[483]. Правда, появился шанс на соглашение с Румынией – в феврале полпред в Греции Яков Давтян встретился с румынским министром иностранных дел Николае Титулеску, прощупав возможности взаимных уступок. Но на либерального министра давили правые, фашистские силы – они подняли голову по всей Восточной Европе, мешая ее присоединению к «Восточному Локарно», как прозвали гипотетический пакт о ненападении.
Встреча Литвинова с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. 13 февраля 1934 г. (Из открытых источников)
Главной надеждой Москвы оставался союз с Францией, который она старалась ускорить, предъявляя доказательства агрессивных намерений Берлина. Например, 28 марта Литвинов предложил Германии совместно гарантировать независимость прибалтийских государств, от чего Гитлер наотрез отказался. Об этом нарком сразу оповестил французский МИД, сообщив М. Розенбергу: «Мы хотели либо заставить немцев связать себя обязательствами в отношении Прибалтики (что мы всерьез не считали возможным), либо разоблачить ложные и лицемерные пацифистские заявления нацистов. В этом мы преуспели. На переговорах с Барту вы должны, даже в случае отзыва предложения Бонкура в результате позиции Польши, убедить его в нашем желании сближения с Францией и сотрудничества в обеспечении мира»[484].
Попытки Литвинова подтолкнуть французов к активным действиям оказались успешными, и в конце апреля Барту решился на соглашение с СССР. Для французского политика это было нелегкое решение – тесные отношения с Москвой могли усилить влияние коммунистов в стране, а Англия и Польша, которые оставались союзниками Франции, относились к заключению пакта негативно – полное представление об этом Барту получил во время своего апрельского визита в Варшаву. Но французский министр, как и Литвинов, не питал иллюзий относительно Гитлера и помнил, что союз с Россией перед Первой мировой войной сыграл важную роль в спасении Франции. Если Германия хотела снова развязать европейскую войну, Парижу нужны были союзники, а никто, кроме Москвы, не предлагал себя на эту роль.
В конце апреля во французской столице возобновились переговоры с участием Розенберга, а 18 мая Литвинов и Барту встретились в Швейцарии. Литвинов пытался сделать механизм безопасности будущего пакта как можно более широким, но Барту заявил, что такие предложения невыполнимы из-за нежелания Финляндии и прибалтийских стран. Он считал, что гораздо важнее привлечь к участию Чехословакию с ее сильной армией и давними антинемецкими настроениями. Другой проблемой было отсутствие понимания того, какую помощь Франция будет готова оказать СССР в случае немецкой агрессии. Литвинов считал, что пакт должен быть обязательно дополнен техническим соглашением на этот счет. Оставался и вопрос, стоит ли приглашать Германию к участию в пакте, учитывая ее практически неизбежный отказ. В итоге Литвинов и Барту договорились сделать это, только если Берлин вернется в Лигу Наций, на что не было никакой надежды.
К тому времени уже сформировалась идея Восточного пакта, автором которой выступил влиятельный секретарь французского МИД Алексис Леже (он же поэт-нобелиат Сен-Жон Перс). Ее суть заключалась в подписании пакта о ненападении и взаимопомощи странами Восточной Европы, включая Советский Союз, Германию, Польшу, Чехословакию, Финляндию и прибалтийские государства. Гарантией этого «Восточного пакта» должен был стать отдельный франко-советский договор, предусматривающий взаимную помощь в случае войны. Советским дипломатам эта идея не очень понравилась – Франция явно пыталась держаться в стороне и предельно ограничить свои обязательства. Но Барту идею одобрил, и НКИД в лице Розенберга был вынужден ее принять.
Май был отмечен возобновлением работы Женевской конференции по безопасности, куда советская делегация прибыла только затем, чтобы Литвинов мог изложить позицию своей страны по поводу дальнейших переговоров. Он сделал это 29 мая, заявив, что конференция сама дала старт милитаризации Германии, признав ее право на «равенство вооружений». Теперь приходится признать, что борьба за разоружение провалилась, и предпринять «новые меры» для защиты мира, которые предлагает Советский Союз: «Путем пактов об определении агрессии, пактов о ненападении и продлением их на максимальные сроки Советскому правительству удалось укрепить взаимное доверие с огромным большинством своих соседей и укрепить у них чувство безопасности»[485]. Намекая на ненужность конференции, он почти издевательски предложил ей работать постоянно, пока не будут выработаны действенные меры по разоружению. Конечно, это предложение никто не поддержал, и нарком покинул Женеву. К тому времени он уже начал чувствовать груз своих лет и провел весну во французской Ментоне, пытаясь вылечить застарелый бронхит.
