Между прочим, я убежден, что логика того, что я сказал, не противоречит и опыту наших лучших советских школ и очень многих наших лучших детских и недетских коллективов.
Вот эти общие предварительные замечания, на которых я хотел остановиться.
Теперь перейдем к самому главному вопросу об установке целей воспитания. Кем, как и когда могут быть установлены цели воспитания и что такое цели воспитания?
Я под целью воспитания понимаю программу человеческой личности, программу человеческого характера, причем в понятие характера я вкладываю все содержание личности, т.е. и характер внешних проявлений и внутренней убежденности, и политическое воспитание, и знания - решительно всю картину человеческой личности; я считаю, что мы, педагоги, должны иметь такую программу человеческой личности, к которой должны стремиться.
В своей практической работе я не мог без такой программы обойтись. ничто так человека не учит, как опыт. Когда-то мне дали в той же коммуне им. Дзержинского несколько сотен человек, и в каждом из них я видел глубокие и опасные стремления характера, глубокие привычки, я должен был подумать: а каким должен быть их характер, к чему я должен стремиться, чтобы из этого мальчика, девочки воспитать гражданина? И когда я задумался, то увидел, что на этот вопрос нельзя ответить в двух словах. Воспитать хорошего советского гражданина - это мне не указывало пути. Я должен был прийти к более развернутой программе человеческой личности. И, подходя к программе личности, я встретился с таким вопросом: что - это программа личности должна быть одинакова для всех? Что же, я должен вгонять каждую индивидуальность в единую программу, в стандарт и этого стандарта добиваться? Тогда я должен пожертвовать индивидуальной прелестью, своеобразием, особой красотой личности, а если не пожертвовать, то какая же у меня может быть программа! И я не мог этого вопроса так просто, отвлеченно разрешить, но он у меня был разрешен практически в течение десяти лет#4.
Я увидел в своей воспитательной работе, что да, должна быть и общая программа, "стандартная", и индивидуальный корректив к ней. для меня не возникал вопрос: должен ли мой воспитанник выйти смелым человеком, или я должен воспитать труса? Тут я допускал "стандарт", что каждый должен быть смелым, мужественным, честным, трудолюбивым, патриотом. Но как поступать, когда подходишь к таким нежным отделам личности, как талант? Вот иногда по отношению к таланту, когда стоишь перед ним, приходится переживать чрезвычайные сомнения. У меня был такой случай, когда мальчик окончил десятилетку. Его фамилия Терентюк. Он очень хорошо учился - на пятерках (у нас в школе была пятибальная система), потом пожелал пойти в технологический вуз. Я в нем открыл большой артистический талант раньше этого, причем талант очень редкой наполненности комика, чрезвычайно тонкого, остроумного, обладающего прекрасными голосовыми связками, богатейшей мимикой, умного такого комика. Я видел, что именно в области актерской работы он может дать большой результат, а в технологическом училище он будет средним студентом. Но тогда было такое увлечение, что все мои "пацаны" хотели быть инженерами. А уж если заведешь речь об том, чтобы идти в педагоги, так прямо в глаза смеялись: "Как это, сознательно, нарочно идти в педагоги?" - "Ну, иди в актеры". "Да что вы, какая это работа у актера?" И вот он ушел в технологический институт при моем глубочайшем убеждении, что мы теряем прекрасного актера. Я сдался, я не имею права, в конце концов, совершать такую ломку...
Но здесь я не удержался. Он проучился полгода, участвовал в нашем драматическом кружке. Я подумал-подумал и решился - вызвал его на собрание коммунаров, говорю, что вношу жалобу на Терентюка: он не подчинился дисциплине и ушел в технологический вуз. На общем собрании говорят: "Как тебе не стыдно, тебе говорят, а ты не подчиняешься". Постановили: "Отчислить его из технологического института и определить в театральный техникум". Он ходил очень грустный, но не подчиниться коллективу не мог он получал стипендию, общежитие в коллективе. И сейчас он прекрасный актер, уже играет в одном из лучших дальневосточных театров, в два года он проделал путь, который люди делают в 10 лет. И сейчас он мне очень благодарен.
Но все-таки, если бы теперь передо мною стояла такая задача, я бы боялся ее решить, - кто его знает, какое я имею право произвести насилие? Вот право производить такую ломку - вопрос для меня не решенный. Но я глубоко убежден, что перед каждым педагогом такой вопрос будет вставать - имеет ли право педагог вмешиваться в движение характера и направлять туда, куда надо, или он должен пассивно следовать за этим характером? Я считаю, что вопрос должен быть решен так: имеет право. Но как это сделать? В каждом отдельном случае это надо решать индивидуально, потому что одно дело иметь право, а другое дело уметь это сделать. Это две различные проблемы.
--
Из книги Г.Г. Бубликовой и П.В. Голышева "Повесть о "Красных Зорях".
- Игнатий Вячеславович, вот заявление, прошу отпустить меня...
- А ты куда собрался?
