Человечество, конечно же, этим обеспокоено; причем обеспокоен и сам победоносный, концентрировавший все достижения глобализации Запад. Более того, именно на Западе зародился антиглобализм, движение, которое охватило уже миллионы протестантов против тяжких последствий глобализма. Получается также, что человечество, лишенное жестких механизмов и былых (национально–государственных) возможностей обеспечения безопасности, проиграло из–за глобализма за короткий срок несколько мировых войн, а именно: войну с геноцидом (особенно в Африке); войну с наркотиками; войну с терроризмом; войну с глобальной бедностью, а также сражения с эпидемиями, за оздоровление экологической среды и т. д. (и т. д. — потому, что есть еще не поддающиеся строгой оценке явления стрессов и психоза; победы в сфере культуры примитивного над высоким и другие, пока лишь «проклёвывающиеся» негативы).
Согласимся, что в этих условиях проблема обуздания негативных сторон и облагораживания глобализации вырастает в сверхзадачу не только по линии «центр–периферия», но и в контексте выживаемости человечества, т. е. (с учетом фактора природных катаклизмов) — жизни на планете.
И вот тут, в связи с настоятельной необходимостью выработать меры безопасности, важно в самой глобализации не только отделить конструктивное от разрушительного, но и (чтобы знать, с чем, или с кем бороться) субъективное от объективного.
Начнем с того, что в самой объективной стороне глобализации заложены, как говорят китайцы, и «инь», и «янь», т. е., и добро, и зло. Ведь само по себе экономическое взаимодействие сильных и слабых (как фирм, компаний, так и экономик государств) оборачивается (если ничто не корректировать) выигрышем первых и проигрышем вторых. Обобщенно это выражается в том, что субъекты высокой производительности в ходе рыночного обмена вознаграждаются добавленной стоимостью в большей степени, чем субъекты низкой производительности. А если последние в какой-то мере «изворачиваются», то это лишь усугубляет ситуацию, поскольку выигрыш обеспечивается (в условиях глобальной открытости) за счет низкой зарплаты, т. е. ценой консервирования бедности.
Добавим к этому, что на факторы доминирования сильных над слабыми, присущие рынку как таковому (т. е. примитивному его варианту), в глобальной экономической среде накладываются и другие многочисленные преимущества сильных, которые доводят неэквивалентность до такого абсолюта, в рамках которого навсегда, как кажется, закрепляется отсталость целых миров и появляются т. наз. конченные страны, т. е. страны, напрочь лишенные судьбы.
Причина непринятия мер, касающихся глобализации, заключена не столько в объективном, сколько во всевластии ТНК, которым сложившаяся ситуация крайне выгодна. Но можно прогнозировать, что и их (этих реальных хозяев планеты) отношение к происходящему, в конце концов, в корне изменится, поскольку сила ударов бумеранга по западному миру становится сопоставимой с ценой бизнес–благополучия. Остается немного (в этом нет сомнения) подождать, чтобы бумеранг в виде миграций, терроризма, антиглобализма и других, пока неизвестных нам явлений, решающе перевесил выгоды от катастрофического превосходства глобального Центра над глобальной периферией.
Что же касается идеологической и концептуальной стороны дела, то здесь важно отрешиться от доминирующего пока что подхода к нынешней глобализации как к чему-то безальтернативному, т. е. не поддающемуся трансформации.
Даже если считать риски и вызовы, идущие от глобализации, лишь объективно заданными, все равно имеется возможность скорректировать и обуздать многое из того, что является деструктивным. Возьмем дикий и необузданный нрав ТНК, их «неподчиненность» национально–государственной юрисдикции. Или проблему ограничения разрушительных волн спекулятивного капитала. Можно ли от всего этого защититься? Без сомнения, можно. И ссылки на объективный характер этих процессов тут не работают. Так же, как не срабатывали ссылки на неискоренимую жадность буржуа в XX в., когда человечество сумело обуздать и облагородить (тоже объективный по своей природе) «дикий» капитализм.
Конечно, нынешний «зверь» — другого масштаба, и меры, если говорить о конкретике, должны быть иными. Речь должна идти уже об институциональной перестройке планетарной, а не только страновой экономической среды. Для этого необходимы решения, основанные на консенсусе ведущих стран, на коренном изменении задач, полномочий и функций международных организаций, прежде всего финансово–экономических. Изменения, адекватные интересам всех миров (а не только миру высокоразвитых стран), должен претерпеть и международный правопорядок.
