Макрохристианский мир в эпоху глобализации — страница 40 из 195

Но уже 29 октября 1929 г. на Нью–Йоркской фондовой бирже случился первый финансовый обвал, ставший настоящим потрясением для валютной и экономической системы Соединенных Штатов. Его последствия сразу больно ударили и по Европе, породив скептицизм среди широких кругов политической элиты и общественности относительно реалистичности плана А. Бриана и спровоцировав одновременно волну национализма.

Меморандум (т. наз. доклад Бриана), подготовленный французскими дипломатами и опубликованный 17 мая 1930 г., уже нес отпечаток мрачной политической и экономической атмосферы тогдашней Европы, вступившей в период длительного и глубокого общественного кризиса257. Как позже отмечал Р. Куденхофе–Калерги, парижский доклад произвел на него впечатление «птицы с подрезанными крыльями». И все же, несмотря на то, что этот документ был встречен с определенным скептицизмом и вскоре его идеи были поглощены драматическими событиями текущей политики, доклад Бриана сохраняет важное значение как первое в XX в. предложение правительства европейского государства относительно европейского объединения.

Символично, что в тот же день, когда был опубликован доклад Бриана, А. Гитлер праздновал в Берлине свою первую победу на парламентских выборах, и группа представителей нацистской партии вошла в Рейхстаг. А еще несколько месяцев спустя, после поражения на выборах президента Французской Республики, завершилась политическая карьера А. Бриана.

Вскоре Европа стала эпицентром цепи драматических событий, которые, в конце концов, привели ко Второй мировой войне: ремилитаризация Рейнской области, гражданская война в Испании, оккупация и аншлюс Австрии нацистами, постмюнхенский раздел Чехословакии и агрессия со стороны немецких наци и сталинского режима против Польши в 1939 г.

Перед отъездом в Соединенные Штаты граф Р. Куденхофе–Калерги имел продолжительную встречу с У. Черчиллем в Англии, а 17 мая 1940 г. в присутствии Отто фон Габсбурга он делает свое последнее перед эмиграцией из Европы официальное заявление: «Завтрашний мир не может зиждиться на неограниченном и анархическом суверенитете европейских наций, и этот суверенитет должен быть дополнен уважением к общим интересам Европы... Эта завтрашняя Федерация должна основываться не только на экономическом и монетарном сотрудничестве, … но она также должна создать силу, способную защитить европейские государства от какой бы то ни было потенциальной агрессии»258.

В США граф Р. Куденхофе–Калерги формирует «Американский комитет за свободную и единую Европу» и организует в Нью–Йорке V Панъевропейский конгресс, проведение которого поддержали и активно способствовали его подготовке, в частности, будущий президент США Гарри Трумэн, Джон Фостер Даллес и почти все европейские политические эмигранты, в том числе Томас Манн.

При непосредственном участии Р. Куденхофе–Калерги влиятельные американские издания публикуют разработанный панъевропейцами проект будущей Европейской федерации, а в издательстве Нью–Йоркского университета в 1944 г. выходит «Проект Конституции Соединенных Штатов Европы».

По возвращении в Европу Р. Куденхофе–Калерги встречается в Лондоне с У. Черчиллем. Они готовят знаменитую речь У. Черчилля, провозглашенную им в Цюрихском университете 18 сентября 1946 г., в которой бывший британский премьер призывает государства свободной Европы объединиться ради возрождения. Одновременно президент панъевропейского движения обращается с вопросником к 4256 парламентариям европейских государств, призывая положительно отозваться на проект Устава Европейского парламентского союза. Эта организация была создана в 1947 г., став, таким образом, предшественницей Парламентской ассамблеи Совета Европы.

Начиная с 1947 г. Р. Куденхофе–Калерги постоянно подчеркивал насущную необходимость создания Европейского парламента, который избирался бы путем прямого голосования. В нем он видел демократическую платформу для создания сначала конфедерации, а затем и федерации европейских государств. Граф Р. Куденхофе–Калерги стал одним из инициаторов и активных участников знаменитого Гаагского конгресса 1948 г., о котором уже шла речь выше, где представители самых широких кругов западноевропейского общества обсуждали вопросы воссоединения народов Европы в единую организацию, способную обеспечить прочный и длительный мир.

Если в прошлом идея единения народов Европы рождалась в воображении философов, Гаага соединила вместе людей большого практического опыта, облеченных ответственностью за важнейшие сферы общественной жизни, от политики до профсоюзов, а их председательствующим был, как уже отмечалось выше, сэр У. Черчилль, почетный президент конгресса.

