риканцам).
Карикатура на Литвинова в эмигрантской печати, намекающая на его финансовую нечистоплотность. (Из открытых источников)
В реальности жизнь нашего героя была далека от шпионских романов, хотя порою и напоминала их. Даже совершенно секретными делами он занимался буднично и въедливо, и работа в Таллине не была исключением. Приехав туда, он сразу столкнулся с последствиями безалаберности Гуковского, о чем вспоминал: «Торгово-финансовые дела я нашел в торгпредстве… в крайне запущенном состоянии. Сделки заключались на значительные суммы через эстонских маклеров или съехавшихся в Ревель, как бы почуяв добычу, торговых хищников из разных стран. Ни полпред Гуковский, ни торгпред Соломон заграницы не знали, в иностранцах не разбирались, в торговых делах ничего не понимали. Товары доставались негодные и по взвинченным ценам»[266]. Еще осенью 1920 года ревизор Наркомата госконтроля А. Якубов, проверяя дела полпреда, доложил своему шефу Сталину в Москву: «Произвел ревизию кассы Гуковского. Такого беспорядка в хранении я еще не видел. Более 15 миллионов всякой валюты, в том числе и золотой, держит Гуковский в ящиках письменного стола, в комоде, в шляпной коробке и проч. Причём ящики стола не замыкаются. Все эти деньги свалены в кучу и в беспорядке. И, по-видимому, никогда они не подвергались поверке. Кроме того, имеет довольно большое количество бриллиантов, которые также хранятся в столе»[267].
Немудрено, что полпред, получив новость о своем увольнении, спешно уехал в Германию лечиться (эта привилегия уже была доступна совслужащим достаточно высокого статуса). Потом, однако, вернулся в Россию, где Политбюро решило отдать его под трибунал, но он своевременно умер от воспаления легких (подозревали самоубийство). До приезда нового полпреда его обязанности исполнял литвиновский знакомец Клышко, вернувшийся в Россию еще в 1917 году. Еще летом 1920-го его отправили в Эстонию секретарем полпредства, но он ничего не сделал, чтобы пресечь безобразия Гуковского, а возможно, и сам участвовал в них. Разочаровавшись в бывшем друге, Литвинов отослал его, и вскоре Клышко был отправлен в Лондон – по словам Соломона, он «записался в чекисты» и должен был следить за Красиным, которому в Москве никогда не доверяли до конца.
Сам Соломон, как честный человек, не втянулся в вакханалию растрат, но тоже наделал в Таллине ошибок – для закупки товаров он, по словам Литвинова, «одалживал валюту у местного немецкого банкира (Шелла), давая ему в обеспечение золото. По наступлении сроков платежей банкир продавал наше золото по его действительной биржевой стоимости, но нам засчитывал его по значительно уменьшенной цене. Будучи назначен «Главным Уполномоченным по валютным операциям», я вытребовал из Москвы на 30 миллионов руб. золота и продал его помимо Шелла по биржевой цене»[268]. Поражает это «вытребовал» в отношении десятков тонн золота, но такова уж была практика тогдашней советской торговли.
Обиженный увольнением Соломон попробовал жаловаться своему «патрону» Красину, но тот лишь предложил «отнестись хладнокровно к происшедшему». Впрочем, новый полпред попросил его продолжать исполнение обязанностей: «И вот я остался в Ревеле на своем посту, так сказать, «а ля мерси» (по милости. – В.Э.) Литвинова, который, однако, вскоре потребовал, чтобы заведующие отделами, помимо меня, делали доклады и ему. Получилась нелепость, глубоко уязвлявшая мое самолюбие. Но этого было мало, и немного спустя Литвинов выпустил когти и стал усердно преследовать моих ближайших сотрудников – Ногина, Маковецкого, Фенькеви и других. Я глубоко страдал за них, но, увы, ничего не мог поделать… Литвинов обрушился на них со всею силой своего хамства, старательно выживая их».[269]
В этих условиях утверждение З. Шейниса о том, что «в советской колонии царила атмосфера товарищества, дружбы и взаимного уважения», выглядит довольно странно. Скорее всего, именно из-за неприязненных отношений с сотрудниками Литвинов переехал из гостиницы «Бристоль», в которой жили сотрудники полпредства и торгпредства, на съемную квартиру. Не доверяя кадрам Гуковского, он постарался привлечь к сотрудничеству местных граждан – особенно эстонских коммунистов, преследуемых властями; работа в полпредстве обеспечивала им хотя бы условную защиту. Один из них, Вальмар Адамс, вспоминал:
«С Максимом Максимовичем я встречался в 1921 году в советском полпредстве в Таллине, когда он только что был назначен на работу в Эстонию. Максим Максимович предложил мне занять должность референта по эстонским делам: просматривать эстонскую прессу, важные материалы переводить и реферировать. Мне было тогда 22 года, я только что вышел из тюрьмы и работал учителем.
