Эта лужайка лежит справа, если стать на передней галерее спиной к дому. По левую руку — здание, где находятся канцелярия, касса и зал, в котором Хавелаар утром обратился с речью к туземным старейшинам; за зданием — овраг, который отсюда виден весь, вплоть до Чуджунга. Прямо против канцелярии стоял старый дом ассистент-резидента, в котором сейчас временно жила мефроу Слотеринг. Так как вход в усадьбу с большой дороги возможен был только по одной из двух дорожек, проходивших по обеим сторонам лужайки, то каждый входящий в усадьбу, чтобы пройти на кухню или на конюшни, расположенные за главным зданием, должен был пройти либо мимо канцелярии, либо мимо дома мефроу Слотеринг. В стороне от главного здания и позади тянулся очень большой сад, вызвавший радость Тины огромным количеством цветов, и в особенности тем, что ее маленькому Максу будет где играть.
Хавелаар послал извиниться перед мефроу Слотеринг за то, что еще не нанес ей визита. Он собирался пойти к ней на следующий день, но Тина уже успела с ней познакомиться. Мы знаем, что эта дама была так называемое «туземное дитя» и не говорила ни на каком языке, кроме малайского. Она выразила желание вести и впредь самостоятельное хозяйство, на что Тина охотно согласилась. Не из-за недостатка гостеприимства, а главным образом из опасения, что они, только что приехав в Лебак и еще как следует не устроившись, не смогут предоставить госпоже Слотеринг тех условий, в которых она нуждалась в силу ее тяжелых обстоятельств. Пусть она не понимала по-голландски и потому ей не пришлось бы страдать от бесконечных рассказов Макса, как этого опасалась Тина. Но дело заключалось не только в этом: Тина намеревалась вести хозяйство возможно экономнее, и поэтому отказ госпожи Слотеринг пришелся очень кстати. Да и сложись обстоятельства иначе, все равно осталось бы очень сомнительным, привело бы их к обоюдному удовольствию общение с человеком, владевшим лишь одним языком, и при этом языком, на котором не создано никаких духовных ценностей. Единственно, о чем Тина могла бы разговаривать с госпожей Слотеринг, — это о тонкостях кулинарии: как приготовить самбал-самбал, как посолить кетимоны (и — праведный боже! — без руководства Либиха под рукой!). Говорить на такие темы слишком часто и долго для Тины было бы тяжело, и потому добровольное отмежевание госпожи Слотеринг от Хавелааров одинаково устраивало обе стороны, ни в чем их не стесняя. Странно только, что эта дама не только отказалась принимать участие в общих трапезах, но даже не пожелала воспользоваться предложением Хавелааров готовить на их кухне. «Ее скромность, — заметила по этому поводу Тина, — зашла слишком далеко, — ведь кухня достаточно просторная, и всем хватило бы места».
Глава четырнадцатая
— Вам известно, — начал Хавелаар, — что нидерландские владения на западном берегу Суматры граничат с независимыми княжествами в северной части острова; самое значительное из них — Атье. Говорят, что в договоре с англичанами тысяча восемьсот двадцать четвертого года был секретный пункт, по которому мы обязались не переходить за реку Сингкель. Генералу Вандамме, притязавшему без всяких к тому оснований на роль Наполеона, хотелось распространить свою власть возможно дальше, но он наткнулся на непреодолимое препятствие. Я верю в существование этого секретного пункта хотя бы потому, что, не будь его, раджи Трумона и Аналабу, владения которых могли иметь большое значение для торговли перцем, давно были бы подчинены нидерландской власти. Вы ведь знаете, как легко найти повод втянуть такое маленькое княжество в войну и овладеть им. Украсть территорию всегда было во много раз легче, чем украсть мельницу. А так как генерал Вандамме, по моему мнению, присвоил бы и мельницу, если б ему захотелось, то я не думаю, чтобы он пощадил эти маленькие княжества на севере острова, если бы они не были защищены чем-то сильнее права и справедливости[124].
Как бы то ни было, он обратил взор завоевателя не на север, а на восток. Округи Манделинг и Анкола (так звалось ассистент-резидентство, образованное из земель недавно покоренных баттаков) еще не были освобождены от влияния атьинцев; где пустил корни религиозный фанатизм, там вырвать его трудно. Правда, самих атьинцев там уже не было, но губернатору этого показалось мало. Он распространил свою власть до восточного побережья острова, нидерландские чиновники и гарнизоны были посланы в Билу и Пертибиэ; как вы знаете, Фербрюгге, эти пункты были затем снова очищены
Когда на Суматре появился правительственный комиссар, он нашел, что это расширение нидерландской территории бесцельно; в особенности же он не одобрил его потому, что оно противоречило бережливости, о которой постоянно напоминали из метрополии. Тогда генерал Вандамме стал доказывать, что это расширение вовсе не обременит бюджета, потому что новые гарнизоны образованы из войск, которые уже предусмотрены сметой, так что большая территория присоединена будет к нидерландским владениям без малейшего увеличения расходов. Что же до частичного снятия гарнизонов с других пунктов, в особенности в округе Манделинг, то генерал указал на полную возможность безусловно положиться на верность и преданность янг ди пертуана[125], самого видного главаря на территории баттаков, так что и с этой стороны опасности не предвиделось.