Из Швейцарии он отправился в Париж, откуда 4 июня телеграфировал в Москву, что согласовал с Барту большинство деталей пакта. Он просил министра добиться от правительства немедленного ответа, и 6-го соглашение было одобрено. В беседе с Барту Литвинов подтвердил готовность своего правительства вступить в Лигу Наций. Тем же вечером, однако, он предупредил Политбюро, что будущему пакту будут всячески препятствовать как Германия, так и Польша, упомянув в этой связи Бека, который «продолжает вести бешеную агитацию против нашего вступления в Лигу и против предлагаемых нами пактов»[486]. Но первые плоды соглашение уже принесло – 9 июня нарком подписал с министрами иностранных дел Чехословакии и Румынии протоколы об установлении дипломатических отношений с СССР.
Во время обсуждения пакта во французском правительстве министр колоний Пьер Лаваль[487] высказался против него, предложив заключить соглашение с Германией вместо союза с Россией, который принес бы Франции «Коминтерн и красный флаг». Еще до этого, в июле, Барту посетил Лондон, пытаясь добиться поддержки пакта, но министр иностранных дел Джон Саймон дал ему понять, что включение России в систему европейской безопасности он считает «не слишком желательным шагом». Однако, поразмыслив, министр понял, что из-за позиции Польши и Германии «Восточный Локарно» не имеет шансов на успех, и в туманных выражениях согласился его поддержать.
Устав от этого дипломатического пустословия, Литвинов стал более решительно склонять Германию к участию в пакте, используя в качестве посредника итальянского посла в Москве. В сентябре тот сообщил советнику немецкого посольства Фрицу фон Твардовскому, что в случае несогласия немцев будет немедленно заключен франко-советский пакт. Гитлер в свою очередь возобновил давление на Польшу. 27 августа он пригласил к себе польского посла Юзефа Липского и заявил, что и Варшаве, и Берлину угрожает политика Советского Союза, который вот-вот потерпит поражение от японцев и неминуемо попытается взять реванш на западе. «Ни у Польши, ни у Германии нет причин служить щитом для России», – заявил фюрер. И тут же предложил, чтобы обе страны воздержались от участия в Восточном пакте. На вопрос об отношении польского правительства к этому пакту Липский ответил: «Оно было негативным с самого начала и осталось таким»[488].
Фактическая кончина Восточного пакта открыла дорогу к франко-советскому соглашению, но французы настаивали, что оно должно быть заключено через механизмы Лиги Наций, а СССР все еще не был ее членом. Литвинов никак не мог добиться от советского руководства одобрения этого шага и 30 июля сказал министру иностранных дел Эстонии Ю. Сельямаа, что голоса в Политбюро «разделились примерно поровну»[489]. Ему все же удалось доказать, что без этого соглашение с Францией невозможно, и 15 сентября Москва приняла официальное приглашение стать членом Лиги. Однако сама Лига тоже должна была одобрить вступление, и нарком сделал все, чтобы ускорить этот шаг, – например, попросил о поддержке министра иностранных дел Чехословакии Эдварда Бенеша[490]. В те дни он находился с женой в итальянском городке Мерано, откуда быстро добрался до Женевы и ждал новостей в неприметном отеле за городом.
Получив 18 сентября от Бенеша телеграмму о положительном решении Совета, он отправился в город и с видом победителя произнес речь, начав с непростой истории отношений СССР с Лигой: «Советское правительство, следившее внимательно за всеми явлениями международной жизни, не могло не заметить усиливающуюся активность в Лиге наций государств, заинтересованных в сохранении мира и в борьбе с агрессивными воинственными элементами. Более того, оно заметило, что эти агрессивные элементы сами считают для себя рамки Лиги стеснительными и стараются от них избавиться. Все это не могло не оказать влияния на отношение Советского правительства к Лиге наций в его поисках дальнейших путей к той организации мира, ради сотрудничества с которой мы приглашены в Лигу»[491].
Литвинов и министр иностранных дел Чехословакии Э. Бенеш в 1934 г. (Из открытых источников)
Далее нарком в который раз констатировал, что Конференция по разоружению потерпела неудачу и настало время разработать более эффективные средства обеспечения мира против тех, кто хочет «мечом перекроить карту Европы и Азии». Он призвал к единству всех миролюбивых государств, предупредив, что «при современном сложном переплете политических и экономических интересов ни одна более или менее значительная война не может быть локализована и что любая война при любом исходе окажется только началом серии других войн» [492]. И добавил, что советское правительство планирует в ближайшее время «объединить свои усилия с усилиями других государств, представленных в Лиге», имея в виду франко-советское соглашение.