Для оказания поддержки конфедератам европейские государства намеревались использовать территорию Мексики, однако эта страна в то время была охвачена гражданской войной между либералами и клерикалами. Под лозунгом помощи клерикалам в Мексику в 1862 г. и были введены французские войска, однако спустя пять лет они были вынуждены бесславно покинуть страну. Мексиканцы оказали упорное сопротивление, что не позволило европейцам действенно помочь конфедератам.
Победа Севера над Югом обеспечила сохранение Соединенными Штатами государственного единства и укрепление позиций федерального правительства в его отношениях с отдельными штатами. Страна преодолела социально–экономический дуализм рабовладельческого Юга и капиталистического Севера, что способствовало бурному развитию буржуазных отношений на всей ее территории. Последние препятствия на пути свободного использования колоссальных природных ресурсов страны были устранены. Этому способствовали развитие техники, создание крупных частных капиталов и новая волна массовой эмиграции из Европы. Как констатирует М Лернер, «география, техника, рабочая сила, производительность, капиталовложения и финансы — вот звенья той Великой Цепи, на которой держится американское могущество»528.
После Гражданской войны свободное предпринимательство одержало окончательную победу и государственная регуляция экономики была сведена к минимуму, ограничиваясь преимущественно поддержанием системы протекционистских тарифов, направленных на зашиту национальных производителей от конкуренции со стороны европейских, прежде всего британских, капиталистов.
Война, как пишет А. М. Шлезингер, сама по себе дала мощный толчок промышленному развитию. Во‑первых, увеличился объем прямых правительственных заказов, Во‑вторых, выпуск государственных банковских билетов и прибыли военных поставщиков способствовали бурному росту рынков капиталов. Вера в исключительно благотворное воздействие ничем не ограниченной внутри страны свободной конкуренции подкреплялась экстраполированной (при посредстве социальной философии Г. Спенсера) на экономическую жизнь теорией Ч. Дарвина. Всеобщим стало убеждение, что выживание наиболее приспособленных и сильных в процессе свободной конкуренции на рынке является гарантией прогресса цивилизации.
Страна вступила в период устойчивого экономического роста на основе частного предпринимательства, предполагавшего, с одной стороны, протекционизм, а с другой — отказ от государственного регулирования деловой активности. К 1894 г. США вышли на первое место в мире по объему выпускаемой промышленной продукции, причем около 70% всей промышленной продукции производилось корпорациями и крупными трестами. Крупнейшими среди монополистических объединений страны в конце XIX в. были нефтяной трест «Стандард ойл оф Нью–Джерси», стальной трест Карнеги, сахарный трест «Американ шугар рифайнинг компани», «Дженерал электрик компани», табачный «Консолидейтед тобакко», медеплавильный «Амалгамейтед компани» и др.
В общественном сознании полностью возобладал ортодоксальный экономический либерализм. «Корпорация и предприниматель стали священными и неприкосновенными субъектами экономической деятельности»529. Именно в эти годы укоренился миф об исключительной роли частного предпринимательства в развитии американской экономики. В то же время при периодически повторявшихся кризисах всегда были слышны призывы о помощи бизнеса к государству. Таким образом, американский вариант экономического либерализма допускал государственную помощь, но исключал государственное вмешательство530.
В результате, отмечает М. Лернер, американский капитализм «повернулся спиной к опыту ранней Америки» и продолжает: «Конечно же, капитализм «развязанных рук» — сравнительно недавняя практика. До Гражданской войны государственное экономическое воздействие было широко распространено и не подвергалось сомнению»531.
Стремительный экономический взлет Америки в последней трети XIX — начале XX вв. определялся рядом взаимосвязанных и дополняющих друг друга факторов. По мнению М. Лернера, решающую роль здесь сыграла «промышленная и капиталистическая революция, происходившая одновременно с заселением зоны фронтира», а также тесно связанное с этим процессом развитие идеи демократии532. Не следует упускать из виду и массовый приток эмигрантов, прежде всего из стран Средиземноморья, Центральной и Восточной Европы, несший в Америку свою энергию, интеллектуальный багаж, производственные и коммерческие навыки.
Важно отметить, что Америка, по словам цитированного выше исследователя, — единственная великая страна нового времени, чья история является историей трех формообразующих сил Западного мира: «индустриализации в плане технологии, капитализма в плане ее организации и демократии как управления тем и другим. Американская традиция, сплетенная из этих трех элементов, вобрала в себя их динамику»533. При этом в течение своей истории США, за исключением разве что периода Гражданской войны, демонстрировали редкую стабильность и преемственность развития своей политической системы, а «структура капиталистической власти была изначально включена в образ мысли и законодательство»534.
