– Куда же ты идешь? – спросил Герасим. – Я монах, а ты – царь зверей. Иди к себе в пустыню, а я иду в монастырь.
Но лев не послушался, так и шел за ним, прихрамывая.
– Уж не хочешь ли и ты пойти в монастырь? – говорил старец. – Жизнь в монастыре трудна: монахи едят сваренную пищу только раз в неделю. Впрочем, ты и так не ешь сваренную пищу, но мы не едим ничего, кроме хлеба, кореньев и фиников, а разве это возможно для твоего естества? Главное дело монахов в молитве, мы молимся за всех людей и тем охраняем их. Некоторые из нас несут послушание, много работают, плетут из финиковых ветвей корзины – а что ты сможешь делать?
До самого монастыря Герасим уговаривал льва возвратиться в пустыню, но все напрасно – видно было, что лев решил быть верным старцу.
Так вдвоем они и вошли в монастырь. Монахи, что случились во дворе, бросились врассыпную, но не успели они толком испугаться, как Герасим сказал:
– Не пугайтесь, братья, это кроткий и разумный зверь!
– Зачем ты привел его, авва Герасим? – спрашивали монахи, стараясь держаться подальше.
– Он сам пожелал прийти в монастырь и остаться здесь.
– Авва Герасим, разве может животное быть как монах? Зверь не имеет бессмертной души, он не должен и заходить в храм. Неразумные дети могут батюшке в церковь и кота притащить: такой умный, добрый, надо его покрестить, чтобы стал православный кот.
Герасим взглянул на льва – тот стоял молча, опустив вниз глаза. Действительно, чем лев может служить Господу? Разве только хранить обет молчания.
– Верно, братья, – сказал преподобный Герасим, – Христос приходил спасать людей. Звери не имеют бессмертной души. Они – часть природы, а о природе должен заботиться человек. Вот и позаботимся о льве, раз он хочет быть у нас послушником. Пусть он сторожит осла.
Тут монахи сразу согласились со старцем. Дело в том, что при монастыре был осел, который возил воду из святой реки Иордан. Пасти его было нелегко, ведь в Иорданской пустыне очень жарко.
Герасим научил льва, и тот каждый день стал пасти осла: брал его зубами за уздечку и выводил в пустыню, на полянку, где растет трава. Осел объедал траву, и лев переводил его на другую полянку.
Такое смиренное поведение, конечно, удивительно для льва. Питался он, как все монахи, хлебом и кореньями, хотя лев плотоядное животное и терпеть голод ему трудней, чем людям. Стенки желудка у льва покрыты маленькими шипами, и, когда желудок пустой, шипы его колют.
Всякую свободную минуту лев прибегал к старцу и ложился у его ног. Преподобный Герасим читал Псалтырь, а лев думал о чем-то своем.
Ну вот. Однажды, в разгар лета, наступила совсем тяжелая погода. Летом около Мертвого моря температура часто поднимается выше пятидесяти градусов – трудно соображать на такой жаре, люди в дневные часы сидят дома.
Осел с утра притащил в монастырь воды из Иордана, потом лев отвел его на полянку, заполз в тень какого-то лопуха да и заснул от жары, сморило его совсем.
В это время через пустыню в Египет шел караван за пшеницей. Видят купцы: ходит осел один-одинешенек. Посмотрели караванщики вокруг, поискали хозяина осла, но не заметили льва под лопухом, а, может быть, осел уже далеко отошел в сторону. Что же оставлять беспризорного осла посреди пустыни? Привязали его за уздечку к верблюду и повели в Египет. Просыпается лев – нет осла!
На самом горизонте тоненькой полоской удалялся в Египет караван, да и не видно было эту полоску в сиянии Мертвого моря.
Лев бросился искать осла, метался по пустыне, заглядывал во все кусты, сбегал и на реку Иордан – все напрасно, осел как сквозь землю провалился. Оставалась еще та возможность, что он сам вернулся в монастырь, и уже на закате лев побежал туда.
Монахи увидели, как лев с унылым видом входит в монастырь один.
– Ага! – закричали они. – Дело ясное! Съел осла-то? Вот так послушник: слопал нашего ослика!
Лев, поняв, что осел не возвращался в монастырь, совсем повесил голову.
Во двор вышел преподобный Герасим:
– Где же осел? Неужели ты съел его?
Лев не мог доказать свою невиновность (даже если бы умел говорить), ведь он сам не понимал ничего – ему только и оставалось с печалью смотреть в землю.
– Ну что тут поделаешь? – молвил Герасим. – Видно, несвойственно твоей природе питаться хлебом и кореньями, напрасно мы тебя мучили. Ступай в пустыню.
Лев поднял глаза, и не знаю уж, что Герасим прочитал в этом взгляде, обиду или любовь, а только понял старец, что лев не разлучится с ним никогда.
– Ну, воля твоя, так и не ропщи – будешь теперь делать для обители то, что делал осел.
