Поэтому хорошая новость такова: если вы видите мир в розовом свете, то «депрессивный реализм» обошел вас стороной. Другое дело, что если новости, одна за другой, обещают вам перемены к лучшему, а это лучшее все не наступает и не наступает, рано или поздно придется разочароваться.
1. Неприятные факты приводят в действие сеть пассивного режима работы мозга (DMN). Она отвечает за «отвлеченность от внешнего мира» и «уход в себя».
2. Психологи наблюдали за сектантами, которые ждали инопланетян и конца света. Когда апокалипсис не случился в назначенный день, сектанты убедили себя, что предотвратили его своими молитвами.
3. Эксперимент «потерявшиеся в торговом центре» показал: ложное воспоминание – например, о том, как в детстве родители потеряли вас в торговом центре и нашли, – легко внушить.
4. Мозг часто работает в режиме «мотивированного рассуждения»: вам кажется, что вы пользуетесь чистой логикой, но на самом деле подгоняете цепочку своих тезисов под заранее известный результат.
5. Если вы взяли за правило верить специалистам, но специалисты говорят что-то неприятное, вы легко докажете себе, что они просто некомпетентны.
6. Доверие к науке зависит от образования парадоксальным образом. Консерваторы с университетским дипломом чаще необразованных считают выдумкой глобальное потепление, в котором сами ученые давно перестали сомневаться.
7. Оптимизм искажает картину мира, а точнее всех оценивают свое будущее люди в состоянии «депрессивного реализма». Это побочный эффект болезни.
Глава 4Политика в крови у новорожденногоПочему мы предвзяты от рождения
Вас помещают в магнитно-резонансный томограф. Прокручивают перед глазами серию фотографий, абсолютно бессюжетную и без намеков на политику. Через десять минут ученые в соседней комнате уже в состоянии угадать с большой вероятностью, что вам ближе – «крымнаш» или Майдан. Как вы относитесь к геям, абортам и мигрантам.
Точнее, либерал вы или консерватор.
Этот фокус срабатывает, разумеется, не со всякими фотографиями. У тех, которые используются во время процедуры, есть особенность: они очень неприятные. И неприятные в неожиданной степени. Все они берутся из закрытой базы данных IAPS (Международная система аффективных изображений). Самые невинные примеры – язва между средним и указательным пальцами, собачьи фекалии на свежей траве, мухи на обгрызенной кукурузе.
Психологи берегут IAPS от попадания в руки непрофессионалов не менее тщательно, чем когда-то набор пятен Роршаха: все, что подопытный увидит на этих картинках в процессе лабораторных тестов, должно стать для него полной неожиданностью. Поэтому даже академические издательства входят в положение и позволяют ученым не выкладывать «аффективные изображения» в разделе про материалы и методы исследования.
Вообще-то в науке так не принято. Учите шимпанзе разбирать буквы – будьте добры предъявить все карточки, которые показывали обезьяне. Описали новую оптическую иллюзию – давайте видео. Но в случае IAPS важнее, чтобы не случилось утечки. Как у вирусологов, которые работают с опасными патогенами.
Отчет об эксперименте напечатал в октябре 2014 года журнал Current Biology. Девять из одиннадцати авторов – медики, биологи и эксперты по обработке томограмм. Имя Джона Хиббинга, профессора политологии из Университета Линкольна, штат Небраска, скромно значится в середине списка. Но именно ему принадлежит научная формулировка идеи, что наша политическая ориентация запрограммирована в мозгу не менее жестко, чем склонность писать правой или левой рукой.
Разница в том, что левши с правшами осознают: это – врожденное, биологическое, тут ничего не попишешь. А левизну или правизну во взглядах до сих пор принято объяснять сознательным выбором, жизненным опытом и правильным воспитанием. В крайнем случае – влиянием пропаганды.
По просьбе ученых 83 совершеннолетних американца ответили на вопросы длинной анкеты про политику. Как вы относитесь к смертной казни? К гей-бракам? К преподаванию эволюции в школе? Можно ли заниматься сексом до свадьбы? А пытать подозреваемых в терроризме? По результатам всех разделили на примерно равные группы – 28 либералов, 28 консерваторов и 27 человек умеренных взглядов. Потом каждого укладывали в томограф, и на встроенном экране аппарата появлялись те самые фотографии из базы IAPS.
