Законное правительство Испании 27 ноября обратилось к Ассамблее Лиги Наций с требованием поставить вопрос об итало-германской интервенции. Советский Союз поддержал испанского делегата, но решение было отложено. В декабре чрезвычайную сессию Совета по этому поводу все-таки созвали, и там выступил представитель СССР Потемкин. Без литвиновского красноречия, но достаточно убедительно он обрисовал ситуацию: «Если бы речь шла только об агрессии, которой подверглась Испания, состоящая членом Лиги наций, то Совет Лиги должен был бы безотлагательно реагировать и на такой случай согласно Уставу Лиги Наций. Сейчас положение представляется более грозным: в опасности находится мир народов. Соответственно возрастает и ответственность Совета Лиги. Сознавая эту ответственность, Совет Лиги обязан занять позицию, которая позволила бы ему использовать все возможности для скорейшей ликвидации агрессии и предупреждения катастрофы, угрожающей народам мира»[553].
Однако Комитет по невмешательству, находившийся под полным контролем западных стран, продолжал равнодушно смотреть на немецкую и итальянскую помощь националистам. Германия и Япония 25 ноября подписали в Берлине Антикоминтерновский пакт, к которому позже присоединились Италия и ряд других стран. Перед лицом объединения агрессоров противостоящие им государства оставались разделены. Советской дипломатии приходилось использовать немногие оставшиеся возможности для попыток выработки совместной позиции с Западом. Одной из таких возможностей стала конференция по защите судоходства в швейцарском городке Нион, открывшаяся 10 сентября 1937 года. Поскольку итальянские подводные лодки топили суда не только Советского Союза, но и западных стран, последние проявили невиданную доселе решимость.
Телеграмма Литвинова Сталину в связи с предстоящей поездкой на Ассамблею Лиги Наций. 7 сентября 1936 г. (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 564. Л. 117)
Литвинов, возглавивший советскую делегацию, в первый день телеграфировал в НКИД: «Сегодня делались попытки убедить меня отказаться от всякого выступления на конференции. <…> Мотивировка – важно быстро провести конференцию и немедленно приступить к охране Средиземного моря. Я им ответил, что стою тоже за быстроту действий, но что если охрана Средиземного моря начнется на полчаса позже, то никто нас в этом упрекать не будет. Конференция была созвана без консультации с нами, и мы не можем, как статисты, молча выслушать речь председателя без определения отношения моего правительства к проблемам, связанным с конференцией… Я раскритиковал пункт об уничтожении подводных лодок только в случае несоблюдения Лондонской конвенции, которая имела в виду военное, а не мирное время. Я охарактеризовал это предложение как «гуманизацию войны в мирное время», ибо весь смысл в том, чтобы подлодки предоставляли возможность командам спасаться. Я также указал, что это путь подготовки легализации войны и признания прав воюющей стороны за Франко. Мои возражения вызвали сильную растерянность и смущение среди англичан, которые признали, что я затронул большой принципиальный вопрос»[554].
Уже 11 сентября Литвинов послал новую телеграмму: «Многие из моих возражений в тексте учтены, и особенно выпукло отмечено непризнание прав воюющих сторон». Участники конференции приняли соглашение о том, что торговые суда других государств, следующие в испанские порты, должны сопровождаться военными кораблями. Эта мера оказалась действенной – к маю 1938 года пиратские нападения прекратились.
Пока шла война в Испании, заполыхал Дальний Восток. В июле 1937 года после очередной провокации японские войска перешли границу, проходившую тогда возле Пекина, и заняли этот город. В декабре они захватили китайскую столицу Нанкин, где была устроена чудовищная резня. Однако взять под контроль весь Китай захватчикам не удалось. Против них объединились прежде враждовавшие гоминьдановцы и коммунисты. В том же году был подписан советско-китайский договор о ненападении, по которому Китай получил финансовую и военную помощь. В сентябре 1937-го туда для борьбы с японской авиацией отправились советские летчики.
В ноябре 1937 года в Брюсселе Лига Наций созвала конференцию в связи с японской агрессией в Китае. Литвинов присутствовал на ней и произнес вступительную речь. Приехавший с ним Потемкин сообщал в Москву, что Англия, Франция и США могут пойти на «демонстрацию силы» против Японии, но пытаются убедить Советский Союз проявить инициативу. Никакой «демонстрации» в итоге не состоялось, а 24 ноября конференция в своей декларации беспомощно призвала Китай и Японию «прекратить враждебные действия и прибегнуть к мирным методам». Тогда же, 25 ноября, Литвинов получил от Майского из Лондона телеграмму о том, что новый британский премьер Невилл Чемберлен и его сторонники «составляют в кабинете группу, решившую сделать «генеральную попытку» договориться с Германией и Италией, не стесняясь разными «лигонационными предрассудками» и «сентиментальными соображениями» в отношении Чехословакии и Испании. <…> Английскому послу в Берлине Гендерсону было поручено выяснить, согласен ли Гитлер встретиться с Галифаксом. Гитлер ответил положительно»[555].