Резолюции Гаагского конгресса провозгласили, что «наступило время для государств Европы делегировать некоторые из своих суверенных прав, полномочий и осуществлять их совместно». Первым требованием конгресса стала инициатива относительно «срочного созыва» Европейской ассамблеи. Специально созданной конгрессом комиссии было поручено безотлагательно начать подготовку «Хартии прав человека». Было согласовано, что будущая ассамблея должна будет выдвинуть предложение о создании Суда справедливости, способного применять санкции для обеспечения надлежащего уважения к этой хартии. Таким образом, конгресс государств Европы очертил сущность того, что должно было стать миссией Совета Европы.

Участники конгресса подчеркнули, что будущие союз или федерация должны оставаться открытыми для всех стран Европы, которые живут в условиях демократических систем и обязуются уважать Хартию прав человека. Гаагский конгресс стал сигналом и поворотным пунктом беспрецедентного проекта, наметившего долгий и нелегкий путь народов Европы к подлинному единству.

В 1949 г. Европа стала на путь экономического оздоровления. Этому в огромной мере способствовали введение плана Маршалла и создание Европейской организации экономического сотрудничества. Европа наконец поверила в себя как целостность, в свою способность объединиться и возродиться. 5 мая 1949 г. в Лондоне был подписан договор о создании Совета Европы, а 9 мая 1950 г. появляется историческая декларация Р. Шумана, тогдашнего министра иностранных дел Франции, в которой он предложил план объединения угольной и сталелитейной промышленности стран Европы.

План Шумана стал реальностью после подписания 18 апреля 1951 г. в Париже шестью странами — основательницами ЕС учредительного договора Европейского объединения угля и металла. А 25 марта 1957 г. в Риме в поддержку Парижского договора был подписан договор о создании Европейского Экономического Сообщества и Европейского сообщества атомной энергии (Евратома).

В этой связи Р. Куденхофе–Калерги, начиная с 1958 г., постоянно подчеркивал, что призванием вновь созданных европейских институций является не столько Европа деловых людей, сколько «Европа соотечественников». Он энергично содействовал разработке известного Плана Фуше 1961 года, предложенного французским правительством и поддержанного К. Аденауэром, который предусматривал первые шаги в направлении создания политического союза Европы.

В последней своей книге «Европа как мировая держава», представленной им по случаю XII Панъевропейского конгресса (Вена, 1972 г.) и пятидесятилетия панъевропейского движения, Р. Куденхофе–Каперги завешает: «Европа — это прежде всего общность судьбы». Символично, что почти тридцать лет спустя, в ноябре 2002 г., когда Европа снова оказалась на перепутье в связи с введением евро, расширением и кардинальной институциональной реформой ЕС, программная книга государственного министра Франции по европейским делам Пьера Московичи, отражающая официальную точку зрения французского правительства, выходит под очень схожим названием: «Европа как держава в процессе глобализации»259.

Не удивительно, что граф Р. Куденхофе–Калерги не был сторонником участия народов тогдашнего советского пространства (кроме стран Балтии, подвергшихся советской оккупации вследствие Пакта Молотова–Рибентропа) в будущей европейской федерации или конфедерации. Во‑первых, тогдашний сталинский, как и сменивший его хрущевский, режим не давал никаких надежд на вхождение СССР в «европейский дом», а любые мечты относительно распада громадной коммунистической сверхдержавы казались в то время фантастическими. Во‑вторых, следует, на наш взгляд, иметь в виду и тот факт, что в период 1922–1939 гг., когда активно формировались и совершенствовались концептуальные основы и идеология панъевропейского движения, сам Советский Союз географически и геостратегически был значительно менее «европейским», чем после Второй мировой войны, и в его состав еще не входили тесно связанные с европейской исторической и культурной традицией регионы Западной Украины, Западной Белоруссии, Калининградской области, уже упомянутой Балтии; еще не было Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи, которые обеспечивали бы глубокое военно–политическое, экономическое, а с ними и определенное культурное «вхождение», а точнее, доступ СССР к «традиционной Европе» (вместо этого существовал «санитарный кордон» «малой Антанты» против советской России). Наконец, В‑третьих, СССР активно пытался в те годы осуществлять теорию «экспорта революции» именно в Азии путем активного экономического и военного сотрудничества с Китаем, Афганистаном, Ираном и другими странами.

Кардинальным вопросом панъевропейского движения всегда был вопрос, имеют ли Западная Европа и западнохристианский мир «общий культурный и этический код» с Россией260. Между тем на этот вопрос более 120 лет тому назад убедительно ответил едва ли не крупнейший знаток «российского кода» Ф. М. Достоевский. «Европа, — писал он в дневнике, — нам вторая отчизна, — я первый пылко исповедую это и всегда исповедовал»261