591. В свою очередь, вице–короли по представлению архиепископов назначали священников.
Во‑вторых, была создана забюрократизированная структура управления колониями. На вершине этой сверхцентрализованной государственной системы находился Совет по делам Индий, к которому перешли некогда предоставленные X. Колумбу практически неограниченные властные полномочия и который вмешивался в мельчайшие детали управления. А так как его связь с Америкой была затруднена, то всей полнотой власти в колониях (военной, административной, судебной, налоговой) монопольно распоряжались формально подотчетные Совету вице–короли,592 с которыми, правда, соперничали аудиенсии — территориальные судебные органы, пытавшиеся решать и административные вопросы. Городами и сельскими округами управляли коррехидоры и алькальды.
В‑третьих, в колониях, в отличие от метрополии, даже формально не существовало каких-либо органов политического представительства наподобие кортесов. Никаких местных законов здесь не принималось. Управление осуществлялось на основе законов Кастилии. При этом все важные посты в административном аппарате занимали уроженцы Испании (в Бразилии — уроженцы Португалии). Местные жители, в том числе белые потомки переселенцев в Америку (креолы), не говоря уже об индейцах и других «цветных», такой возможности были лишены и могли рассчитывать на получение лишь второстепенных должностей.
В‑четвертых, эта патримониальная по характеру власть над необъятными территориями не могла быть эффективной и всеохватывающей. В результате органы местного самоуправления (кабильдо), формально до мелочей зависимые от Совета по делам Индий, наделе приобрели небывалую, по сравнению с иберийскими муниципалитетами, самостоятельность. Фактическое отсутствие контроля за их деятельностью приводило к тому, что на местах влиятельные члены кабильдо распределяли земли для создания асьенд (поместий) и крестьян–индейцев для энкомьенды (попечительства — «христианского воспитания» и направления на принудительные работы) в одни и те же руки (что запрещалось), а именно — в свои же руки (что еше строже запрещалось). Так создавались латифундии и формировалась креольская олигархия, полностью подчинившая кабильдо господству своих кланов593. Подавляющее большинство колонистов не имело прямого доступа ни к самоуправлению, ни к существенным колониальным ресурсам. Оно экономически зависело от богатой креольской верхушки и нередко искало защиты от нее у испанских властей.
К этому следует добавить, что государство долгое время выступало верховным собственником земли и труда индейцев. Скорее именно по этой причине оно брало на себя заботу о сохранении индейских общин и создавало т. наз. «ресгуардос» (охраняемые территории), на которых индейцы продолжали вести прежний образ жизни, исполняя одновременно те или иные трудовые повинности. Получалось, что от патримониального государства по-своему (по–разному) зависели все категории жителей колоний, тогда как на власть сами они никоим образом повлиять не могли. Соответственно, за 300 лет колониального режима у латиноамериканцев сформировались, точнее закрепились, стойкие стереотипы восприятия власти, ставшие неотъемлемой частью их менталитета.
Социальная структура колониального общества с его иерархичностью и элементами корпоративности вполне согласовывалась с патримониальным характером власти. Соответствовала она и некоторым традициям организации обществ на Иберийском полуострове и в доколумбовых цивилизациях Америки. Принципиально же новым было соединение ее с расовым фактором. Сначала население колоний состояло из белых, индейцев и метисов. А с середины XVI в. в ряде регионов (Вест–Индия, Бразилия, Колумбия) быстро увеличивалась еще и численность негров, которых в качестве рабов стали завозить в Америку после окончательной отмены испанской короной рабства индейцев (1541 г.594). Продолжали прибывать и белые колонисты.
Этнорасовая структура общества во многом совпадала с социальной. На вершине общественной «пирамиды» находились испанцы, на которых прямо опиралась корона. Среди них особое место занимали чиновники, духовенство, военные. Ниже стояли креолы. Эта группа тоже была неоднородной. В нее входили как богатые и влиятельные потомки конкистадоров или высокопоставленных чиновников колониальной администрации, так и масса простых торговцев, ремесленников, землевладельцев среднего достатка и просто бедных. Еще ниже располагались и вовсе бесправные «цветные» (от метисов и мулатов до индейцев и негров), статус которых в обществе обычно соответствовал доли в них «белой» крови.
