скому связному – уже известному нам Якову Житомирскому, который вскоре выдал его полиции. Чтобы избежать отправки в Россию, хитрый боевик симулировал сумасшествие, да так успешно, что его не смогли раскусить самые опытные немецкие врачи.
Ходили (и до сих пор ходят) слухи, что в тифлисском ограблении лично участвовали Сталин и Литвинов. Если первый находился в Тифлисе и вполне мог наблюдать за происходившим со стороны, то второй был в это время далеко. В начале июня он приехал в Берлин с паспортом на имя Гольденштейна, но узнавший об этом Житомирский выдал и его прусской полиции. Неделю Литвинов провел в одной из городских тюрем – по его воспоминаниям, «самой гнусной и грязной» из всех, где ему пришлось сидеть. Подняв связи среди немецких социал-демократов, большевики смогли добиться его освобождения, и в день злополучного «экса» или накануне он выехал в Париж.
В августе он тем не менее смог – уже с другим паспортом – отправиться в Штутгарт на конгресс II Интернационала в качестве секретаря большевистской делегации, которую возглавлял Ленин. Это позволило ему укрепить отношения с вождем, которому тогда остро требовались преданные кадры. Революция в России окончательно потерпела поражение, что зафиксировал разгон властью оппозиционной Государственной Думы в июне 1907-го. От социал-демократов, как и от других революционных партий, отшатнулось большинство сторонников. Решительные меры премьера Столыпина загнали всех активных революционеров в тюрьму или эмиграцию. Для выработки курса партии в этих условиях на ноябрь была намечена Третья общероссийская конференция РСДРП в Гельсингфорсе. В целях ее подготовки Литвинов вместе с Богдановым отправился в турне по партийным организациям Поволжья.
Директор Департамента полиции М. Трусевич 2 ноября 1907 года разослал «молнию» во все отделения охранки, предписывая немедленно задержать Литвинова. В телеграмме содержались следующие приметы: «Лет 35, среднего роста, очень плотный, полное лицо, светлые глаза, рыжие волосы и подстриженные усы, носит очки или пенсне, производит впечатление артиста, может, если позволяет обстановка города, носить хорошее платье. Старая, не совсем удачная карточка разослана. Предпримите самые энергичные розыски по описанным приметам постановкою наблюдения за большевиками, а также на вокзалах и, если есть, пристанях, безусловно арестуйте, примите меры против побега и отправьте сильным караулом в Петербург, начальнику охранного отделения»[133]. Однако неуловимый большевик снова ушел от охотников. 14 ноября Гартинг сообщил из Парижа, что «через Финляндию в конце минувшей недели в Гамбург прибыл Меер Валлах».
Вероятно, главной целью Литвинова в этой поездке была Куоккала, где хранились заветные 500-рублевки – партия поручила ему после ареста Камо организовать их размен в Европе. Правда, некоторые авторы пишут, что купюры были переданы Литвинову за границей – например, по версии Б. Николаевского, большевик Мартын Лядов вывез их из Куоккалы в подкладке жилета, куда их зашили жены Ленина и Богданова. Но не исключено, что Литвинов сам приехал за ними на дачу Красина. Об этом пишет друг последнего, писатель Виктор Окс – как все красинские друзья, он не любил нашего героя и намекал, что тот привел за собой полицейский «хвост», чем едва не погубил хозяина дачи. В любом случае деньги были благополучно вывезены на Запад, и Литвинов занялся организацией их размена.
Размен таких банкнот достоинством 500 рублей стал причиной ареста Литвинова в Париже
По плану Ленина и Красина, размен должны были осуществить в нескольких странах одновременно (8 января), чтобы возможный провал в одном месте не повлиял на остальные. Привезенные в Париж 100 тысяч рублей хранились в Париже на квартире эмигрантки Варвары Писаревой; Литвинов собирался развезти их по разным городам и раздать исполнителям, чтобы каждый разменивал не больше 10–15 купюр. Самую большую сумму – 55 тысяч – Литвинов собирался разменять сам вместе с Фридой Ямпольской. Вероятно, они уже не жили вместе (да и жили ли вообще?). Фрида, предпочитавшая за границей называть себя Фанни, уже забыла юношеское бунтарство, ее тяготила полунищая жизнь на чужбине, но она согласилась еще раз помочь старому другу. Они должны были разменять 30 тысяч в Париже, а с оставшимися в тот же день выехать в Лондон. В Стокгольме разменом должен был заняться знакомый Литвинова по Риге Ян Мастерс, в Женеве – будущий нарком здравоохранения Николай Семашко. В Мюнхен для этого послали целую делегацию – жену Зиновьева Сарру Равич и армянских большевиков Константина Заряна и Армена Бекзадяна (их Литвинов знал по операции с «Зорой»). В Нью-Йорк отправился Александр Богданов с неизвестной спутницей.
