Так, совместно с ОБСЕ — правонаследники Хельсинкской конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, провозгласившей уважение к правам человека актуальным фактором стабильности на континенте, Совет Европы сегодня выполняет сложные задачи по содействию мирной демократической реконструкции Боснии и Герцеговины, осуществляет важную гуманитарную миссию в Косово — крае, где особенно острой является потребность реализации принципов и стандартов Совета в области защиты национальных меньшинств.
Совместно с Европейским Союзом Совет Европы с середины 1990‑х гг. начал реализацию общих программ сотрудничества и экспертной помощи с Украиной, а также с Албанией, государствами Балтии и Россией; а еще в конце 1980‑х гг. было положено начало т. наз. процедуре «четырехстороннего диалога» — регулярным консультациям с участием Генерального секретаря Совета Европы, Председателя Парламентской ассамблеи Совета Европы, Председателя Европейской комиссии и Председателя Европарламента. Тот же дух тесного сотрудничества разных европейских институтов определяет активную поддержку Советом Пакта стабильности в Европе, заключенного в марте 1995 г. в Париже, который разработан с целью содействия установлению и развитию добрососедских отношений в Центральной и Восточной Европе, и Пакта стабильности для Юго–Восточной Европы, заключенного в июле 1999 г. в г. Кельн (Германия).
Претворяя в жизнь идею объединенной политической Европы от Рейкьявика до Владивостока, Совет Европы остается верным миссии, которой ее наделил еще У. Черчилль: объединять всех жителей нашего континента вокруг общих ценностей. Преданность делу европейского единства, которое основывается на соблюдении фундаментальных ценностей Совета Европы, на содействии социальной и культурной сплоченности и поиске общих ответов на главные вызовы, с которыми сталкивается континент на изломе тысячелетий (терроризм, наркотики, организованная преступность, коррупция, межэтнические конфликты и др.), была ведущей на Втором саммите глав государств и правительств стран — членов Совета Европы, состоявшемся в Страсбурге 10–11 октября 1997 г.244
Таким образом, в процессе послевоенной трансформации политической архитектуры Европы и, в частности, по завершении «холодной войны» ролевые функции и соответствующие политико–системные воздействия Совета Европы — первой из евроинтеграционных межгосударственных организаций — также существенно менялись, но в течение ее 55-летней истории она была и остается ведущим институтом в сфере внедрения, защиты и развития исключительно ненасильственными средствами демократических ценностей на нашем континенте.
Сегодня Совет Европы находится в процессе осмысления своей новой роли в европейской политической архитектуре. Перед организацией встает непростая задача адаптации к новым политическим и институциональным реалиям, связанным, прежде всего, с расширением ЕС и НАТО и почти завершением собственного расширения (ныне все европейские страны, за исключением Беларуси, являются членами СЕ).
Идейное наследие и политические достижения панъевропейского движения
Идея мирного развития была изначально заложена в основу политического дискурса в рамках панъевропейского движения. Как отмечает один из крупнейших современных теоретиков евроинтеграции Бен Розамонд, «забота о возможности положить конец войне была своего рода интеллектуальным и политическим поиском “чаши Грааля” в течение большей части XX века»245. Такой контекст был присущ новой академической дисциплине «международные отношения», которая возникла как реакция на кровавую бойню Первой мировой войны.
И хотя идеалистическая идея предотвращения конфликтов путем внедрения определенных установочных мероприятий и институтов международного профиля испытывала жесткую критику со стороны сторонников «реалистичных международных отношений», опыт глобального конфликта вынудил поставить эту проблему на повестку дня как европейских политиков, так и европейской социальной науки. Для многих тогдашних политологов и политиков ужасный опыт войны 1914–1918 гг. был свидетельством окончательного упадка всех известных в истории систем отношений европейских государств и краха их (систем) воображаемых самокорректирующих тенденций, которые, как считалось, действовали посредством баланса силовых механизмов.
Согласно теоретикам баланса силы в течение длительных периодов XIX в. европейский порядок базировался на относительно гибкой системе переменных альянсов, которые, благодаря процессу систематического самоприспособления, не позволяли какому-либо государству континента накапливать избыточную мощь. Идея баланса сил приобрела большую популярность и вес среди политических кругов Европы и европейских теоретиков «реалистичных международных отношений», хотя и с осознанием ее определенной «эластичности», то есть необходимости учета конкретных обстоятельств международной ситуации246. Указанная идея была предметом активных обсуждений среди политической элиты того времени.
