Письмо Литвинова Сталину с просьбой о работе. 5 сентября 1946 г. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 12. Л. 1)
Письмо Литвинова Сталину с просьбой обеспечить семью после его смерти. 24 октября 1948 г. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 12. Л. 4)
Письмо Татьяны Литвиновой Сталину с отказом от помощи. 31 декабря 1951 г. (РГАСПИ. Ф. 359. Оп. 1. Д. 12. Л. 6)
К тому же времени относится странная история с покушением на Литвинова, которую впервые обнародовал в своих мемуарах Н.С. Хрущев: «Таким же образом хотели организовать убийство Литвинова. Когда подняли ряд документов после смерти Сталина и допросили работников МГБ, то выяснилось, что Литвинова должны были убить по дороге из Москвы на дачу. Есть там такая извилина при подъезде к его даче, и именно в этом месте хотели совершить покушение. Я хорошо знаю это место, потому что позднее какое-то время жил на той самой даче. К убийству Литвинова имелось у Сталина двоякое побуждение. Сталин считал его вражеским, американским агентом, как всегда называл все свои жертвы агентами, изменниками Родины, предателями и врагами народа. Играла роль и принадлежность Литвинова к еврейской нации»[784].
О каком годе идет речь, не поясняется, но по контексту ясно, что это послевоенный период. В 1972 году хрущевские обвинения повторил А.И. Микоян в беседе с В. Бережковым: «Автомобильная катастрофа, в которой он погиб, была не случайной, она была подстроена Сталиным». Бережков, хорошо знавший, что дипломат умер своей смертью, попытался поправить кремлевского ветерана, но тот невозмутимо продолжал: «Я хорошо знаю это место, неподалеку от дачи Литвинова. Там крутой поворот, и когда машина Литвинова завернула, поперек дороги оказался грузовик… Все это было подстроено. Сталин был мастером на такие дела»[785]. Дальше Микоян рассказал, что Литвинова убили, потому что у себя на даче после войны он сказал некоему «высокопоставленному американцу», что если его страна «проявит достаточную твердость», то советские руководители пойдут на уступки. Престарелый Анастас Иванович явно спутал Литвинова с режиссером Соломоном Михоэлсом, который тогда же погиб под колесами грузовика в Минске.
Столь же сомнительны версии покушений, которые якобы готовились на Литвинова прежде. В одном из допросов Берии в августе 1953 года указано: «До начала войны мною Церетели намечался на работу в специальную группу, которую возглавлял Судоплатов, для осуществления специальных заданий, то есть избиения, тайного изъятия лиц, подозрительных по своим связям и действиям. Так, например, имелось в виду применить такую меру, как уничтожение Литвинова, Капицы. В отношении режиссёра Каплера намечалось крепко избить его»[786]. Комиссия по расследованию причин репрессий под руководством Н. Шверника подтвердила, что «в 1940 году подготавливалось тайное убийство бывшего наркома иностранных дел СССР Литвинова»[787].
Главный сталинский «ликвидатор» Павел Судоплатов в своих довольно откровенных мемуарах о покушении на Литвинова вовсе не упоминает – зато пишет о том, как советская разведка в 1933 году предотвратила в США его убийство украинскими националистами. Группа чекистов в составе Ш. Церетели, В. Гульста и Л. Влодзимирского действительно убила по приказу Берии нескольких человек, включая подчиненного Литвинова – полпреда в Китае Ивана Бовкуна-Луганца, заподозренного в шпионаже. Но это было в конце 1930-х, а вот убийство Петра Капицы готовилось уже после войны – на допросе в 1953 году Судоплатов показал, что в начале 1946-го получил от Берии задание подготовить операцию по уничтожению академика, так как «он отказывается работать по атомной проблеме». Однако вскоре ему сообщили об отмене операции.
Конечно, Сталин, разгневанный интервью Литвинова Хоттелету, мог отдать приказ о его «изъятии» – а потом, под влиянием политических соображений или давней привязанности к дипломату, отменить свое решение. Однако Дж. Холройд-Довтон ничтоже сумняшеся называет других заказчиков покушения – «либо Берию, либо Молотова». Они будто бы «надеялись, что Сталин одобрит ликвидацию Литвинова. Однако, к их удивлению, он не одобрил их план»[788]. Отметим, что Молотов, при всей нелюбви к Литвинову, не стал бы организовывать его (или еще чье-то) тайное убийство, да и навыков в этом не имел. А Берия ни за что не решился бы убирать фигуру такого масштаба без прямого сталинского приказа.