Правительственный комиссар лишь нехотя дал свое согласие, и то после многократных уверений генерала, что за верность янг ди пертуана он ручается лично.
Контролер, управлявший до меня округом Наталь, был зятем ассистент-резидента территории баттаков. Этот последний был с янг ди пертуаном не в ладах. Позже я слышал много жалоб на ассистент-резидента, но к жалобам этим надо было относиться с осторожностью, потому что они большей частью исходили от янг ди пертуана, и обычно именно в такие моменты, когда он сам обвинялся в гораздо более тяжких проступках, что, возможно, и заставляло его прибегать, в целях самозащиты, к встречному обвинению... Довольно частое явление! Как бы то ни было, вышеназванный контролер (а следовательно, первая персона) Наталя стал на сторону своего тестя против янг ди пертуана, тем более что он был очень дружен с некиим Сутан Салимом, туземным главарем в Натале, который тоже враждовал с янг ди пертуаном. Распря между семьями обоих главарей была давняя. Брачные предложения отвергались обеими сторонами. Высокомерие янг ди пертуана, который был более знатного рода, еще более способствовало тому, что между Наталем и Манделингом существовала непримиримая вражда.
Внезапно распространился слух, что в Манделинге открыт заговор, в котором замешан янг ди пертуан; цель заговора — поднять священное знамя восстания и перебить всех европейцев. Открытие это было сделано в Натале, что совершенно естественно: в соседней провинции положение дел всегда известно лучше, чем на месте, потому что многие, кто воздерживается от оглашения известных им обстоятельств из страха перед могущественным главарем, становятся до известной степени смелее, когда находятся на территории, на которую власть последнего не распространяется.
Вот почему, Фербрюгге, я не новичок в делах Лебака и сравнительно много знал о том, что здесь делается, еще задолго до того, как мог думать, что буду сюда когда-либо переведен. В тысяча восемьсот сорок шестом году я был в округе Краванг и много странствовал по территории Преангера, где уже в тысяча восемьсот сороковом году встречался с беглецами из Лебака. Я знаком также с некоторыми землевладельцами из округа Бёйтензорг и из окрестностей Батавии и знаю, что там землевладельцы издавна радовались дурным порядкам здешнего округа, потому что это способствовало увеличению населения их мест.
Итак, в Натале стало известно про заговор в Манделинге, в котором был замешан янг ди пертуан, оказавшийся, следовательно, — если только заговор этот действительно имел место, чего я не знаю, — изменником. Согласно показаниям свидетелей, которых допросил контролер Наталя, он собрал, вместе со своим братом Сутан Адамом, всех баттакских главарей в священной роще и заставил их поклясться, что они не положат оружия, пока власть «христианских псов» в Манделинге не будет уничтожена. Само собою разумеется, что при этом он сослался на голос с неба, якобы его вдохновивший. Вы знаете, что в подобных обстоятельствах такие заявления делаются обязательно.
Были ли действительно такие намерения у янг ди пертуана, я с уверенностью сказать не могу. Я читал показания свидетелей, но вы сейчас увидите, почему им нельзя доверять безусловно. Одно несомненно, что благодаря своему мусульманскому фанатизму он был вполне способен на это. Вместе со всем баттакским населением он незадолго до этого был обращен атьинцами в ислам, а новообращенные всегда особенно фанатичны.
Следствием этого действительного или мнимого открытия было то, что ассистент-резидент Манделинга арестовал янг ди пертуана и отправил его в Наталь. Здесь контролер предварительно заточил его в крепость, а затем с первым же кораблем отправил в Паданг, к губернатору западного берега Суматры. Само собою разумеется, что губернатору представили все документы, в которых изложены были столь тяжкие улики; документы эти должны были оправдать строгость принятых мер. Из Манделинга наш янг ди пертуан выехал в качестве арестованного; в Натале он был тоже под стражей; на борту военного корабля, перевозившего его в Паданг, он, разумеется, оставался арестованным. Виновен ли он был, или нет (что в данном случае безразлично, раз он в судебном порядке был обвинен в государственной измене), он должен был ожидать, что и в Паданг он также прибудет как арестованный. Как же он должен был удивиться, когда при высадке он не только услышал, что свободен, но получил извещение, что генерал, карета которого стояла у места высадки, сочтет за особую честь принять его в своем доме. Вряд ли был когда- либо случай, чтобы арестованного по подозрению в государственной измене ждал такой приятный сюрприз!