Конференция девяти держав в Брюсселе в ноябре 1937 г. (Из открытых источников)
Это стало новым ударом по усилиям Литвинова, о чем он в конце ноября с горечью говорил французскому послу Кулондру. Секретарь посольства передал в Париж общую суть разговора: «Советское правительство продолжает придерживаться принципов, которые не переставало отстаивать на протяжении всех последних лет: силам, которые хотят сохранить мир, необходимо образовать коалицию, организоваться, чтобы преградить путь агрессорам. Московская Кассандра продолжает призывать к энергичным действиям, с которыми нельзя медлить ни часу, но она видит, что никто не прислушивается к ее словам и чувствует, что никто им не доверяет, поэтому голос ее мало-помалу становится слабее, а тон все более горестным»[556]. Его разочарование усилилось еще больше, когда в апреле 1938 года премьером Франции вместо Блюма снова стал Даладье – слабый и нерешительный политик, не скрывавший, как и Чемберлен, намерения договориться с Германией.
Война в Китае сделала японское нападение на Советский Союз еще более вероятным, однако Литвинов по-прежнему считал, что главная угроза находится в Европе. В декабре 1937 года он дал американскому журналисту Дж. Уитекеру интервью по поводу ситуации на Дальнем Востоке, где говорилось: «Антикоминтерновский пакт – это угроза отнюдь не только Советскому Союзу, а в первую очередь Франции и Англии. Идеология мало значит для фашистских разбойников. Гитлер милитаризировал рейх и встал на путь грубого гангстеризма Муссолини и японцы идут за ним, ибо надеются получить свою долю в награбленной добыче. Но жертвами этих завоеваний в первую очередь станут богатые капиталистические страны. Английский и французский народы бездействуют, а их лидеры ослеплены. Гитлеровская Германия в первую очередь нападет на Францию и Англию, ограбит эти страны. Советский Союз будет последней страной, на которую нападет гитлеровская Германия»[557].
Литвинов на приеме М. Калининым посла Японии в СССР М. Сигемицу. 1936 г. (Из книги М. Сиполса)
Трудно не признать эти слова пророческими, хотя последние слова интервью – «зато у нас есть Красная армия и огромная территория» – Литвинов и сам критиковал в 1941 году, соглашаясь с американцами. Пророческим было и предупреждение о неизбежном и очень близком, нападении Японии на США, высказанное новому после США в Москве Джозефу Дэвису. Недовольный провалом Буллита, Рузвельт отправил в СССР своего друга, человека немолодого и опытного, для налаживания более прочных отношений.
Дэвис встретился с Литвиновым 6 февраля 1937 года, когда тот вернулся из Женевы, и написал президенту: «Я спросил мистера Литвинова о его оценке европейской ситуации и есть ли признаки снижения напряжения. Он ответил «к сожалению, нет» и энергично выразил непонимание почему Англия и Франция «постоянно носятся» с Гитлером в Германии. Он не может понять почему они должны выпускать ноты и запросы, постоянно подстёгивать германскую ситуацию, таким образом подчеркивать значение Гитлера, «подкармливать его тщеславие» и самомнение, что он (Гитлер) самая главная фигура в Европе. Он считает, нужно позволить Гитлеру «вариться в собственном соку» <…> Литвинов не в состоянии понять, почему Великобритания не видит: как только Гитлер захватит Европу, он также проглотит и Британские острова. Казалось, он сильно взволнован этим и испытывает тревогу, как бы разногласия между Англией, Францией и Германией не пришли к компромиссу»[558].
Дэвис пробыл в Москве до июня 1938 года, постоянно общался с Литвиновым и оставил о нем интересные свидетельства в своих мемуарах «Миссия в Москву». Он, в отличие от Буллита, вернулся в Штаты убежденным сторонником СССР, что отразилось в его книге и снятом по ней одноименном фильме. Эта позиция вызывала недовольство многих, включая его сотрудника Дж. Кеннана, который позже характеризовал посла так: «Пустой и политически тщеславный человек, ничего не знающий о России и серьезно ею не интересующийся. Единственное, в чём он действительно заинтересован, – это реклама, которую он сможет получить по возвращении на родину»[559]. Но Дэвис был не так прост: выполняя указание президента, он закрывал глаза на многое, включая массовые репрессии, чтобы укрепить отношения с СССР в преддверии войны. Рузвельт, как и Литвинов, не сомневался в ее приближении. В записках посла много говорится о мелочах и куда меньше – о действительно важных вопросах, которые они обсуждали с наркомом иностранных дел.