[138]. Попутно он сумел раздобыть – возможно, у своего жившего в Германии брата – тот самый паспорт на имя Давида Финкельштейна, с которым 3 февраля 1908 года сошел на берег в Дувре.
Почему он решил отправиться именно в Англию? Из тех стран, с которыми он был знаком, Франция и Германия были для него закрыты, как, естественно, и Россия. Конечно, оставалась Швейцария, где после подавления революции обосновалась большая русская колония. Литвинов мог вернуться к прежней жизни революционера в изгнании, но ему до смерти надоели мелкие эмигрантские дрязги и вечные споры на темы «что делать» и «кто виноват». Он привык к активности, невозможной в маленькой стране, где эмигранты были изолированы от местного общества. В Англии все было иначе – приезжие там могли добиться успеха независимо от происхождения. Ему было уже за тридцать, он не имел ни дома, ни семьи, ни работы, и Англия казалась лучшим местом, чтобы начать жизнь сначала.
Нечто подобное случилось и с его товарищем (но не другом) Красиным. В марте он был арестован в Финляндии, но смог освободиться и покинул империю. Разругавшись с Лениным и другими большевиками, он уехал от них в Германию, где занял высокий пост в компании «Сименс-Шуккерт». О революции он надолго забыл, о прежних товарищах отзывался с нескрываемым раздражением. Понадобилось множество событий, радикально изменивших судьбу России, чтобы Красин и Литвинов снова оказались в одной стране и одной партии, вернувшись к прежнему общему делу – разрушению прежней жизни и строительству новой.
Глава четвертаяГоды в Англии
Прибыв в Лондон, Литвинов оказался в крупнейшем в то время городе Европы, где древние традиции соединялись с новинками современной техники, а показная роскошь – с отвратительной нищетой. Столица Британской империи привечала приезжих со всех концов мира, в том числе из России. Еще в XIX веке здесь, в районе Уайтчепел, обосновалось многотысячное еврейское сообщество, но вливаться в него новоприбывший вовсе не планировал. Его больше привлекала община русских эмигрантов, основы которой заложил Александр Герцен. Мало кто из русских смог вписаться в местную среду, чаще они – как и в других странах – жили изолированно, общаясь в основном между собой. За свои прошлые визиты Литвинов познакомился с многими из них и усвоил полезные навыки местной жизни.
Он, например, не направился в поисках жилья в известный дешевизной район Ист-Энд или в тот же злачный Уайтчепел, а выбрал Кемдентаун, где жили солидные рабочие – прежде всего железнодорожники, обслуживающие соседние вокзалы Кингс-Кросс и Сент-Панкрас. Хозяйка коттеджа, где, судя по объявлению, сдавалось жилье, запросила недорого за комнату с завтраком, но предупредила, что постоялец не должен приводить к себе женщин и собак. Литвинов уехал на вокзал за вещами, а вечером, вернувшись в коттедж, встретил на лестнице полисмена. Инстинкт подпольщика заставил его вжаться в стену, но страж порядка равнодушно протопал дальше – он оказался мужем хозяйки. Сначала гость решил съехать, но потом подумал, что соседство с полицией, напротив, сделает его менее подозрительным для местных властей, – и остался.
Литвинов в годы жизни в Англии. (Из открытых источников)
Зиновий Шейнис, поведавший об этом в своей книге, продолжает: «Оказавшись в Лондоне, Литвинов ни на минуту не желал погрузиться в ту сравнительно тихую полумещанскую жизнь, какую вели иные эмигранты, напуганные столыпинщиной и не верившие больше в успех революционного дела»[139]. Однако реальность опровергает эти слова – первые годы в Англии наш герой почти не поддерживал контактов с партией и был озабочен главным образом своим материальным положением. Сначала оно было довольно плачевным – при въезде в страну он уплатил в качестве таможенной пошлины солидную сумму в пять фунтов стерлингов, а оставшиеся деньги отдал за жилье. Наскоро восстановив контакты в эмигрантской среде, он рассказал всем, что дает уроки английского – большинству эмигрантов это было необходимо. Сам он уже немного говорил по-английски, а вскоре выучил язык в совершенстве, хотя до конца жизни сохранил густой акцент, который снобы называли «уайтчепелским» – хотя Литвинов, как мы уже знаем, в этом районе не жил.
Эмигранты платили за уроки гроши, а часто не могли дать и этого, стыдливо прося немного подождать. В то же время немало англичан – дипломаты, коммерсанты, шпионы (в Англии эти профессии всегда трудно различить) – хотели выучить экзотический русский язык. В 1907 году две державы разделили наконец сферы влияния в Азии и расширили в преддверии столкновения с Германией военное сотрудничество. Популярность всего русского росла, молодые интеллектуалы восхищались романами Толстого и музыкой Чайковского. В этих условиях учитель русского был нужен многим, но Литвинов не мог вести занятия в убогой съемной комнатке. Знакомые направили его к Вольфу Файтельсону – этот русский еврей стал в Лондоне представителем солидного торгового дома и купил дом в престижном районе. Не забывая земляков, он подкармливал их, давал приют, а Литвинову предоставил помещение, где можно было принимать учеников.
