Азию со странами Балтийского бассейна.
С падением Хазарии северо–западный отрезок трансъевразийских магистралей функционирует преимущественно по дуге Киев — Булгар (в районе Казани) — Хорезм — Самарканд, при том, что такой широкомыслящий политик, как князь Владимир Святославич, прилагает все усилия для его безопасности. При этом торговля с востоком продолжается и через Донетчину на Северный Кавказ и Нижнюю Волгу, и во времена Владимира Мономаха Киевская Русь укрепляется на этом направлении, овладевая аланско–булгарскими городами (Балин, Шурукань и пр.) в районе Харькова.
Учитывая трехтысячелетний опыт развития торговых трасс Евразии между Восточной Европой и Центральной Азией, можно глубже осознать перспективность участия Украины в транснациональном консорциуме евразийских государств по созданию современной системы транспортных коммуникаций (железных и шоссейных дорог, трубопроводов, авиалиний и пр.). Украина может стать воротами Европы в Центральную Азию и далее — в сторону Китая, а в перспективе (когда урегулируется обстановка в Афганистане) и Индии. В этом плане перспективным выглядит сотрудничество не только с государствами группы ГУАМ, но и (не менее) с Казахстаном и Ираном, также с Россией, Китаем и с заинтересованными в проекте трансазиатских коммуникаций Японии и Кореи с одной стороны, Турции и Сирии — с другой.
Каспийско–Центральноазиатский регион приобретает особое положение в мире в связи с его энергетическими, прежде всего нефте–газовыми, ресурсами. Их транспортировка к потребителям предполагает развернутое строительство сети трубопроводов и дорог.
Традиционная этноцивилизационная структура Центральноазиатско–Туркестанского региона и воздействие на нее внешних сил до начала XX в.(Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский, И. В. Ткаченко)
Важнейшей предпосылкой выхода на цивилизационный уровень развития было становление оседло–земледельческого хозяйства, начавшееся примерно в Х тыс. до н. э. на Ближнем Востоке. В VIII–VII тыс. до н. э. он охватил обширные пространства Эгеиды, Малой Азии, Закавказья и Иранского плато, в результате чего в VII–VI тыс. до н. э. первые земледельческие поселения (Джейтунская культура) стали появляться в предгорьях Копет–Дага на юге Туркмении. В следующие тысячелетия их цепочка по Мервскому оазису протянулась в сторону нынешних Афганистана и южных областей Узбекистана.
Одновременно на рубеже IV–III тыс. до н. э. в Месопотамии, а чуть позднее в соседнем Эламе (современный Хузистан на юго–западе Ирана) и в долине Инда возникают древнейшие (наряду с Египетской) цивилизации: появляются первые города, строятся большие дворцы и храмы, создаются ранние государственные образования. Позднепервобытное население областей, примыкающих к этим образованиям, все более ощущает влияние с их стороны. Так, на юге Туркмении к началу II тыс. до н. э. сложилась раннецивилизационная система, известная по раскопкам Алтын–Депе и Намазги, связанная с Ближневосточным и Индийским центрами опережающего развития.
Становление первых цивилизаций Центральноазиатского региона происходило еще до прихода сюда скотоводческих индоевропейских племен. Древнейшими очагами цивилизации здесь были предгорья Копет–Дага (Южная Туркмения) — цивилизация Алтын–Депе860 и прилегающие к Амударье области Северного Афганистана, Таджикистана и Южного Узбекистана между Гиссарским хребтом и Гиндукушем — Протобактрийская цивилизация861. Проникновение сюда с севера индо–ирано–арийских племен относится ко II тыс. до н. э. Они уже владели конем и боевой колесницей, что давало им немалые преимущества над местным населением. После переселения индо–ариев в Индостан во 2‑й трети II тыс. до н. э. ираноязычные племена становятся в Западном Туркестане ведущей силой. Постепенно они разделились на две основные ветви: западноиранскую (древние персы, мидийцы, парфянины и т. п.) и восточноиранскую (согдийцы, бактрийцы, хорезмийцы, скифы и т. п.), в свою очередь представленную оседло–земледельческими (бактрийцы, согдийцы, хорезмийцы) и кочевыми (саки, массагеты, скифы, сарматы, аланы) народами.
На рубеже II–I тыс. до н. э., с переходом индоевропейских скотоводческих племен к оседло–земледельческому быту, в регионе формируются основы Бактрийско–Согдийско–Хорезмийской цивилизации. Возникают первые города раннежелезного века — Мерв, Самарканд (Мараканда), Бактры и пр. раннегосударственные ираноязычные объединения. По уровню развития южные области западной половины Центральной Азии были близки к Ирану и Афганистану, а также северо–западным районам Индостана. В 1‑й четверти I тыс. до н. э. здесь зарождается одна из двух первых в мире (наряду с иудаизмом) религия высшего типа — зороастризм.
В то же время эти богатые жизненными ресурсами цивилизационные центры на перекрестке важных трансазиатских торговых путей, откуда можно было совершать вторжения в Западную, Южную и Восточную Азию, были чрезвычайно заманчивыми для завоевателей. В VI в. до н. э. они оказываются вовлеченными в политические процессы, разворачивавшиеся в Передней Азии и на Ближнем Востоке, связанные с историей Индийского государства, а потом и Персии. Кир Великий, создавший в 3‑й четверти VI в. до н. э. могущественную персидскую империю Ахеменидов, подчинил и территории современных Афганистана, Туркменистана, Узбекистана и Таджикистана и погиб в полупустынях турана в борьбе с кочевниками–саками.