Наш первый разговор был продолжительным. Он происходил в гостинице «Бристоль». На столе у Литвинова стояло несколько телефонов, лежал большой ворох газет и журналов. Литвинов встретил меня очень приветливо. Просто одетый, уже полнеющий, с живыми, добрыми глазами и естественной манерой говорить, он сразу завоевал мое доверие. Я рассказал Максиму Максимовичу о внутриполитическом положении Эстонии, он задал мне много вопросов, делал записи в блокнот, живо интересовался всем, что тогда происходило в стране. Потом Литвинов дал мне несколько отеческих советов. Я намеревался уехать из Эстонии. Максим Максимович сказал, что этого ни в коем случае не надо делать.
По ходу нашей беседы Литвинову понадобился кто-то из сотрудников полпредства. Он позвонил по телефону, но ему никто не ответил. Была суббота. «Все ребята ушли, ничего не поделаешь», – сказал Литвинов с доброй улыбкой. И мы еще долго говорили о наших делах»[270].
Хотя Литвинов, выполняя приказы Москвы, уделял большое внимание вывозу золота в Швецию, главной его задачей оставалась закупка за то же золото продовольствия и товаров за рубежом. Об этом говорит его обширная переписка с заместителями Красина в НКВТ Лежавой и Войковым – именно они ставили задачи по конкретным товарам. Так, 25 января Лежава просил Литвинова направить в Петроград три тысячи пудов гвоздей, а также инструменты и оборудование для лесозаготовок, добавляя, что «промедление отзывается самым чувствительным образом на хозяйстве республики». А 5 февраля Войков просил Литвинова ускорить поставку кос, заказанных у фирмы «Винналь». Не пройдет и недели, как Лежава направит новую просьбу – закупить у фабрики Иогансона в Ревеле бумагу. При этом Литвинов по своей привычке всегда пытался купить товары подешевле и предупреждал Москву о завышенной цене. Например, 16 марта, сообщая Лежаве о предложении эстонского правительства продать России сахар и рожь, он добавляет: «Цены высокие – рекомендую воздержаться»[271].
Работа, которую он выполнял, была особенно важной потому, что развал российской экономики к тому времени достиг пика. Политика военного коммунизма, война и интервенция привели не только к голоду, но и к тотальному дефициту. Правда, в марте Х съезд РКП(б) принял решение о переходе к Новой экономической политике, но его живительный эффект сказался далеко не сразу. В итоге распределение товаров велось буквально на уровне правительства. Например, 19 апреля Совнарком при обсуждении вопроса о добыче торфа (Ленин считал торф важным источником его любимой электрификации) постановил: «Учитывая исключительно трудное положение, предоставить Гидроторфу: ведер – 150 штук, ножей разных – 200 штук, полотенец для кухонь и общежития – 500 аршин»[272]. А когда в Москву доставили эшелон картофеля, закупленного Литвиновым в Эстонии, его начальник рапортовал об этом лично Ленину. Всего, по данным З. Шейниса, за 10 месяцев пребывания Литвинова на посту полпреда из Эстонии в России прибыло 2 миллиона 187 тысяч пудов различных грузов, а вместе с транзитными – 11 миллионов 306 тысяч пудов[273].
Конечно, дипломату приходилось выполнять и представительские функции. Сменивший Клышко в должности секретаря полпредства Владимир Шеншев вспоминал: «Максим Максимович завоевал большой авторитет в Таллине. При встречах с членами правительства, на приемах он держался с таким достоинством, что внушал всем не только уважение, но даже особое почтение. Ни один буржуазный дипломат в Таллине не мог сравниться с Литвиновым по уму, знаниям, широте кругозора. Он был на голову выше любого посла любой великой державы. Это поднимало престиж Советской России. Мы, работники полпредства, гордились своим послом. Возвращаясь из Москвы в Таллин, Максим Максимович всегда выступал перед советской колонией с докладом о международном положении Советской России, рассказывал нам о делах родной страны. Мы все очень дорожили этими докладами. Мы, молодые дипломаты, очень многому научились у Литвинова»[274].
В полпредстве отмечались революционные праздники, устраивались лекции и встречи с известными людьми, проезжавшими транзитом через Таллин. В мае 1921 года туда приехал по пути в Германию старый знакомый Литвинова Александр Богданов. В своем выступлении он, как бывший лидер «отзовистов», попытался реанимировать прежние разногласия с Лениным, чего преданный вождю Литвинов не смог выдержать. После лекции он заявил Богданову, что не согласен с ним, и сам взял слово. О дальнейшем рассказал тот же В. Шеншев:
«Сотрудник полпредства крикнул мне:
– Владимир, иди скорей, Литвинов выступает.
Я помчался в зал. Ну и «громил» Литвинов Богданова! Метко, с убийственным сарказмом разносил он его старые антиленинские ошибки. Мы с восхищением слушали блестящую по форме, доказательную речь большевика. Нам, конечно, была известна роль Литвинова в подпольной работе, его деятельность на разных этапах революционной борьбы. Но в тот день мы впервые увидели Литвинова в новом для нас свете. Это была великолепная для нас, молодых коммунистов, школа политической борьбы»