, что Православная Церковь не всегда успевает адекватно реагировать и отвечать на вызовы времени.

В этом отношении необходимо обратить внимание на такую важнейшую особенность православия, практически забытую, как софийность. И здесь автор решительно не согласен с уважаемым А. Панариным, который пишет: «Осознание связи ГУЛАГа с модерном ведет Россию от заемных учений к своей собственной великой письменной традиции — к греко–православному Логосу»