Но с учениками почему-то не ладилось, и в итоге он не смог платить за комнату. В середине лета пришлось поселиться в окраинном районе Илинг, в коммуне русских эмигрантов. З. Шейнис пишет: «Коммунары жили по всем правилам коммунарского быта. Все заработанные деньги отдавали в общий котел. Установили дежурства, сами ходили на рынок и в магазины, убирали, сдавали белье в прачечную, стряпали себе незатейливую еду, не прибегая к посторонней помощи. Денег у коммунаров было мало, почти все они перебивались случайными заработками и потому решили завести собственную домашнюю живность: купили кроликов, кур и прочую птицу. Жили дружно, весело, шумно, как полагается россиянам»[140]. Можно не сомневаться, что замкнутому, не терпящему панибратства Литвинову такая жизнь не слишком нравилась, но выхода у него не было. К тому же осенью 1908-го с коммуной тоже пришлось расстаться – ее жильцы то ли не смогли заплатить за съем дома, то ли чем-то привлекли внимание полиции. Куры и кролики были съедены на прощальной пирушке, после чего эмигранты разбрелись кто куда.
Тут в биографии Литвинова возникает белое пятно, не упомянутое никем из его биографов – зато о нем довольно много пишет пресса Северной Ирландии. Дело в том, что в 1890-х годах в эту область, тогда бывшую частью британской Ирландии, перебрались родная сестра нашего героя Ривка и ее муж Давид Левинсон. В детстве Максим дружил с сестрой, которая была лишь на пару лет старше, переписывался с ней и теперь, оставшись без жилья, отправился к ней в гости. К тому времени Левинсон, торговавший прежде вразнос, разбогател, завел хозяйственный магазин в Клонсе и купил большой дом в Белфасте, столице Северной Ирландии, где поселился с женой и тремя детьми. Он тоже знал гостя с белостокских времен, поэтому принял его радушно и помог найти работу. В Белфасте возник тогда филиал известной сети школ Берлица, где преподавались разные языки, и Литвинова взяли туда вести уроки русского. Старожилы запомнили, что он «разгуливал по городу в белом парижском костюме и шляпе-панаме. пыхтел большой сигарой и для моциона взбирался на холм Кейв-хилл»[141].
Приводя эти детали, местные газеты дополняют их множеством нелепостей – что Литвинов привез в Белфаст саквояж со ста тысячами, похищенными в Тифлисе, что за ним по пятам ходили двое агентов полиции, что он всегда носил с собой револьвер и кривой индийский кинжал. Сообщалось также, что он часто посещал городскую библиотеку на Ройял-авеню и лавки букинистов, а также отправлял письма Ленину, Горькому и князю Кропоткину (последний жил тогда в Лондоне). По мнению авторов статей, русский гость прожил в Северной Ирландии целых два года, пока товарищи по партии не вызвали его в Лондон. На самом деле его пребывание у гостеприимной родни продлилось меньше года, но позже он, возможно, навещал сестру и переписывался с ней вплоть до ее смерти в 1933 году Левинсон надолго пережил супругу и в год смерти Литвинова рассказывал о нем журналистам.
В Лондон наш герой вернулся весной 1909 года, когда он получил наконец постоянную работу. Вероятно, из Белфаста он действительно писал Горькому, который снабдил его рекомендательным письмом к директору знаменитой библиотеки Британского музея Чарльзу Райту. Тот в свою очередь замолвил за него словечко перед руководством «Уильямса энд Норгейта» – крупного издательства, выпускавшего в основном переводную, в том числе русскую литературу. Новому специалисту, которого Горький назвал в письме хорошо образованным и имеющим обширные связи на континенте, поручили следить за новинками европейской словесности, делать на них аннотации, вести переписку с издательствами и авторами в России, Франции, Германии и других странах. По какой-то причине – возможно, чтобы не пугать контрагентов русской фамилией – он устроился в издательство под именем Макса Гаррисона, которым представлялся все последующие годы в Англии.
На новой работе он зарекомендовал себя так хорошо, что его недельная зарплата за шесть лет выросла с 25 шиллингов до 3 фунтов 10 шиллингов, что было тогда значительной суммой. Был и дополнительный «бонус» – как служащий британского издательства, Литвинов мог свободно посещать Германию и Францию, куда прежде въезд ему был заказан. Это могло пригодиться для нелегальной деятельности, но пока что он о ней не думал – все силы отнимала работа. В конторе он по 10 часов в день просматривал литературу, писал рецензии и отвечал на письма, а потом еще тащил сумку книг домой и изучал их до позднего вечера. Поселился он в дешевых меблированных комнатах на улице Морнингтон-Кресент в том же Кемдентауне. Питался скромно, из развлечений позволял себе только вошедший тогда в моду синематограф. Круг общения свел к минимуму, навещая только нескольких эмигрантов и новых знакомых – с