- Вот тут объявление в "Ленинградской правде": при радиозаводе имени Козицкого открывается радиотехникум. Хочу по-настоящему овладеть этой профессией.
- Гм... А жить где будешь?
- Как где? Там же общежитие будет.
- Гм... Будет - это не значит, что есть! - Он повертел заявление, обмакнул перо и через весь лист написал: "Отказать! Ионин".
- Ступай в свой класс. Никуда ты не поедешь, а будешь кончать среднюю школу здесь, и смотри, чтобы без фокусов! Можешь идти!
Другим ребятам он тоже отказал, но некоторым разрешил.
11.09. Пятый урок провел Игнатий Вячеславович. Когда мы уселись в кабинете педагогики, он сказал, что отныне будет преподавать у нас педагогику и что многие ребята, будучи в Красных Зорях, обижались на него, а выйдя из них, присылают ему благодарственные письма.
После этого он охарактеризовал каждого из нас: Толю Шмидта он отругал за то, что тот курит; Зину Трунину, которая в классе считалась самой красивой, он назвал "мадам" за ее капризы; Леню Васильева - еще раз анархистом за его недостойные выходки; про Ваню Белых он сказал прямо, что тот держится в 9-м классе случайно и мы должны ему помочь, а про меня, что я был бы огромным дураком, если бы ушел в радиотехникум, который через две недели закрылся. А теперь он хочет, чтобы я стал радиоинженером!
Игнатий Вячеславович говорил живо, очень доходчиво, и слушать его, несмотря на едкую критику, было интересно.
--
И очень возможно, что в дальнейшем подготовка наших кадров будет заключаться в том, чтобы учить людей, как производить такую ломку. Ведь учат врача, как производить трепанацию черепа. В наших условиях, может быть, более тактично, более успешно, чем я это сделал, но как, следуя за качествами личности, за ее наклонностями и способностями, направить эту личность в наиболее нужную для нее сторону.
Перейдем к изложению тех практических форм, которые в моем опыте и в опыте других моих коллег, я считаю, наиболее удачно воплощались в воспитательной работе. Главнейшей формой воспитательной работы я считаю коллектив. О коллективе как будто бы и много писалось в педагогической литературе, но писалось как-то маловразумительно.
Что такое коллектив и где границы нашего вмешательства в коллектив? Я сейчас наблюдаю очень много школ - и здесь в Москве, и в Киеве приходится бывать и бывал, - и я не всегда вижу коллектив учеников. Иногда удается видеть коллектив классный, но мне почти никогда не приходилось видеть коллектив школы.
Я вам расскажу сейчас простыми словами о моем коллективе, воспитанном мною и моими товарищами. Имейте в виду, что я был в иных условиях, чем школа, потому что у меня ребята жили в общежитии, работали на производстве, в подавляющем большинстве не имели семьи, т.е. не имели другого коллектива. И естественно, в моем распоряжении были большие средства коллективного воспитания, чем в школе. Но я не склонен к уступкам только на том основании, что были лучшие условия. В свое время у меня была школа, школа заводская - вагонного завода, и я все-таки там имел коллектив школьников#5.
В школьной практике, направляемой в свое время старым руководством Наркомпроса, я вижу очень странные явления, для моей педагогической души совершенно непонятные. К примеру. Вчера я был в однои парке культуры и отдыха, где есть районный пионерский городок. В этом же районе есть дом, отдельный дом им. Павлика Морозова. И в этом же районе есть 13 школ. И я видел, как эти три учреждения - школа, пионерский дворец и специальный дом им. Павлика Морозова - растаскивают детей по разным коллективам. У детей нет коллектива. В школе он в одном коллективе, в семье - в другом, в пионергородке - в третьем, в доме Павлика Морозова - в четвертом. Он бродит между коллективами и может выбрать утром один, вечером другой, в обед - третий. Я вчера был свидетелем такого события: в пионерском городке - танцевальный кружок, называется он несколько по-старому - ритмический: ну, просто танцуют. Комсорг одной школы заявил: "Мы не будем пускать наших девочек в ритмический кружок". Директор школы бьет себя в грудь: "Вы подумайте! Комсморг заявил, что он не будет пускать!" Директор вытащил комсорга на общественный суд. "Вот так и так, смотрите, что он делает". А комсорг на своем: "Не пущу!" Конфликт. А я вспомнил другой конфликт, у себя в комумне, такого же типа. Были у нас самые разнообразные кружки, и очень серьезные, были свои настоящие планеры, кавалерийская секция... И вот один мальчик, очень хороший мальчик, пионер, через пионерскую организацию вошел в Харьковский Дворец пионеров и там участвовал в арктических исследованиях, проявил там себя хорошо, и его пионерский дворец премировал командировкой в Мурманск вместе с другими ребятами. Этот мальчик, Миша Пекер, в коммуне говорит:
- Вот я еду в Мурманск.
Кто-то из старших его спрашивает:
- Куда ты едешь?
- В Мурманск.