Авторы эксперимента сначала честно пробовали надавить на разные эмоции. Вот образы удовольствий: вечер в Альпах, играющие в саду дети. А вот угроза: пистолет у человека во рту, нож у горла, бойцовая собака без поводка. Как только дело доходит до отвратительного, разница между подопытными проявляется особенно остро. Особенно если показывают изуродованных животных. «Когда пилой режут горло собаке, не морщься»{42} – это Бродский предлагает читателям пойти против своей интеллигентской (либеральной, на автомате додумываем мы) природы. Но, видимо, не тем предлагает. Потому что морщатся, судя по результатам эксперимента, именно консерваторы. На томограмме у них ярко вспыхивает амигдала, подкорковый центр эмоций, и вслед за ней в работу включается целый оркестр зон мозга. Дополнительная моторная кора начинает готовить организм к бегству, а дорсолатеральная префронтальная кора, ответственная за рациональное мышление, вынуждена изо всех сил подавлять панику: ты в томографе, это просто фотография, бежать и отворачиваться не надо.
У либералов вместо всего этого многообразия загораются два еле заметных участка в районе островка Рейля, и нейрофизиологи не приписывают этой активности особого смысла. Разумеется, весь остальной мозг за вычетом названных зон не спит, просто занимается – у тех и у других – одинаковой рутинной работой: зрительная кора обрабатывает изображение, лобная доля находит на нем знакомые предметы. И так далее.
Чуткость и ранимость консерваторов, утверждает Хиббинг, – следствие «негативной установки сознания». Уродливое, стоит ему замаячить на горизонте, получает у консервативного мозга наивысший приоритет, потому что любое отклонение от нормы – сигнал о проблеме, которую нужно устранить. Этот механизм мышления, похоже, эволюция закрепляла долгие 2,5 млн лет плейстоцена, когда поддержание старого порядка вещей, круговая оборона и постоянная бдительность давали больше преимуществ в борьбе за выживание, чем, например, изобретательность.
Плейстоцен закончился всего 12 тысяч лет назад. Примерно тогда же люди одомашнили собаку – живую сигнализацию – и избавились от необходимости вскидываться на каждый шорох. Но гены, ответственные за это умение, никуда из популяции не исчезли. Мозг к тому моменту был, как говорят палеонтологи, «анатомически современным», то есть уже не отличался от нашего.
Один из побочных эффектов доисторического механизма бдительности у консерваторов – то, что можно назвать «парадоксом оскорбленных чувств верующих». Те, кто легко оскорбляется, готовы уделить раздражителю больше времени и внимания. Хотя, казалось бы, не нравится – не ешь.
В лабораторном опыте, устроенном в 2012 году командой Хиббинга, это выглядело так{43}. На экране компьютера четыре фотографии одновременно, стык в стык. Одна нейтральная или даже привлекательная – ну, например, играющие дети. И три отталкивающие (допустим, все те же язва-фекалии-мухи).
Специальный прибор, айтрекер, следит за движениями глазных яблок у подопытных. Счет идет на миллисекунды: нам кажется, что мозг впитывает картинку мгновенно, в один присест. Сознание и вправду не успевает перехватить контроль. Но техника раскладывает этот бессознательный присест на фазы. Как замедленная съемка – попадание пули в воздушный шарик.
Либералы медленно изучают все поле зрения, потом останавливаются на какой-нибудь случайной картинке из четырех и фокусируются на ней. И если она неприятная, стремительно переключаются на следующую – пока не дойдут до нейтральной. А консерваторы находят какую-нибудь отталкивающую картинку быстро – и надолго прилипают к ней взглядом.
Следует ли из этого, что консерватор обречен на ранимость, раздражительность, постоянную бдительность и искусственно суженную картину мира? Скорее наоборот: кто родился ранимым, бдительным и раздражительным – тот вырастет консерватором. Политическая ориентация, заявляют Хиггинс с коллегами, – следствие врожденных качеств и, следовательно, тоже вещь врожденная.
Словом, дело совсем не в том, что для каждой «Партии любителей пива» или «Партии пенсионеров» можно, если хорошенько постараться, отыскать свой ген, который делает ее сторонником (хотя и склонность к алкоголизму, и старение – это, конечно, генетически обусловленные вещи). Просто само существование двух полюсов политической жизни, консервативного и либерального – результат того, что в мире живут два типа людей, отличающихся биологическим устройством мозга.
Кроме обостренного отвращения, нейробиологи пытаются найти и другие физиологические реакции, которые отвечают политическим взглядам на двух полюсах спектра. Взять, например, потливость: это реакция симпатической нервной системы, такая же непроизвольная, как учащенное или замедленное сердцебиение. В ней нет ничего рассудочного, связанного с политической философией. И все-таки именно консерваторы активней потеют при резких звуках и пугающих картинках.
Это снова идет вразрез со стереотипом о «пугливых либералах», которые «пороху не нюхали» – в противоположность консерваторам, среди которых спецназовцев, полицейских и служащих МЧС хоть отбавляй. Тут работает, скорее, обратная логика: те, для кого страх – острое и глубокое переживание, охотнее идут в каскадеры или десантники. Трудно быть «адреналиновым наркоманом», если опасность оставляет вас равнодушным. Неудивительно, что в конце концов такие люди овладевают искусством управлять своим страхом действительно лучше штатских.