Эта «этнорасовая иерархия» приводила к обособленности социальных групп и появлению в них своеобразной внутренней корпоративности. Индейцы, как и в давние времена, продолжали жить замкнутыми крестьянскими общинами. Колонизаторы не стали полностью разрушать их прежний уклад жизни, а наоборот — использовали его, особенно традиции коллективного труда, в своих интересах. Иезуиты в Парагвае специально создавали общины по образцу существовавших у инков, чтобы в привычной для индейцев обстановке научать их христианской вере и новым трудовым навыкам. Они объясняли это тем, что «индейцев невозможно было вывести из состояния вечного детства и что предоставление им в большей мере индивидуальной свободы только подорвало бы индивидуальное и общее благосостояние»595.
В колониях особые корпорации представляли собой религиозные ордена. Свои сообщества (цехи и пр.) по примеру европейцев создавали ремесленники и торговцы. А креолы, в целом подвергаясь дискриминации по сравнению с испанцами и в то же время господствуя над «цветными», по сути, превращались в некую наследственную «среднюю касту», после чего черты кастовости приобретали и другие группы населения. Это тоже напоминало традиционные восточные общества. Впрочем, обществам и в доколумбовой Америке, и на Иберийском полуострове также была свойственна если не расово–социальная, то уж, во всяком случае, этно–социальная гетерогенность.
Во многом как следствие соединения хозяйственных традиций Испании и индейских цивилизаций в Ибероамерике возникла и достаточно оригинальная экономическая модель. Земля в колониях изначально находилась в собственности государства и лишь постепенно, в форме пожалований, передавалась отдельным владельцам, часто лишь на время. Государство монополизировало каналы торговых связей колоний, не разрешая им торговать даже друг с другом. Чтобы навязать индейцам «привычные» для них формы труда, колонизаторы восстановили традиционные повинности доколумбовых обществ, максимально увеличив их масштабы. Индейцев заставляли на плантациях, строительстве, в шахтах отбывать миту, которая длилась иногда несколько лет (а не 3 месяца, как прежде у инков), превратившись в геноцид коренного населения. Общинников из «ресгуардос» посредством энкомьенды принуждали коллективно обрабатывать государственные земли, что напоминало общинный труд в древних цивилизациях, хотя значительно превышало его размеры.
Это было сродни азиатскому способу производства. И его элементы действительно были «унаследованы» колонизаторами от предшествовавших обществ (как и плантационное рабство в Бразилии и других колониях). Но это лишь одна из сторон вопроса о колониальной экономике. Ведь существовало и собственно креольское хозяйство. Экономическое поведение креолов и политика короны имели несомненные феодальные черты, перенесенные из Европы. А экономическую политику периода «просвещенного абсолютизма» Карла III (1759–1788) многие исследователи расценивают как внедрение в испанских колониях европейских форм капитализма, поскольку проведенные реформы не только заметно упорядочивали систему управления, но и содействовали росту частного предпринимательства и колониальной торговли596.
Однако делалось это, как и в прошлые столетия, исключительно с целью увеличения государственных доходов. Экономист Бернардо Вард тогда писал, что колонии необходимо дать возможность расширять производство, сняв препятствия и ограничения для развития промышленности: она должна обогатить себя прежде, чем обогатит метрополию. Для этого он предлагал отдать земли в частную собственность, облегчить торговлю, увеличить население колоний, «открыть Индии» для ввоза из Испании сельскохозяйственных и мануфактурных товаров597.
Многие реформы и были направлены как раз на то, чтобы перераспределить богатства в колониях в пользу креольской верхушки, а затем посредством «правильной» фискальной политики изъять их для королевской казны598. Так, правительство изменило свою политику в отношении индейского общинного землевладения. Проверяли, где крестьяне потеряли документы на землю или задержали уплату налогов, а затем переселяли их в более отдаленные «ресгуардос» или же просто сгоняли индейцев из нескольких «ресгуардос» в один. «Высвободившиеся» земли продавались на торгах599.
В результате стали ускоренно расти огромные латифундии, а лишавшиеся земли крестьяне–общинники превращались в пеонов (батраков). Одновременно увеличивались суммы и общее количество налогов. В 1770‑е гг. их взималось более 30. Платили налоги все, кроме испанских чиновников, служителей культа и рабов. Индейцы выплачивали один налог — подушную подать, составлявшую около половины годового заработка индейца–митайо600. Подобную политику в отношении Бразилии проводила и Португалия.
Как же следует оценивать колониальную политику пиренейских государств? Как восстановление азиатского способа производства при использовании капиталистических форм, или как капитализм с применением азиатских форм? Очевидно, все здесь сложнее. Не следует забывать, что эти государства сами пребывали в экономической зависимости от стран наиболее развитого капитализма, прежде всего Англии. А через метрополии эта зависимость распространялась и на колонии, которые практически со времени своего возникновения оказались прочно привязанными к мировому рынку и его потребностям (через те же метрополии).