Выступление Литвинова в Клубе зарубежной прессы в Нью-Йорке. 1942 г. (Из открытых источников)
Декларация, положившая начало будущей ООН, еще больше увеличила интерес американцев к подписавшему ее советскому послу. Как и в первую поездку, его караулили возле дома, требовали встреч и интервью, мгновенно вошли в моду купленные им подтяжки. «Странная страна и странные люди», – писал он Татьяне. От многих интервью он отказывался, а самых назойливых просителей без церемоний выставлял за дверь. Отказался и от предложения журнала «Лайф» посвятить целый номер одному дню советского посла в Вашингтоне: «Ваши репортеры будут ходить за мной и мешать работать». Но от интервью с серьезными собеседниками не уклонялся, помня, какую роль играет в Америке пресса. Часто устраивал приемы в посольстве, где на стене неизменно висела карта Советского Союза с флажками на линии фронта. Военный атташе отвечал на вопросы, а сам Литвинов, как мантру, повторял гостям: нужен второй фронт.
Правда, 4 февраля Молотов неожиданно написал ему: «Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше предложение о создании второго фронта, и мы не хотим нарываться на четвертый отказ. Поэтому Вы не должны ставить вопросы о втором фронте перед Рузвельтом. Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами»[719]. Однако Литвинов не послушался наркома и продолжал настаивать – тем более что союзники вопрос второго фронта, наоборот, всячески тормозили. На завтраке у Рузвельта 13 февраля посол отметил, что, пока Америка и Англия не победят Гитлера, им не удастся покончить с Японией, поскольку сил на Тихом океане у них больше нет. Президент согласился, но снова сказал, что высадка в Европе – дело трудное и опасное.
Литвинову пришлось бороться и с распространенным в Штатах мнением, что после первых неудач немцев Красная армия сама, без второго фронта, сможет справиться с ними. Так, 26 февраля он выступил перед множеством журналистов в пресс-клубе в Нью-Йорке. Он предупредил, что Гитлер собирает силы, чтобы весной начать новое наступление на Восточном фронте: «Мы хотели бы, чтобы все силы союзников были к этому времени введены в действие и чтобы не было ни одной бездействующей армии, бездействующих военно-морских флотов и военно-воздушных сил. Это относится также и к военным материалам, которые должны отправляться туда, где они больше всего нужны»[720].
Весной 1942 года он разослал сотрудников посольства по американским городам для разъяснения важности второго фронта, а заодно и для сбора пожертвований. Он писал Татьяне: «Здесь часто устраиваются в разных городах собрания дружественной «Американской организации помощи России в войне», на которых собираются большие деньги. На одно собрание мама поехала вместо меня и имела большой успех. Там было собрано 25 000 долларов»[721]. «Мадам Литвинова» и правда имела в Штатах большой успех как представительница сразу обоих союзников – Англии и СССР.
Айви Литвинова за мольбертом и ее портрет мужа, читающего газету. 1943 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)
В апреле Литвинов без жены, но с атташе Антоном Федотовым совершил довольно неожиданный визит на Кубу по приглашению президента этой страны Фульхенсио Батисты. Будущий враг просоветских партизан был тогда еще молодым офицером, настроенным к Советскому Союзу довольно дружественно. Посол подписал декларацию об установлении между двумя странами дипломатических отношений и выступил на немноголюдном митинге сторонников второго фронта. Отдыхая от напряженной работы в Вашингтоне, он поездил на машине по острову, наслаждаясь щедрым солнцем и морскими видами. Вскоре его по совместительству назначили послом Советского Союза на Кубе.
По возвращении Литвинова принял Рузвельт, сообщивший, что он склоняется к решению открыть в Европе второй фронт, но придется приложить усилия для одобрения этого плана Англией. В целях координации усилий в Вашингтон 29 мая прибыл Молотов. Участвовавший в переговорах Г. Гопкинс оставил в дневнике запись: «Совещание, видимо, не могло дать быстрых результатов, и я высказал предположение, что, возможно, Молотову хочется отдохнуть. Литвинов в течение всего совещания сидел со скучающим видом, с выражением скепсиса на лице. Он приложил все усилия к тому, чтобы Молотов остановился в «Блейр-хаузе», но Молотов, очевидно, хотел провести хоть одну ночь в Белом доме…»[722]
Встреча с президентом Кубы Ф. Батистой в Гаване. 8 апреля 1942 г. (Из открытых источников)
Биограф Рузвельта Р. Шервуд пишет: «Рузвельту никогда не приходилось встречаться с кем-либо, похожим на Молотова. С 1933 по 1939 год Рузвельт поддерживал отношения с Кремлем через Литвинова, который, хотя и является старым большевиком, обладает западным складом ума и понимает знакомый Рузвельту мир»[723]. Поэтому переговоры, по словам переводчика Молотова В. Павлова, проходили довольно напряженно. «Доклады были сухие, лаконичные. Рузвельт был очень приветлив. Видно было, что он находится под нажимом реакционных сил, которые ему мешали. Особенно противодействовал адмирал Леги. Во время последующих встреч Леги больше не появлялся. Это говорило о том, что возобладало влияние Гопкинса. Под конец переговоров Рузвельт уполномочил Молотова уведомить Сталина, что он надеется на создание второго фронта в этом году»[724].