Пойдут ли на это страны Запада, сполна владеющие механизмами перераспределения миробогатства в свою пользу, вопрос не риторический. В экономике, в том числе в мировой (и глобальной), как и в физике, тоже действует закон, аналогичный третьему закону Ньютона — здесь тоже действие рождает (хотя и более запутанными путями) противодействие. И речь идет не только о нарастающих опасностях всепланетарных экологических катастроф, и не только о перспективе захлестывания благополучных стран многомиллионными потоками беженцев–мигрантов, но и о уже ощутимом росте сопротивляемости как на финансово–экономическом, так и политическом направлении.
Слишком многое из того, что происходит в глобальной экономике, противоречит декларативно исповедуемым Западом либеральным постулатам. Человек уже не рациональный, а иррациональный; экономика — не мотивационная, а перераспределительная; предмет бизнеса все в большей степени виртуальный; информационные технологии реализуются через сетевую несвободу; и не товар подгоняется к потребностям человека, как положено в условиях рынка, а человек подгоняется под товар и т. д. Все это вещи очень серьезные, причем многое из перечисленного вовсе не вытекает из глобализации как процесса, объективно заданного, а исходит от центра к периферии в качестве стратегически организуемых ударных волн.
Не без сознательных усилий основных глобальных игроков, в том числе и прозападных международных организаций, нарастают серьезные угрозы стабильному развитию планетарной экономики из–за ажиотажной экспансии глобального капитала, особенно капитала спекулятивного. Мощные волны, рождаемые спекулятивными накатами, дестабилизируют экономику не только слабых, но и сильных стран. Даже США, продуцируя, по сути, эти процессы, получают ответные удары, что недавно особенно ощущалось на фондовом рынке. Те же глобальные силы разрушают социальные программы как несовместимые с их интересом. Вершиной же спекулятивной вакханалии является мировой финансовый кризис 1997–1998 гг., который во многом был спровоцирован нажимом по части дерегулирования не подготовленных к открытости азиатских стран.
Ясно и то, что не только объективными процессами, но и, по меньшей мере, отсутствием заинтересованности в обуздании опасностей и рисков, обусловлены такие новые явления, как хаос от институциональной неупорядоченности, усилившиеся неравномерность и неэквивалентность, а также дикий нрав глобальных игроков, лишенных сдерживающих начал и ограничений в своей ажиотажной экспансии.
Нет сомнения в том, что в возможностях упорядочения и облагораживания глобального капитала на всех этих направлениях мировое сообщество не бессильно. Тот опыт преодоления деструктивных сторон капитала, который накоплен в XX ст. западными странами в аспекте внутристранового регулирования, может быть во многом перенесен в трансформированном виде на мировую арену. Хотя, конечно, многое здесь придется делать заново Нет сомнений, что как позитивы, так и негативы, в зависимости от задач и интересов, верховные глобальные игроки могут формировать и «разворачивать» то в одну (позитив), то в другую (негатив) сторону. Сами же результаты глобализации выходят в таких случаях подчас далеко за рамки объективно задаваемых процессов. И это часто оказывает влияние на силу глобальной экспансии (как правило, идущей от Запада) и на судьбы народов и стран, лишенных в ситуации глобализации конкурентных преимуществ.
Рассмотрим некоторые направления, в рамках которых «подгонка» Западом процессов глобализации под свои стратегические интересы была наиболее очевидной и наиболее ощутимой, причем ощутимой незападными странами, в основном, с деструктивных позиций.
Прежде всего в этом ключе следует упомянуть проект т. наз. Вашингтонского консенсуса, реализуемый по рецептам МВФ и других международных финансово–экономических и торгово–экономических (ВТО) организаций.
Уже отмечалось, что замысел Вашингтонского консенсуса состоял в замене в 1970‑х гг. национально–государственно ориентированной кейнсианской модели экономического реформирования моделью монетаристской. Модель эта оказалась (что стало очевидным) рассчитанной на взлом национально–государственных границ, на полную открытость (незападных стран) и на расчистку внутренних рынков под овладение ими транснациональным (в основном — западным) капиталом. И совпадение реализации Вашингтонского консенсуса с началом бурного процесса глобализации не случайно. Именно рецепты консенсуса, накладываемые на глобализацию, дали возможность столь бурно и ускоренно перераспределять мировое богатство в пользу транснациональных компаний и ведущих стран Запада.
Кстати, природа замысла видна уже в том, что Запад для себя рецепты консенсуса не использовал. Более того, в США и других странах Запада с самого начала было известно, что монетаристская концепция МВФ для экономики (и сильной и, тем более, слабой) деструктивна и даже разрушительна.
Технологии, рассчитанные на внедрение в сознание масс мифов и штампов монетарного реформаторства, разрабатывались с большой тщательностью, включая не только идеологические, но и организационные аспекты. Знаковым было само возложение задач планетарного реформирования на Вашингтонский консенсус. Это была своего рода сходка представителей наиболее продвинутых стран и полностью подвластных США институтов, таких, как МВФ, Всемирный банк и др.