К тому времени сложилась ситуация, когда в Великобритании было целых два дипломатических представителя России – Набоков от старой власти и Литвинов от новой, – а в России ни одного английского. Посол Его Величества в Санкт-Петербурге Джордж Бьюкенен в самом конце 1917 года отбыл на родину «для консультаций» и уже не вернулся. Тем временем между странами, которые еще оставались формально союзниками по Антанте, копились нерешенные вопросы. Для их решения англичане время от времени обращались к Литвинову, хотя и понимали, что он лишен прочной связи со своим правительством. Он вспоминал: «Сношения со мной Форейн Оффис в дальнейшем поддерживал через молодого чиновника Липера. Этот Липер был знаком со мной раньше – еще до революции я давал ему уроки русского языка. Теперь Форейн Оффис решил использовать мое старое знакомство с Липером для дипломатических целей. Первоначально мои деловые встречи с Липером были не лишены некоторого «романтизма», мы виделись с ним то в кафе или ресторане, то в каком-либо из лондонских парков»[181].
Однако английскому МИД хотелось заиметь и своего (пусть неформального) представителя в России, в чем тоже должен был помочь Литвинов. 13 января 1918 года Липер назначил ему очередную встречу в фешенебельном кафе «Лайонс корнер» на Стрэнде. С собой он привел старого знакомого обоих Федора Ротштейна и высокого голубоглазого джентльмена с оттопыренными ушами. Это был дипломат Брюс Локкарт, работавший в годы войны вице-консулом в Москве и хорошо говоривший по-русски[182]. Теперь ему поручили представлять британские интересы в России, а Литвинова попросили написать для него рекомендательное письмо к Троцкому. Тут же, на краю стола, он вывел на листке бумаги: «Дорогой товарищ! Податель сего м-р Локкарт едет в Россию с официальным поручением, точный смысл которого мне неизвестен. Я знаю его лично как вполне честного человека, разбирающегося в нашем положении и относящегося к нам с симпатией. Я считаю его пребывание в России полезным с точки зрения наших интересов»[183]. А потом заказал нашедшийся в меню пудинг «Дипломат», но чопорный официант доложил, что это блюдо закончилось. «Даже у «Лайонса» не признают моих полномочий!» – воскликнул Литвинов со своим фирменным сарказмом, и собеседники расстались.
Литвинов в 1918 г. (Из открытых источников)
Брюс Локкарт. (Из открытых источников)
Еще не зная, сколько хлопот принесет назначение Локкарта Советской республике, Литвинов взялся за издание дописанной им книги «Большевистская революция, ее подъем и значение». Это была сжатая история русских революций с 1905 года, соединенная с изложением ленинских идей. Книга вышла в мае, первый тираж разошелся за два месяца, и понадобилась допечатка, а в следующем году ее издали и в США. Тогда к действиям Советской власти внимательно присматривались на Западе, о ее поддержке говорили и лидеры британских профсоюзов (тред-юнионов), и такие влиятельные лейбористы, как Рамсей Макдональд и Артур Хендерсон, отнюдь не пылавшие позже любовью к СССР. Хотя большевики уже тогда разорвали связь с социал-демократией, к которой принадлежали все эти деятели, в знак чего в марте 1918 года на VII съезде их партия была переименована в коммунистическую.
Перед этим в России случились еще более важные события. Переговоры о мире с Германией в Брест-Литовске зашли в тупик, и в феврале немецкие войска, преодолев слабое сопротивление отрядов Красной гвардии, захватили огромные территории и подошли к Петрограду. Большевики срочно запросили новые переговоры, на которых немцы выставили чрезвычайно тяжелые условия – отдать им все западные области страны (Украина становилась формально независимой под протекторатом Германии), да еще и уплатить гигантскую сумму в 6 млрд марок за «ущерб, причиненный германским подданным». Брестский мир был подписан 3 марта, и на том же VII съезде РКП(б) Ленин, сам называвший его «похабным», с трудом сумел добиться от партийцев его одобрения. Троцкий, ставший одним из виновников случившегося, уступил пост наркома по иностранным делам Чичерину – тот был освобожден из британской тюрьмы еще в январе и поспешил на родину. Между Россией и Германией по условиям мира были восстановлены дипломатические отношения.
Лев Троцкий в 1918 г. (Из открытых источников)
Выход России из Антанты сразу отразился на положении Литвинова – его перестали приглашать на приемы, а у его дома появились полицейские агенты. Он между тем отчаянно пытался наладить связь с Москвой для получения инструкций и денег. Московский народный банк свернул работу, и, хотя Максим Максимович сохранил офис в престижном здании «Индия-хаус» в Сити, зарплату ему не платили. Проблемой была и связь – никаких шифров у советских дипломатов не было, они получали инструкции обычной почтой или по радио. Литвинов, всегда высоко ставивший секретность, сам составил с помощью одного из эмигрантов шифр и с другим эмигрантом передал его в Москву. Он с гордостью пишет в воспоминаниях, что этот шифр еще долго использовался всеми советскими дипмиссиями, получив название «шифра Максима».
