В целом же турецко–центральноазиатские отношения строятся на взаимовыгодном сотрудничестве. Все стороны преследуют, прежде всего, собственные интересы, а участие Турции в развитии рыночной инфраструктуры в регионе носит не миссионерский характер, а основано на прагматическом подходе. Например, выделяя кредиты странам Центральной Азии, она укрепляет с ними выгодный для себя режим и условия торговых отношений и таким образом создает емкие рынки сбыта для своих товаров. Помогая разрабатывать нормативно–правовую базу бизнеса и развивать банковскую систему, Турция обеспечивает благоприятные условия для работы в ЦА собственных фирм. Обучая студентов из региона в турецких вузах и открывая учебные заведения в странах региона, она знакомит людей со своей культурой, содействуя сближению тюркских народов и формируя прослойку знаюших и адекватно воспринимающих ее людей881. По мнению турецких исследователей, Запад должен смотреть на Турцию не только как на союзника, но и как на фактор стабильности в регионе, противодействующий фундаменталистской пропаганде Ирана в Центральной Азии и Азербайджане882.
Свою выгоду в Центральной Азии определяет и Китай, заинтересованный в обеспечении доступа к богатейшим запасам углеводородного сырья и гидроресурсам региона. Пекин принимает участие в освоении Актюбинского и Мангышлакского нефтяных месторождений и строительстве нефтепровода Казахстан–Синьцзян. Достигнута договоренность об участии китайских энергетиков в завершении строительства Рогунской и Нуренской ГЭС в Таджикистане. Прорабатывается вопрос относительно строительства газопровода Туркменистан–Китай и железнодорожной магистрали Китай–Кыргызстан–Узбекистан к порту Торугарт883. Непосредственное соседство со странами региона и повышение уровня экономического сотрудничества КНР с большинством центральноазиатских стран являются важными факторами такого сотрудничества.
Сегодня распространяет свое влияние в Центральной Азии и Индия. Ей, по словам министра иностранных дел страны, «исторические связи ... с Центральной Азией обеспечивают условия для создания эффективных взаимоотношений со странами этого региона, вместе с которыми мы изучаем новые возможности сотрудничества и прокладываем новые торговые пути по земле, воздуху и морю. Индия была одной из первых стран, которые установили дипломатическое отношение с государствами Центральной Азии. С самого начала Индия принимала участие в Конференции по взаимодействию и созданию доверия в Азии. Мы также заинтересованы в участии в Шанхайской организации сотрудничества»884. Индия, темпы экономического развития которой сейчас являются одними из наибольших в мире, все активнее выступает игроком на центральноазиатском пространстве и, по мере роста своего экономического потенциала, будет увеличивать влияние на страны Центральной Азии.
К числу региональных игроков в Центральной Азии можно отнести также Пакистан и Иран. Международное политическое влияние первого является более высоким, чем реальные геополитические и военные возможности Тегерана. В этом отличие Пакистана от Ирана, который некоторое время безуспешно пытался играть доминирующую роль в Центральной Азии и прикаспийских государствах. Именно через понимание обострившегося соперничества с Пакистаном, в котором последний выполняет функции оператора политики США, необходимо толковать характер отношений между Ираном и Центральной Азией.
Заслуживающим внимания является и японский фактор. Активизация японского капитала в Азербайджане, в странах Центральной Азии и в Приаспии проходит в русле новой внешнеполитической стратегии Японии, известной как «евразийская дипломатия». Поддержка республик Центральной Азии и Закавказья в процессе их государственного строительства имеет большое значение для развития отношений Японии не только с этими новыми независимыми государствами, но и с их соседями — Россией, Китаем и исламскими странами, что способствует расширению ее влияния на всем Евразийском континенте и в мире в целом885. Еще в январе 1998 г. Кабинетом министров Японии была принята программа, предусматривающая предоставление кредитов странам, по которым пройдет воскрешаемый Великий шелковый путь, на реконструкцию и строительство автомобильных и железных дорог, аэропортов, трубопроводов, на развитие современных телекоммуникаций и расширение инфраструктуры.
Центральноазиатские региональные конфликты в международном контексте(А. З. Гончарук, Р. Н. Джангужин, Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)
Политическая ситуация в Центральной Азии сегодня весьма нестабильна, что обусловлено общим низким уровнем жизни и ущемлением элементарных прав основной части местного населения, распространением на этой почве протестных настроений с опорой на мусульманский фундаментализм, столкновением интересов внерегиональных держав, недовольством установившимися здесь в 1990‑х гг. авторитарными режимами, неустойчивостью спонтанно формирующегося модуля национальной идентичности стран региона, земляческо–клановым противоборством, обострением социально–экономических противоречий между разными общественными пластами и многим другим. Независимыми экспертами особо подчеркивается распространение панисламизма и пантюркизма, чреватое пандемией конфликтных зон, и на территорию России.