План был весьма хитроумным и не предусматривал одного – что о нем во всех подробностях знал Житомирский, которому был доверен размен купюр в Берлине. Агентам охранки поручили «вести» всех будущих участников операции, в первую очередь Литвинова. Позже Гартинг доносил в Петербург: «Несмотря на самые тщательные меры со стороны агентуры, представлялось крайне затруднительным уследить за Валлахом, отличающимся крайней конспиративностью, к тому же самые близкие к нему люди не были точно осведомлены о его планах, так как он их ежедневно менял и никого в детали не посвящал, к тому же место хранения этих денег, несмотря на близость к Валлаху, не представлялось возможным установить»[134]. Тогда Гартинг обратился за помощью к русскому послу в Париже, который направил официальный запрос префекту об аресте соучастника ограбления. Однако тот решил сперва установить слежку у его дома, которую многоопытный Литвинов тут же заметил – позже он даже утверждал, скорее всего в шутку, что обнаружил шпика у себя под кроватью. Наскоро собравшись, он вышел через черный ход и укрылся в другом районе Парижа, то же сделала и Ямпольская.
Они решили покинуть город и вечером 4 января приехали на вокзал Гар-дю-Нор, чтобы добраться до побережья и уплыть в Англию. Однако на всех парижских вокзалах с утра дежурили полицейские с фотографиями беглецов, и их тут же арестовали. Литвинова отвезли в тюрьму Санте, а Ямпольскую – в Сен-Лазар, куда обычно отправляли женщин. На следующее утро французские газеты вышли с громкими заголовками, вскоре перепечатанными многими мировыми СМИ. Например, «Нью-Йорк таймс», переврав все, что можно, писала: «Русские студенты, мужчина и женщина, арестованы в Париже по подозрению во многих политических преступлениях, включая ограбление банка в Тифлисе. Они жили в Латинском квартале, и их квартира использовалась для собраний революционеров. Полиция предполагает, что задержанные могут быть причастны к нескольким убийствам»[135].
Торжествующий Гартинг доносил в Петербург: «Из частных бесед мне известно, что премьер-министр Клемансо в данное время в принципе ничего не будет иметь против экстрадиции Валлаха. Судебный следователь, ведущий это дело, с приятелем которого я имел случай говорить, вполне расположен к России и готов сделать все возможное»[136]. Премьер, твердо настроенный на союз с Россией, и правда был готов пойти ей навстречу и выдать арестованного, но нашлись и те, кто выступил против. Министр юстиции, видный политик Аристид Бриан, указал, что невозможно доказать как причастность Литвинова к ограблению банка, так и его намерение разменять злополучные купюры. Правда, к тому времени все остальные участники размена тоже были арестованы по наводке Житомирского; спутница Богданова, по сообщению той же «Нью-Йорк таймс», пыталась при этом проглотить злополучные купюры, но подавилась.
Однако их связь с Литвиновым тоже никто не мог доказать. Важно и то, что во время скитаний по Парижу Литвинов и его спутница смогли избавиться от большей части компрометирующих их банкнот, оставив лишь четыре – чтобы не умереть с голоду в Англии.
Гартинг, явно приунывший, 16 января доносил начальству: «Что касается арестованного в Париже Меера Валлаха, то представителем министерства внутренних дел сообщены были все сведения о нем французскому правительству, которое, однако, вопреки энергичной деятельности парижской полиции, признало для себя целесообразным сделать распоряжение об освобождении Валлаха из-под стражи»[137]. А тут еще 19 января лидер левых социалистов Жан Жорес обратился в газете «Юманите» к правительству с требованием немедленно освободить обоих арестованных. Нелюбовь к царскому правительству и сочувствие к революционерам были широко распространены во французском обществе, и власти пришлось это учитывать. Уже 21 января чиновники префектуры привезли в тюрьмы Санте и Сен-Лазар распоряжение об освобождении месье Литвинова и мадемуазель Ямпольской и их высылке из Франции.
Литвинов удивился, узнав, что его подруга (некоторые авторы даже называют ее гражданской женой), не посоветовавшись с ним, пожелала выехать в Бельгию. На этом их роман завершился, а уже через год Фанни-Фрида вернулась в Россию. Там она переводила медицинскую литературу, а после революции работала в Ленинграде глазным врачом. Замуж она так и не вышла и жила с семьей своей сестры Ревекки Шницер. Ее дальнейшая судьба неизвестна, но дотошные краеведы нашли в Нижнем Новгороде могилу некоей Фриды Юльевны Ямпольской (1893–1973). Возможно, это редкое сочетание имени и фамилии относилось именно к спутнице Литвинова, но ее дата рождения отличается от подлинной на 12 лет, и речь может идти о простом совпадении.
Что касается самого Литвинова, то он при освобождении заявил, что хочет выехать в Англию, но не может, поскольку не имеет денег на дорогу и должен их заработать. Французский закон предусматривал такую возможность, но у желания была и другая причина. У нашего героя отсутствовали документы на фамилию Литвинов, которую он назвал при аресте, а поддельный паспорт он выбросил вместе с деньгами или оставил в руках полиции. Ему требовалось добыть не только деньги, но и новые документы, иначе на английском берегу его вполне могла ждать высылка обратно. По словам З. Шейниса, «Литвинов устроился на работу в сапожную мастерскую, две недели чинил туфли и ботинки парижанам, заработал кое-какую сумму и даже успел сделать себе в частной клинике небольшую хирургическую операцию»