Однако процесс консолидации немецкой нации во 2‑й пол. XIX в. произошел по традиционной схеме, став фактически прямым вызовом балансирующему механизму международных отношений и впоследствии вылившись во франко–прусскую войну 1870–1871 гг. и Великую войну 1914–1918 гг.
Версальский мир 1919 г., который подвел итоги Первой мировой войны, по существу, служил не объединению, а разъединению Европы. Вместо имперских «универсумов»247 (Германии, Австро–Венгрии, России, Османской империи), которые угнетали целые народы, отныне на ее политической карте появился ряд этнонациональных государств, определенных в версальских кабинетах согласно Вильсоновскому принципу самоопределения наций. В подавляющем большинстве этих государств автоматически возникли проблемы с национальными меньшинствами, особенно с теми, кто имел этническую родину в соседних странах.
Лишенный адекватного международно–правового механизма «сдержек и противовесов» (отсутствие общеевропейских правовых или по крайней мере подписанных на высшем уровне политических документов о нерушимости государственных границ и о защите меньшинств при уважении последними территориальной целостности страны проживания) и доведенный до абсолюта безграничного произвола и грубого насилия нацистами (аншлюс, судетский кризис и Мюнхен, начало новой мировой войны под прикрытием «интересов зашиты немецкого меньшинства») принцип самоопределения наций в сочетании с реваншизмом и шовинизмом, которые порождали национальное унижение и экономическое «раздевание» побежденных, послужил бомбой, подложенной под Версальскую систему европейской безопасности. Как справедливо признавал современник соглашений правовед М. Циммерман, «национальности должны были освободиться и освобождение это пришло бы, независимо от формальных международных актов, но наряду с проблемой рождения новых государств встает проблема гарантий их существования, а для этого нужен новый строй, которого не обеспечивает ни Версальский договор, ни соглашение о Лиге Наций»248.
Кроме того, мощным деструктивным фактором, унаследованным от довоенных времен, остались острые противоречия между большими западными государствами относительно колониального перераспределения мира, борьбы за сохранение и расширение колоний, протекторатов, «подмандатных и других зависимых территорий», на что указывают в своем фундаментальном анализе природы и последствий Версальского мира украинские исследователи Е. Каминский и А. Дашкевич249.
В результате даже мыслители, которые смотрели на мир преимущественно сквозь призму государствоцентризма, были вынуждены отстаивать необходимость перестройки европейского межгосударственного устройства. Другие же, которые с либерально–идеалистических позиций не признавали национального государства как конечной формы общественного правления, склонялись к толкованию опыта масштабных кровавых конфликтов в Европе как свидетельству неудовлетворительной внутренней природы международной системы, базирующейся на суверенитете государств.
Для либеральных основателей современной дисциплины «международные отношения» конфликт не был имманентным, эндемическим международной политике. Точно так же не был он и неминуемым следствием природы человека. Оптимистический либеральный проект содержал в себе вывод, что недостатки и несовершенства международной политики должны быть исправлены. Системная «анархия» (отсутствие какой-либо формы власти над нацией–государством) должна быть устранена. Альтернатива же в виде «коллективной безопасности» может быть достигнута частично посредством прогрессивного распространения либеральных ценностей (таких, как демократия, верховенство права и справедливое правосудие, уважение к правам и свободам человека) и либеральных процессов, в частности свободной торговли, а также путем создания международных организаций и органов со статусом субъектов международного права.
В целом для интеллектуального климата межвоенного периода наряду с постепенной формализацией исследований международных отношений были характерны активные попытки осмысления будущего Европы. Именно тогда усилиями ряда политиков и интеллектуалов «европейская идея» начала приобретать конкретное содержание. Вместе с тем, отмечая этот факт, многие политические историки справедливо замечают, что построение масштабных схем (проектов) объединения Европы или по крайней мере значительных частей Европейского континента было предметом заботы не только XX в. Например, Д. Хитер приводит подробный обзор ряда таких проектов, начиная с XIV в.250, а В. Посельский в более сжатой форме — с IX в.251