Переговоры продолжились 30 мая. Молотов сказал Рузвельту, что если США и Великобритания смогут оттянуть с Восточного фронта сорок германских дивизий, то Гитлер будет, возможно, разбит уже в 1942 году. Если нет, то Советский Союз продолжит бороться с ним в одиночку, а в 1943 году трудностей с открытием второго фронта станет еще больше. Американцы уверяли, что хотели бы открыть фронт именно в 1942-м, но без Англии не могут этого сделать. 9 июня Молотов уехал договариваться в Лондон и достиг с союзниками договоренности о «неотложной задаче открытия второго фронта». Однако ее реализация, как известно, откладывалась до лета 1944-го.
Переводчик Рузвельта С. Кросс утверждал: «Сразу по приезде Молотов взял по отношению к Литвинову резкий и неприязненный тон». Впрочем, посол тоже не скрывал своего отношения к сталинскому соратнику. А. Громыко пишет в воспоминаниях: «Во время пребывания Молотова с визитом в Вашингтоне в июне 1942 года мое внимание привлек разговор Литвинова с Молотовым… Речь зашла тогда и об оценке политики Англии и Франции накануне Второй мировой войны. Молотов высказался об этой политике резко, заявив, что фактически эти две страны подталкивали Гитлера на развязывание войны против Советского Союза. Иначе говоря, он высказал мнение, которого придерживалось ЦК партии и Советское правительство, о чем неоднократно заявлялось на весь мир. Литвинов выразил несогласие с такой квалификацией политики Англии и Франции. Я удивился тому упорству, с которым Литвинов в разговоре пытался выгораживать позицию Англии и Франции… Я не сомневался, что по возвращении в Москву Молотов доложит Сталину об этом диспуте в автомашине»[725].
Визит Молотова внес немалый вклад в последующий отзыв Литвинова из США. Но пока он был еще нужен и оставался в Вашингтоне, где лето выдалось необычно жарким. Потея в строгом костюме на бесконечных переговорах, посол отдыхал только по вечерам, когда выбирался в кино или на концерты. В июле он посетил первое в Америке исполнение знаменитой Седьмой симфонии Шостаковича, о чем писал сыну: «Обыкновенно трудно бывает с первого раза охватить и оценить симфонию, но в данном случае необычайное величие произведения ощущалось сразу. Впечатление осталось чудесное. Избранная аудитория (это не был публичный концерт) аплодировала без конца»[726].
Его контакты с Рузвельтом становились все чаще. Нередко он приезжал в Белый дом по вечерам и подолгу беседовал с президентом без переводчика. Эти два немолодых и очень уставших человека, которых многие считали дельцами и циниками, хорошо понимали друг друга. Газеты писали, что Литвинов открыл в Белом доме «филиал советского посольства». Вспоминали его революционное прошлое, манипуляции с награбленными деньгами, «подрывную работу» в Англии. Однажды на улице на него набросилась женщина, кричавшая, что большевики погубят Америку. Он с юмором сказал собравшимся прохожим: «Слышите, у этой дамы немецкий акцент!» Незнакомка тут же испарилась.
Постепенно усилия Литвинова стали приводить к конкретным результатам. Анастас Микоян, работавший в годы войны наркомом внешней торговли, вспоминал: «Очень большую роль сыграл Литвинов во время Отечественной войны, когда он был послом в Соединенных Штатах Америки. В то время я вел переговоры о ленд-лизе с Америкой. С американской стороны в переговорах участвовал Аверелл Гарриман, а с английской – лорд Бивербрук. Надо сказать, что с англичанами в этом вопросе было легче договариваться. Переговоры затянулись. Как-то Бивербрук спросил меня, почему я такой хмурый. Я ответил, что радости мало оттого, что переговоры не увенчиваются успехом. Партнеры хитрили, выставляли все новые условия. Я же не имел поручения Советского правительства менять первоначально выработанные наметки. В этих условиях Литвинов сумел найти подход к Америке. Он успешно провел там переговоры, добился поставок вооружения и других товаров. Успеху переговоров способствовала личность Литвинова. Он сыграл очень большую роль. С ним считались в Соединенных Штатах Америки»[727]