Литвинов с женой и сыном Мишей в Осло. Сентябрь 1920 г. (Нац. биб-ка Франции)
Самого Литвинова, по его словам, «нисколько не тянуло на Восток» – прибыв 21 сентября в Москву, он поспешил встретиться с Лениным и убедил его, что будет гораздо полезнее на Западе. Он пишет, что был «совершенно неудовлетворен» заключенными в его отсутствие мирными договорами с Польшей и Прибалтикой и считал, что руководство НКИД пошло на слишком большие уступки (умалчивая, что окончательное решение во всех случаях принимал Ленин). Свое недовольство он не раз высказывал вслух, чем только укрепил неприязнь Чичерина. С Красиным тоже возник конфликт находясь в Копенгагене, Литвинов отверг претензии местного коммерсанта Иенсена, который уже давно продал какой-то русской фирме большую партию садовых семян и теперь требовал за них 7 млн крон. Позже его обращение попало к Красину, который в целях налаживания торговых связей с Данией решил удовлетворить претензии бизнесмена – надо сказать, подкрепленные документами. Возмущенный Литвинов обратился в Политбюро, и решение отменили – после он сам встретился с Иенсеном в Стокгольме и согласился уплатить ему половину суммы, чем датчанин был вполне удовлетворен.
Литвинов в 1920 г. (Из книги К. Шеридан)
Из Осло вместе с ним вернулись побывавший с визитом в Англии Каменев и его подруга – молодая английская скульпторша Клэр Шеридан, напросившаяся в Москву, чтобы лепить бюсты советских лидеров. Литвинова она описывала как «представительного, тучного, любезно улыбающегося мужчину». Клэр познакомилась с женой дипломата («У неё необычная короткая стрижка. Она произвела впечатление женщины, далёкой от политики и революционной борьбы») и сыном: «Миша говорит: «Зачем мой папа большевик?» – и просит свою маму позвать служанку и ничего не делать самой. Литвинов его просто обожает и балует без меры»[235]. В Москве она узнала нового знакомого лучше: «В Европе модно поливать Литвинова грязью и считать его ужасным чудовищем. Думаю, он хитрый дипломат. Каким бы он ни был, он лучше, чем кажется… К сожалению, у него резкие манеры»[236].
Резкость Литвинова ей пришлось испытать самой: «Внезапно, без всякого предубеждения, Литвинов, откинувшись в кресле, пронзительно посмотрел на меня своими маленькими глазками и произнёс: «А вы знаете человека по имени Рассел Кук?» Я очень удивилась и сказала, что знала одного молодого человека по имени Сидней Рассел Кук. Я так и не поняла, каким образом Литвинов мог услышать о нём… Тогда Литвинов спросил: «А он что, работает в английской разведке?» В этот момент я почувствовала, как у меня по спине побежали мурашки». Строившая из себя простушку Клэр, вероятно, сама работала на разведку и смогла замять разговор, но поняла, что ее собеседник хитер и расслабляться с ним не следует.
Однако хитрость Литвинова порой давала сбои – в Копенгагене он поверил заезжему американскому бизнесмену Вашингтону Вандерлипу, который отрекомендовался племянником Фрэнка Артура Вандерлипа, директора одного из крупнейших американских банков – National City Bank. Дипломат телеграфировал в Москву, что его посетитель «имеет рекомендательное письмо от Гардинга, будущего президента, который знает и одобряет цель его поездки»[237]. Цель заключалась в сдаче в концессию американцам обширных районов Восточной Сибири для добычи там природных богатств, прежде всего нефти. По рекомендации Литвинова Вандерлип встретился в Стокгольме с Красиным, а в сентябре 1920 года приехал в Москву, где его принял сам Ленин. Гость, прежде работавший в Сибири горным инженером и неплохо знавший русский, сделал вождю фантастическое предложение – купить у России Камчатку за 20 млн долларов. После долгих переговоров комиссия из представителей ВСНХ, НКИД и НКВТ 1 ноября согласилась на более скромные условия – предоставить синдикату Вандерлипа на 60 лет концессию на эксплуатацию нефти, угля и рыбных запасов Приморской области и Камчатки на весьма выгодных для американцев условиях.
Можно обвинять большевиков, в том числе Литвинова, в излишней доверчивости, но они преследовали свою цель – убедить западных бизнесменов в возможности сотрудничества с Россией. Литвинов еще в Дании сформулировал это предельно четко: «Мы должны одной этой концессией купить дружбу Америки». В результате очарованный будущей выгодой Вандерлип, вернувшись домой, оповестил прессу, что лидеры большевиков – милейшие люди, а у Ленина, как он выразился, «нет никаких рогов». Сам вождь, выступая 6 декабря перед активом столичной парторганизации, заявил: «Проект договора ни к чему не обязывает, мы в любую минуту можем сказать, что есть неясности, и отказаться. В этом случае мы только потеряем время на разговоры с Вандерлипом и небольшое количество листов бумаги, а сейчас мы уже выиграли»[238].