Британское правительство 9 марта высадило войска в Мурманске под предлогом защиты этого важного порта от немцев. 12 марта Литвинов направил Бальфуру ноту с решительным протестом против этого. Новая нота о высадке английских и японских войск во Владивостоке последовала 8 апреля. Еще одна, о конфискации британскими властями пароходов «Тобольск» и «Индигирка», – 14-го. Но их никто не замечал, «народного полпреда» окружили вежливым вакуумом, и у него стали сдавать нервы. Однажды он предложил горстке своих сотрудников захватить силой русское посольство, в другой раз разослал письма лидерам профсоюзов с просьбой поддержать его путем забастовок. Это не нашло поддержки Чичерина, который в письме от 17 февраля выговаривал ему: «Свержение ига английского капитала – дело английских рабочих, и не ваше дело организовывать стачки в Англии»[184].
В апреле он дождался наконец курьера из России. Знакомый ему по Лондону большевик Абрам Гольцман привез чемодан, в котором вместо директив лежала пачка большевистских газет. Правда, там были и 200 тысяч царских рублей, которые удалось обменять на фунты – на эти деньги Литвинов арендовал этаж офисного здания по адресу Виктория-стрит, 82 и открыл там «Российское народное посольство». Это учреждение должно было выполнять функции полпредства – помогать жившим в Лондоне соотечественникам, знакомить англичан с положением в России, налаживать контакты с правительством и деловыми кругами. За рамками этого оставалась еще одна задача – революционная пропаганда. Делать все это должны были пятеро официальных сотрудников – сам Литвинов, Клышко, Гермер и двое служащих Народного банка, капитаны Семенов и Ошмянский. Знакомого шотландца Джона Маклина «русский народный посол» назначил советским консулом в Глазго.
О своей деятельности Литвинов вспоминает так: «Я выступил с речью на 17-й конференции лейбористской партии в Ноттингеме. Неоднократно мне приходилось сражаться с противниками Октябрьской революции на больших митингах. Из них мне особенно запомнилось собрание, устроенное в Канстон-холле. История его такова. Летом 1918 года в Лондон приехал Керенский, произнесший погромную речь против большевиков на лейбористской конференции, где председательствовал Артур Гендерсон. Я присутствовал на этой конференции, но мне не дали слова для ответа Керенскому, несмотря на громкие требования этого со стороны аудитории. Тогда несколько дней спустя левые лейбористы совместно с некоторыми радикальными депутатами парламента (Джозеф Кинг и др.) созвали специальное собрание в Канстон-холле, где я был главным оратором. Зал был битком набит народом, настроение было чрезвычайно приподнятое, принятые резолюции весьма резки»[185].
Дом 82 на Виктория-стрит в Лондоне (в центре), где размещалось «Российское народное посольство». (Из открытых источников)
Упомянутая конференция состоялась в июне 1918 года, и Литвинов умолчал о том, что Керенского лейбористы встретили куда более громкие овациями, чем его. Отношение британского общества к большевикам неуклонно портилось, чему способствовали поступавшие из России сообщения о грабежах и арестах, в том числе и граждан западных стран. Правда, вина за это отчасти лежала на самой Британии, которая всячески пыталась свергнуть Советскую власть и вернуть страну к союзу с Антантой. Вначале англичане поспособствовали мятежу Чехословацкого корпуса, открывшему полномасштабную гражданскую войну, а вскоре начали прямую интервенцию, к которой присоединились и другие союзные державы.
В обстановке враждебности Литвинову пришлось – тоже в июне – закрыть «народное посольство». По его словам, «хозяин дома на Виктория-стрит, 82 решил раз и навсегда ликвидировать столь опасное учреждение, как советское полпредство, и с полным нарушением заключенного между нами контракта самовольно повесил замок на двери. <…> Суд открыто стал на сторону владельца дома и в своем решении признал, что хотя заключенный контракт был односторонне нарушен хозяином дома, но все-таки мне надлежит отказать»[186]. Резиденцию полпреда (им Литвинов был официально назначен 21 июня) пришлось перенести в его новый съемный дом на Бигвуд-авеню, 11 в районе Голдерс-Грин.
Документ Совнаркома о назначении Литвинова представителем Советской России в США. 21 июня 1918 г. (АВП РФ. Ф. 05. Оп. 1. П. 177. Д. 5. Л. 1)
26 июля в семье дипломата появился второй ребенок – дочь Татьяна. А вскоре от них ушла служанка Шарлотта, оставив не слишком хозяйственную Айви с двумя малышами. На вопрос о причине этого последовал ответ: «Вот уже несколько дней, как она заметила, что у фонаря напротив их окон околачиваются сыщики и, как только мистер Литвинофф выходит из дому, следуют за ним по пятам. Она не представляет себе, в чем он мог провиниться перед властями, он такой спокойный и вежливый джентльмен, но, как бы там ни было, она не желает связываться с полицией»