Преодолевать свойственные Европе и Азии противоречия между развитием производительных сил и костными социальными отношениями, политико–административными структурами и законодательством (если не считать проблемы рабства) в Северной Америке не требовалось. Поэтому и социально–экономических революций Соединенные Штаты, в отличие от Англии и Франции, России или Китая, не знали. Американская революция конца XVIII в. в сущности была войной за независимость североамериканских колоний, в которых капитализм уже утвердился.
Индустриализация привела к образованию класса крупных капиталистов, владельцев колоссальных личных состояний, воспринимавшихся обществом как угроза для демократии. Процессы концентрации производства и капитала сопровождались консолидацией политической власти в руках складывавшейся финансовой олигархии, внутри которой ведущую роль играли представители буржуазии Севера. После Гражданской войны окончательно оформилась двухпартийная система, при том, что в деятельности как республиканской, так и демократической партий в конце XIX — начале XX вв. решающую роль играл крупный капитал. Только он был способен финансировать избирательные кампании, становившиеся год от года все более дорогостоящими. Обратной стороной медали стало появление многочисленного рабочего класса, вступившего в борьбу за свои права, объединявшегося в профсоюзы и требовавшего от государства социальных гарантий. Это повышало роль государства, которое «медленно, но верно превращалось в инструмент социальной помощи неимущим»535.
В период с 1890 по 1910 гг. индустриальный капитализм в США достиг своей высшей точки, но еще не перерос в бюрократию корпораций. Тогда на американские берега выплескивались волны иммиграции из Европы и Азии, обогащая страну новыми силами. В условиях ускоренной урбанизации сельский образ мысли активно смешивался с городским образом жизни, создавая характерный для американского среднего класса менталитет. Тогда же «взлет популизма открыл перед американцами новые перспективы, а призывы к “реформе” и “социальной справедливости” вдохнули новую жизнь в принципы эгалитаризма»536.
Ответственные президенты, в частности Т. Рузвельт в начале XX в., отчетливо осознавали, что всесилие монополий несет угрозу подчинения им федерального правительства и различными способами пытались этому противодействовать. Более того, в условиях финансового кризиса 1907 г. этот президент предпринял решительные государственные меры для стабилизации национальной экономики. Тогда же Г. Кроули завершил книгу «Американская перспектива», посвященную преимуществам государственного вмешательства в экономическую жизнь.
Таким образом, констатирует А. М. Шлезингер, накануне Первой мировой войны уже была детально разработана концепция государственного вмешательства в экономику для повышения устойчивости и эффективности последней. Война лишь укрепила такое понимание. В тот период правительство декретировало расширение промышленного производства, осуществляло контроль за производством и потреблением продуктов питания, регулировало по мере сил частные инвестиции и даже национализировало железные дороги, телеграф и телефонную сеть. Ф. Рузвельт и многие из его помощников, пришедших с ним к власти в 1933 г., получили свои опыт и закалку в области управления национальной экономикой именно в годы Первой мировой войны537.
Существенно и то, что с середины XIX в., в особенности же после окончания Гражданской войны, в Северную Америку хлынул разноязыкий поток переселенцев из Средиземноморья, Центральной и Восточной Европы, а затем и из Восточной Азии, Ближнего Востока и Латинской Америки. Среди них были ирландцы и евреи, итальянцы и шведы, немцы и поляки, западные украинцы и греки, китайцы и японцы, армяне и филиппинцы. «Американская речь, пишет М. Лернер, — превратилась в смешение языков со всех концов света и каждый из них вносил свою лепту в зарождающийся обший язык американцев. Американские танцы вобрали в себя не только аромат африканских джунглей, но и ритмы Центральной Европы, душу славян, темперамент латиноамериканской пампы. Хоровые союзы и ферейны Центральной Европы приживались на почве городов Среднего Запада. Французская, итальянская, венгерская и шведская кухни вошли в общеамериканское меню. Сицилийская вендета и война китайских тонгов заново развернулись на американских улицах. Политическая ересь эмигрировавших из Германии марксистов и религиозная ересь бесчисленных сект и пророков, призывавших к истинной вере, получили возможность для свободной конкуренции на просторах Среднего Запада. Благодатный политический климат в новых американских городах дал возможность и для выражения политического таланта ирландцев, и для утверждения коммерческой хватки евреев»