К тем же годам восходит другая детективная история, тоже грозившая Литвинову большими неприятностями. Речь идет об уже упоминавшихся «Записках для дневника», приписанных ему. За их сочинение в начале 1950-х взялся известный нам невозвращенец Григорий Беседовский, уже набивший на этом руку. После войны, нуждаясь в деньгах, он вместе с редактором газеты «Матэн» Ивом Дельбаром «организовал в Париже настоящую «фабрику» по изготовлению вымышленных мемуаров реальных или выдуманных им персонажей, в том числе казненного генерала-коллаборациониста Андрея Власова – «Я выбрал виселицу». За несуществующего помощника военного атташе во Франции Ивана Крылова он написал книгу «Моя работа в советском Генштабе», за такого же «полковника» Кирилла Калинова – «С вами беседуют советские маршалы», за сталинского «племянника» Буду Сванидзе – «Мой дядя Сталин»[789]. Фальшивки Беседовского были полны скандальных подробностей и отлично продавались, пока в годы «оттепели» у него не появились конкуренты из новых эмигрантов и авторов «лагерной прозы».
По общепринятому мнению, именно из «фабрики» Беседовского вышли «Записки для дневника», выпущенные в 1955 году лондонским издательством «Андре Дейч» под авторством Литвинова и ставшие сенсацией на Западе. За несколько лет книга была трижды переиздана и переведена на несколько языков. Предисловие к ней написал известный советолог Эдвард Карр, утверждавший, что, даже если дневник «не вполне» подлинный, он имеет ценность как памятник эпохи. Уже тогда у книги нашлись критики, которые указывали на неровный стиль, явно принадлежащий разным людям, необъяснимые пробелы в тексте, а главное – многочисленные ошибки. Например, там говорится о визите в Москву в 1926 году Мао Цзэдуна, который совершенно точно не мог состояться. Или о казни маршала Тухачевского в 1938 году вместо 1937-го. Тот же Э. Карр, найдя в книге несколько параллелей с мемуарами Беседовского, вполне резоннопредположил, что книгу скомпилировал именно он. Это подтверждал, среди прочего, пассаж о том, что заборчик в советском посольстве в Париже «известен как изгородь Беседовского», поскольку через него беглец когда-то перелез. Конечно, эта «знаменательная» деталь могла быть известна только самому Беседовскому, но никак не Литвинову.
Напротив, многочисленные детали политических проблем, конфликтов, переговоров, которые Литвинов отлично знал и которые заполняют его подлинные записи, Беседовскому неведомы и неинтересны. Поэтому «Заметки» заполнены пересказом скандалов и слухов, которые не слишком значительный дипломат мог услышать от коллег. «Автора» дневника он видел разве что мельком и плохо знал его натуру, иначе не писал бы, например, что в 1926 году московский раввин жаловался ему на притеснения: «Я обещал помочь, хотя представляю себе, насколько это трудно. Коба не любит, когда я вмешиваюсь в вопросы, касающиеся еврейской религии»[790]. Сам Литвинов всячески открещивался от своего еврейства и к тому же никогда не звал Сталина Кобой.
При этом Беседовский вряд ли знал описанные в книге подробности подковерной борьбы в Наркоминделе, родных и знакомых Литвинова. Возможно, у «Записок» все же была некая реальная основа, о чем задумались и советские спецслужбы, причем еще до выхода книги (к ним в руки каким-то образом попал сигнальный экземпляр). Они сразу же провели беседу с Айви Литвиновой, которая сообщила, что «в 1943 году при отъезде из Нью-Йорка в СССР Литвинов М.М. оставил ей свои записи, наподобие дневника (напечатанные на пишущей машинке), которые она перед отъездом в Москву передала на хранение американскому журналисту Джозефу Фриману». На основе этого председатель КГБ И. Серов в записке Маленкову сделал вывод: «Не исключено, что эти записки могли быть использованы в книге «Записки для дневника» [791].
Первое издание «Записок для дневника» (London, 1955)
В предисловии Карра изложена совсем другая история: «Основная часть записей была продиктована Литвиновым в конце 30-х и начале 40-х годов с заметок, сделанным им лично ранее шифром или нечитаемым почерком. Большая часть записей была, по-видимому, продиктована в различное время и в различных местах за границей. Рукопись, отпечатанная на машинке в двух экземплярах, была сдана на хранение Александре Коллонтай, советскому посланнику в Стокгольме и надежному другу Литвинова. Только заключительная часть была продиктована Литвиновым в Советском Союзе после его возвращения в 1943 году из Вашингтона»[792]. Далее говорится, что эта часть тоже была передана Коллонтай, которая, уезжая в 1945 году в Москву, отдала ее на хранение какому-то шведу. «Записки» достаточно подробно излагают события 1926–1936 годов и очень кратко – до 1950-го, поскольку Коллонтай будто бы уничтожила самые крамольные страницы перед пересечением советской границы.
Один из первых критиков «Записок», бывший активист компартии США Бертрам Вольф, указал, что после смерти Литвинова именно Беседовский начал предлагать разным западным издательствам его дневники и что Андре Дейч взялся за их издание «по предложению высокопоставленного чиновника министерства иностранных дел Великобритании»