Вернер фон дер Шуленбург. (Из открытых источников)
В беседе с германским послом Шуленбургом 22 августа Литвинов, по словам З. Шейниса, заявил: «Чехословацкий народ, как один человек, будет бороться за свою независимость… Мы также выполним свои обязательства перед Чехословакией»[601]. В записи Шуленбурга этого нет, но дальнейшие слова наркома его биограф передал точно: «Германия не столько озабочена судьбами судетских немцев, сколько стремится к ликвидации Чехословакии в целом»[602]. В телеграмме в Берлин посол утверждал, что Литвинов намекал на возможное вмешательство Советского Союза, но не сказал, каким оно может быть. Видимо, он сам этого не знал, поскольку советские войска никак не могли помочь Чехословакии. Оставалась надежда на то, что в случае неспровоцированной агрессии Франция, а за ней и Англия все же будут вынуждены объявить войну Германии. Если бы Франция сделала это, СССР мог сослаться на условия пакта и потребовать от Польши пропустить его войска. Об этом в начале сентября Литвинов беседовал с поверенным в делах Франции Жаном Пайяром, предлагая созвать военную комиссию трех стран для обсуждения практических мер.
Однако дела повернулись иначе. Министры иностранных дел Англии и Франции 11 сентября совместно намекнули, что могут пойти на уступки Германии, если она откажется от агрессии. На следующий день Гитлер, выступая на партийном съезде в Нюрнберге, объявил, что хочет мира с западными странами, но, если «притеснение» судетских немцев не прекратится, народ заставит его вмешаться. Получив отмашку, 13-го генлейновцы подняли в Судетах мятеж, что вызвало ввод туда чехословацких войск. 15-го британский премьер Чемберлен срочно прилетел на переговоры с Гитлером в горную резиденцию Берхтесгаден. Фюрер сообщил ему, что избежать войны может только передача Судет Германии, и Чемберлен не стал спорить. На границе между тем начались столкновения чехословацких войск с заброшенными из Германии нацистами. Эдвард Бенеш (в 1936 году этот хороший знакомый Литвинова стал чехословацким президентом) 18 сентября тайно согласился отдать часть Судет и отправил в Англию и Францию сообщение об этом.
На следующий день Бенеш через советского полпреда Александровского запросил правительство СССР, готово ли оно оказать помощь Чехословакии. Литвинов был на сессии Лиги Наций, но его заместитель Потемкин ответил: «Можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ»[603]. Однако Польша снова отказалась пропустить советские войска, а военные самолеты СССР, летящие на запад, польский главком Рыдз-Смиглы пригрозил сбивать. Правда, Румыния после беседы Литвинова с ее министром иностранных дел Н. Петреску-Комнином вроде бы согласилась на советское предложение, но нарком говорил Л. Фишеру: «В этой стране очень плохие железные дороги, и нашим тяжелым танкам было бы очень трудно по ним передвигаться»[604]. К тому же в Румынии тоже рвались к власти фашисты из «Железной гвардии», и договориться с ней о чем-то было проблематично.
Английский посланник в Праге 20 сентября потребовал от руководства страны принятия англо-французских предложений, фактически ультиматума, о передаче Судет Германии. 21-го чехословацкий кабинет министров принял решение не сопротивляться немцам. Еще не зная об этом, Литвинов в тот же день выступил с трибуны Лиги Наций с речью, ставшей реквиемом политике коллективной безопасности и самой Лиге. Он заявил: «Нельзя забывать, что создание Лиги наций явилось реакцией на мировую войну с ее неизъяснимыми ужасами, что она имела целью сделать эту войну последней, охранить все народы от агрессии и заменить систему военных союзов коллективной организацией помощи жертвам агрессии. Между тем в этой области Лигой ничего не сделано. Два государства – Абиссиния и Австрия – потеряли свое самостоятельное существование вследствие грубого насилия над ними; третье – Китай – второй раз в течение семи лет стал жертвой агрессии и иностранного нашествия; четвертое – Испания – уже третий год истекает кровью в результате вооруженного вмешательства в его внутренние дела двух агрессоров»[605].
Литвинов и Калинин с послом Китая Ян Цзе в 1938 г. (Из открытых источников)
Перейдя к чехословацкому кризису, он сказал: «Третьего дня чехословацкое правительство впервые запросило Советское, готово ли оно, в соответствии с чехословацким пактом, оказать немедленную и действенную помощь Чехословакии в случае, если Франция, верная своим обязательствам, окажет такую же помощь, и на это Советское правительство дало совершенно ясный и положительный ответ. Я думаю, все согласятся, что это был ответ лояльного участника международного соглашения и верного защитника Лиги Наций. Не наша вина, если не было дано хода нашим предложениям, которые – я убежден – могли дать желательные результаты как в интересах Чехословакии, так и всей Европы и всеобщего мира. К сожалению, были приняты другие меры, которые привели, и не могли не привести, к такой капитуляции, которая рано или поздно будет иметь совершенно необозримые катастрофические последствия»[606].