Торговые трассы Великого шелкового пути, как о том уже шла речь выше, в полном объеме складываются на рубеже эр в результате соединения в районах Согдины, Бактрии, Ферганской долины и Семиречья торговых путей, шедших на восток со стороны Средиземноморья, на запад от границ Китая и на север из Индии.
На восточном отрезке центральноазиатской части Великого шелкового пути, в пределах современной Синьцзян–Уйгурии, во 2‑й пол. I тыс. до н. э. появляются такие города–государства, как Хотан, Яркенд и Кашгар. Регулярную торговлю шелком с западными соседями, подчиненными китайской династией Хань во II в. до н. э. и находившимися под властью Китая вплоть до ее падения в конце II в. н. э., Китай начинает в середине I тыс. до н. э. В городе–крепости Дуньхуан, расположеном на крайнем западе собственно китайских территорий на рубеже с пустыней Гоби, китайцы выменивали у кочевников–юэчжей свой шелк на нефрит, лазурит и продукцию скотоводства; дальше ценная ткань при посредничестве юэчжей попадала в Хотан, оттуда через Бактрию или Фергану и Согдину в Иран и Месопотамию, откуда (из Экбатан и Вавилона) по Царской дороге достигала малоазийских Сард и портовых городов Ионии — Эфеса и Милета. Сначала китайский шелк распространился в Перси и в долине Инда. Здесь, как о том можно судить по сообщениям Геродота и Ксенофонта, китайский шелк был хорошо известен уже в V в. до н. э.
В конце I тыс. до н. э. в торговых городах–оазисах нынешней Синьцзян–Уйгурии распространяется китайское культурное влияние, а со стороны Индии — буддизм. На протяжении 1‑й половины–середины I тыс. н. э. последний укрепляет здесь свои позиции, о чем свидетельствуют руины многочисленных монастырей его адептов и найденные там буддийские тексты, но наряду с этим заметное распространение с рубежа эр получает зороастризм, затем, со 2‑й пол. III в., манихейство и христианство (главным образом, в его выделившейся в середине V в. несторианской форме). В середине VII в. сюда проникает ислам, становясь тут ведущей религией в 1‑й пол. VIII ст., при сохранении местных традиционных верований и влиянии китайских учений — конфуцианства и даосизма, усилившемся в период правления династии Тан в VIII–IX вв. В то же время скотоводы восточной половины Центральной Азии (гунны и тюрки) во 2‑й пол. I тыс., «имели собственную идеологическую систему, которую они четко противопоставляли китайской. А после падения Второго каганата, когда в Азии наступила эпоха смены веры, кочевники перенимали культуру и мировоззрение с запада, а вовсе не из Китая. Из Ирана уйгуры восприняли манихейство, из Сирии кочевники приняли несторианство, из Аравии — ислам, с Тибета — теистический буддизм»862.
Культурно–конфессиональное разнообразие восточной части Центральной Азии, решающим образом определившее ее как зону цивилизационного стыка, сложилось, прежде всего, благодаря наличию трансконтинентальных торговых путей, связывающих бесчисленные страны и народы, придерживающиеся конфуцианства и даосизма, буддизма и христианства, манихейства и ислама. Такая практика показала, что при наличии общих экономических и политических интересов (в частности, бесперебойного и эффективного использования торговых путей) адепты разных вероисповеданий и носители мало в чем сходных культурно–цивилизационных начал могут в течение столетий мирно сосуществовать друг с другом.
В целом же в восточной части Центральной Азии с конца I тыс., особенно же с XI в., начинают преобладать две традиции — мусульманская — у тюркоязычных этносов, и прежде всего перешедших из манихейства в ислам уйгуров, и буддийская — у тибетцев, а затем и среди монголоязычных этносов. Юг Восточного Туркестана (Кашгария, Турфан) вошел в цивилизационное поле ислама, тогда как его северные области (Джунгария) вместе с Монголией, бурятским Забайкальем и после перебазирования калмыков в XVII в. в Прикаспийские степи Нижним Поволжьем оказались в сфере периферийного, центральноазиатского, тибетско–буддийского ответвления Индийско–Южноазиатской цивилизации.
В результате завоеваний Средней Азии войсками Александра Македонского Парфия, Бактрия и Согдина оказываются в зоне влияния эллинской культуры. После смерти Александра эти области, будучи составной частью эллинистического мира, оказываются в составе западноазиатского государства Селевкидов, от которого на рубеже III–II вв. до н. э. отделяется Греко–Бактрийское царство.
С образованием единой трансазиатской системы коммуникаций интерес к западной части Центральной Азии со стороны ее соседей возрастает. Во II в. до н. э. власть могущественной китайской империи Хань достигла предгорий Памира и Тянь–Шаня, а ее армия вторгается в Ферганскую долину. Однако к концу II в. до н. э. Согдину, Хорезм, Фергану и Бактрию, а затем и Северо–Западную Индию завоевывают уже упоминавшиеся юэчжи, известные в античной традиции как кушаны, царство которых просуществовало до IV в. В этот период в Центральной Азии усиливается влияние Индийской цивилизации. Широко распространяется буддизм, прокладывающий отсюда себе путь в Китай, однако популярными становятся и некоторые индуистские культы. Постепенно, при возрождении ирано–зороастрийской традиции и усилении ближневосточно–христианского, китайского и индийского влияний, эллинистическое наследие растворяется в местных традициях. Такого рода религиозно–культурный синкретизм был характерен для областей Центральной Азии (в пределах бывших советских республик Средней Азии и Афганистана) до их завоевания арабами.