В Центральной Азии формируется особый тип общества, в котором авторитарный характер власти сосуществует с зачаточными, преимущественно внешними проявлениями демократии, традиционными нормами, местными обычаями и пережитками коммунистического порядка. На пути модернизации социально–политического устройства стоят большие трудности, преодоление которых связано с усугублением социальных и национальных конфликтов. Возрастание социально–экономического и имущественного неравенства сопровождается обострением общественных отношений как по вертикали, так и по горизонтали (между разными кланово–этническими и территориально–земляческими группировками, каждое из которых стремится занять достойное место в системе власти).
Оппозиционные группы образуются не столько вследствие консолидации вокруг конкретной идеологической системы, сколько в результате вытеснения определенных социальных групп на периферию властно–распределительных отношений. Правительства применяют все возможности репрессивных структур для подавления инакомыслия и проявлений общественного протеста, что ярко продемонстрировали события в Андижане в мае 2005 г., отказываясь легализировать существующую оппозицию.
Келейные механизмы принятия решений приводят ко все большей потере связи между властной верхушкой и массами населения, обществом в целом. Возникает необходимость постоянного ритуального подтверждения прочности связи между лидером и народом. При этом верхушка вовсе не заинтересована в развитии системы горизонтальных социальных связей и механизмов самоуправления, поскольку она укрепляет гражданское общество и противоречит авторитарному характеру власти. Таким образом, сама ситуация в сфере властных отношений, не говоря уже о бедности основной массы населения, провоцирует конфликты, способные подорвать основы общества и ввергнуть его в хаос.
Исторически Центральная Азия никогда не была зоной этноконфликтов, несмотря на то, что на ее территории издревле взаимодействовали крупные этнические массивы — иранский и тюркский, а также монгольский и тибетский. С середины XIX в. все более заметную роль здесь начинает играть русское и русскоязычное население, но и это не порождало этноконфликтов. Этническая конфронтация возникает только в условиях национально–территориального размежевания в 1920‑х гг., когда принадлежавшие к определенной национальной группе влиятельные кланы, интегрировавшиеся в советскую политическую систему соответственно своей этнической принадлежности, делились властью и контролем над ресурсами определенных территорий с ближайшими к ним в этническом отношении родами. В их интересах было осуществлять политику этнически–языковой ассимиляции национальных меньшинств, которые жили в границах соответствующих административных единиц. Последствия такой политики и стали причиной межэтнических потрясений в регионе.
С ослаблением центральной власти в СССР уже в 1990 г. в Ферганской долине под Ошем происходили спровоцированные неурегулированными земельными отношениями жестокие столкновения между киргизами и узбеками. Кровавые погромы турок–месхетинцев на фоне общего обострения социально–экономической и политической ситуации в Ферганской долине, как и беспорядки в Душанбе и прикаспийском городе Казахстана Новом Узене, имели место в последние два года существования Советского Союза. За ними также стояли свои социально–экономические причины, но формальным признаком деления на «своих» и «чужих» выступал национальный фактор.
Важной причиной роста напряженности в регионе является укрепляющий в последние годы свои позиции радикальный исламизм. Ираноязычные и тюркоязычные народы Центральной Азии, как о том уже говорилось выше, традиционно исповедуют ислам, а такие города, как Бухара, Самарканд, Хорезм, Герат, уже в раннем Средневековье превратились в крупные центры мусульманской культуры. Очевидно, что народы Центральной Азии имеют право обратиться к попранным коммунистами своим исконным ценностям, создавать исламские центры и институты. Однако представители политических сил, твердящие о возможности построения исламского государства в этом регионе, выдают желаемое за действительное. Объективные условия для построения такого рода государственного порядка, по крайней мере на данный момент, отсутствуют886.
Известно, что любая институциональная религия — это, кроме всего (и прежде всего), еше и культура, требующая определенных нормативных привычек и безусловного наследования нравственно–эстетических императивов. Тем не менее, наследственность культурных традиций за годы советской власти была обезображена и отторгнута от широких слоев населения. Заменителем социальной культуры для народов региона стали абстрактные декларации коммунистической идеологии, так и не воспринятой обществом. Поэтому большинством населения новых государств Центральной Азии, отчужденном от культуры и, в частности, от собственных национальных традиций, сегодня едва ли могут быть правильно поняты и беспрекословно восприняты исламские