Этой речью Литвинов завершил свою недолгую, но яркую карьеру оратора в Лиге Наций, благодаря которой запомнился не только дипломатам, но и общественности разных стран. Что касается советского предложения о помощи, то, как раскрыл после войны лидер чехословацкой компартии Клемент Готвальд, Сталин обещал помочь даже без участия Франции, но при двух условиях: если Чехословакия сама попросит о вводе советских войск и если она тоже начнет борьбу с агрессией. Ни одного из этих условий правительство Бенеша выполнить не хотело и не могло без поддержки Франции и Англии. Впрочем, Литвинов в этом не сомневался, и Эндрю Ротштейн вспоминал: «Когда Максим Максимович прибыл в сентябре в Женеву, я в тот же день задал ему вопрос: что будет с чехами? Литвинов ответил: англичане продадут чехов» [607].
Пассивная позиция Чемберлена во многом объяснялась неготовностью вооруженных сил Великобритании к войне, в чем премьера вряд ли можно винить. Его предшественник С. Болдуин говорил: «Если начнется война и все эти дефекты обнаружатся, то возмущенная публика просто повесит нас с вами на фонарных столбах»[608]. Чемберлену 27 сентября представили доклад о состоянии военной авиации, которую назвали «не более чем фасадом». За последующий год (и теперь уже с его прямым участием) королевские ВВС увеличились на 80 %, но пока Лондон был беззащитен перед возможной воздушной атакой Германии. Это признавал даже такой упорный критик Чемберлена, как У. Черчилль.
Чемберлен снова отправился к Гитлеру в Бад-Годесберг 22 сентября. Ссылаясь на согласие Бенеша, он предложил передать ему Судеты. В Праге забастовали рабочие, возмущенные отказом правительства сопротивляться. Бенеш объявил всеобщую мобилизацию, но фактически она так и не началась. 27-го Чемберлен и Даладье отправились в Мюнхен на встречу с Гитлером и Муссолини; советских представителей никто даже не подумал пригласить. 29-го начались решающие переговоры, и в час ночи 30-го стороны подписали соглашение о разделе Чехословакии, четверть которой отходила к Германии, Венгрии и Польше. Чехословацких делегатов стороны совместно заставили подписать документ, а вскоре Англия и Франция подписали с Германией отдельные декларации о ненападении.
Полпред С. Александровский 1 октября телеграфировал из Праги: «Чехословацкие наблюдатели высказывали Чемберлену недоумение, почему он подсказал Чехословакии мобилизацию, а также публично заявил в достаточно ясной форме, что Англия и Франция совместно с СССР выступят против Германии, если Гитлер применит силу для решения судетского вопроса, а теперь открыто пожертвовал всеми интересами Чехословакии и требует отвода и демобилизации только что мобилизованной армии. Чемберлен ответил с циничной откровенностью, что все это не бралось им всерьез, а было лишь маневром для оказания давления на Гитлера»[609]. На следующий день лидеры Англии и Франции вернулись домой. Чемберлена встречала ликующая толпа, которой он крикнул: «Я привез вам мир!» Литвинов, бывший проездом из Женевы в Париже, встретился с Э. Бонне, который «заверял, что как на самой конференции, так и в частных беседах с Даладье, кроме чехословацкой, другие проблемы не затрагивались»[610]. Нарком подчеркнул это, поскольку в Москве крепло убеждение, что Чемберлен и Даладье пытались направить агрессию Гитлера против СССР. Это косвенно подтверждал французский посол в Москве Р. Кулондр, писавший 4 октября, что Мюнхенское соглашение «особенно сильно угрожает Советскому Союзу. После нейтрализации Чехословакии Германии открыт путь на юго-восток»[611].
Подписание Мюнхенского соглашения 30 ноября 1938 г. (Из открытых источников)
Майский в тот день написал Литвинову из Лондона, что к нему явился чехословацкий посол Ян Масарик, который «упал мне на грудь, стал целовать меня и расплакался, как ребенок. «Они продали меня в рабство немцам, – сквозь слезы восклицал он, – как когда-то негров продавали в рабство в Америке»[612]. Так и было: в октябре Польша заняла Тешин, а Венгрия – часть Словакии и Закарпатье. 5 октября Бенеш оставил свой пост и уехал в эмиграцию, а Чехословакия попала в полную зависимость от Гитлера. В следующем месяце случилось еще одно событие, ужаснувшее Европу: в Германии произошли массовые еврейские погромы, получившие название «Хрустальная ночь». Но и это не стало для