И настала для льва просто каторжная жизнь. Одно дело – пасти осла, хоть оно, может, жарко или скучно, и совсем другое дело для благородного зверя тащить через пустыню бочку с водой.
На спину льва, совсем не приспособленную для тяжести, навьючивали бочку мерою в четыре меха, и он шел (да не копытами, а мягкими лапами) от реки к монастырю. Но одно преимущество было у этой работы – принес воду и свободен, потому теперь лев мог больше времени проводить рядом с отцом Герасимом.
Все, кому случалось оказаться в монастыре, дивились на льва и жалели его, особенно один старый воин, приходивший в монастырь молиться.
– Есть ли имя у вашего льва? – спросил старый солдат у монахов.
– Мы его стали звать Иорданом, потому что он возит нам воду из реки Иордан.
– Как же вы смогли заставить гордого льва исполнять такую неподобающую ему работу?
– Никто его не принуждал, он сам пожелал быть послушником. Ходит за отцом Герасимом, как ученик. Видно, велика сила праведности нашего старца, если так смирила и привязала к себе дикого зверя. Воистину, Иордан показывает нам, как послушны были звери Адаму до его грехопадения и изгнания из рая.
– Пусть желает быть послушником, но неужто он желает бочку на себе таскать?
– В этом Иордан сам виноват всецело: он съел осла, который носил нам воду. Потому-то он не скулит и терпит, что знает свой грех и хочет искупить его.
– Какого великого смирения душа! Я просто крокодил перед ним! – воскликнул солдат. – Вот что, братья, надо пожалеть Иордашу, вон он стал какой худой!
– Это бы еще полбеды, – отвечали монахи. – Всего жальче льва за то, что отец Герасим совсем стар, оставит нас, отойдет к Господу – а Иордан, не имея бессмертной души, расстанется с ним навсегда и будет безутешен.
– Давайте вот что сделаем, – предложил воин. – Вскоре я получу пенсию, куплю за три золотых нового осла и подарю монастырю.
А между тем купец из Аравии, который увел осла в Египет, возвращался в Иерусалим продавать пшеницу. Шел он тем же путем, и насколько льву не повезло при их первой встрече (хоть лев и не знал об этом, потому что спал), настолько повезло ему заметить караван при возвращении. Впрочем, это неудивительно, ведь у львов зрение во много раз острее, чем у людей.
Иордан как раз медленно шел от реки с бочкой, осторожно ступая, чтобы не напороться со всей тяжестью на колючку. Вдруг он поднял голову, вгляделся, заметил караван и с ним своего потерянного осла. С радостным криком лев бросился вперед, и караванщики увидели невиданное и непонятное зрелище: прямо на них мчался рычащий лев с бочкой на спине.
Конечно, купцы, недолго думая, разбежались в разные стороны, и Иордан свободно мог захватить всех верблюдов с пшеницей. Только льву чужого было не надо: он взял зубами узду своего ослика и, постоянно оглядываясь и что-то ворча, повел его в монастырь.
Ну, сами понимаете, что случилось в монастыре, когда лев с радостной, сияющей мордой вошел во двор, а за ним – осел! Монахи обнимали и целовали Иордана, говорили: «Иорданушка, прости», гладили осла – так и осталось непонятным, где он пропадал столько времени и вернулся таким отъевшимся и ухоженным.
– Прости нас, Иордан! – сказал отец Герасим. – Про все открывается правда, но хорошо, что мы узнали ее при этой жизни. Ты стерпел обиду и с достоинством нес наказание, которого не заслужил, – редко и человек так вверяется воле Божьей – поистине, ты Царь зверей!
1998
Полусухариный садКнига стихов[7]
«Полусухарь мне сделала жена…»
Полусухарь мне сделала жена.
Я есть хотел и рад подарку был.
Я съел полусухарь. Желудок мой заныл
И требовал не полусухаря, но счастья.
Жена мне помогла, насколько это было
в ейной власти,
И приготовила второй полусухарь —
Клин клином вышибали встарь —
На этот раз сей способ не помог.
Тогда жена мне приготовила пирог.
Скептически я к этому отнесся.
Оправдан скепсис был: пирог умял я враз,
Желудок же несчастлив был и счас;
Томился и в тревоге изнывал, стеная.
Тогда жена мне свеклы с майонезом
натолкла,
Сварила репы и нажарила минтая.
Я лично сбегал в булочную и купил батон.
Жена батону накрошила в тюрю.
Я, времени не тратя, наедался макарон,
Как вдруг, внезапно, мыслью осиян,
вскричал:
«Жена! Что мне жратва твоя?
Оставь, я не возрадуюсь и куре…
То не желудок, может быть, томился и стенал.
Ты добрая жена… но если бы душа болела?
Чем стала б ты тогда меня кормить?»
Подруга поэта
Приходит как-то раз жена домой с работы
И застает меня: я ем полусухарь.
«Ешь, милый, свой полусухарь», —
она мне говорит с любовью и заботой.
Я в гневе закричал: «Жена! Мне больше