Литвинов с сыном Мишей в 1921 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)
Айви Литвинова с детьми в Осло. (Из книги Дж. Карсуэлла)
Правда, вскоре американские журналисты выяснили, что Вандерлип – всего лишь однофамилец знаменитого банкира, никак не связанный ни с ним, ни с президентом Гардингом. Нечто подобное в Москве подозревали, поэтому снабдили проект концессии малозаметным условием – он вступит в силу, только если США до 1 июля 1921 года восстановят в полном объеме отношения с Россией. Этого, конечно, не случилось, но Вандерлип, уже получивший на родине ироническое прозвище «камчатский хан», еще долго пытался получить свои «владения» на Дальнем Востоке. Тогда Литвинов уже решительно выступал против этих попыток, указав в письме в Политбюро в марте 1923 года: «Мы, в свое время, несомненно, переоценивали значение Вандерлипа и попали впросак. Вандерлипа в Америке никто всерьез не принимает»[239]. Говоря «мы», Литвинов принял на себя долю ответственности за историю с Вандерлипом, но, судя по всему, она не отразилась на его карьере – как справедливо указал Ленин, Советская Россия на этой истории ничего не потеряла.
Паспорт, выданный А. Лоу-Литвиновой для поездки в Москву. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 14. Л. 9)
Как бы то ни было, вскоре после возвращения из Дании Литвинову снова пришлось покинуть Москву и отправиться в Таллин, где в недавно учрежденном полпредстве был, по его словам, «обнаружен значительный хаос». 26 декабря 1920 года он был назначен полпредом и торгпредом одновременно и вскоре выехал в Эстонию, прибыв туда 6 января. Там с ним вскоре встретилась еще одна зарубежная гостья – американка Луиза Брайант, любовница знаменитого Джона Рида, только что умершего от тифа. Перед ней дипломат предстал таким: «Литвинов составляет разительный контраст с эстетом Чичериным. Он здоров, бодр и полнокровен. Он буквально излучает цветущую, экстравагантную энергию, как человек, который только что вылез из горячей ванны и в спешке одевается, опаздывая на встречу. Он крупный и дородный, одет небрежно, вид имеет неопрятный, но при этом стильный. Он отличный работник и, когда у него есть возможность, охотно наслаждается жизнью. За границей он любит вкусно поесть, выпить хорошего вина и прокатиться в новом дорогом автомобиле с маленьким красным флажком на капоте. Все это не потому, что ему нравятся роскошь или показуха, а из-за советского патриотизма, который хочет крикнуть враждебному миру: «Мы тоже можем делать все с размахом». В Литвинове нет ни капли подобострастия»[240].
И еще один любопытный штрих: «Однажды я беседовала с ним за ланчем, и он сказал, что его жена только что родила ребенка. «Мальчика или девочку?» – спросила я. Литвинов покраснел и улыбнулся. «В телеграмме этого не сказано, – ответил он, – и Бог знает, когда я смогу съездить туда и узнать». Мгновение спустя он был погружен в обсуждение отношения американской прессы к России»[241].
Айви родила третьего ребенка в Осло в начале весны. Это был мальчик, названный экзотическим именем Сигурд. Прожил он меньше месяца, но Литвинов узнал об этом только в мае, когда семья приехала к нему в Таллин. Айви вспоминала: «Своего второго сына Максим так и не видел, и его взволнованные расспросы согревали мне душу. Он хотел знать о нем все до мельчайших подробностей, говоря, что с его потерей чувствует, будто лишился части самого себя. Как это не похоже было на моих друзей и родственников, которые писали мне в утешение, что все это было к лучшему!»[242] Вместе с мужем и отцом они приехали в Москву, которую увидели впервые – и остались там на много лет.
Глава втораяЗолото для диктатуры пролетариата
К концу 1920 года Гражданская война на большей части России завершилась. Победа большевиков поставила правительства Запада перед необходимостью выстраивать отношения с новой властью, но это стало очевидным не сразу. Вначале Англия и Франция попытались отгородить Советское государство «санитарным кордоном» из новых независимых стран, разделенных с ним идейной враждой или территориальными спорами. В том же 1920 году под воздействием Парижа сложились контуры Малой Антанты – союза Румынии, Чехословакии и Югославии, а в марте 1921-го был подписан договор о взаимной помощи между Польшей и Румынией, также направленный против Москвы. В антисоветский блок попытались вовлечь и страны Прибалтики, но они, имея давние связи с Россией, первыми решились наладить торгово-экономические связи с большевистским режимом.
Эстония после подписания Тартуского мира полтора года оставалась главным, если не единственным «окном» Советской России в Европу. Именно через эту страну пошел возобновившийся поток российского экспорта-импорта, как легального, так и тайного. О последнем стоит поговорить подробнее – хотя бы затем, чтобы показать подлинную роль в нем нашего героя, которую одни замалчивают, а другие, напротив, неимоверно преувеличивают.