Теряя друзей, мы порой сожалеем о них не потому, что ценили их достоинства, но потому, что они были нам полезны и были о нас хорошего мнения.
Приятно разгадывать других, но неприятно быть разгаданным.
Томительная болезнь – сохранять здоровье чрезмерной строгостью распорядка.
Всегда боязно видеть того, кого любишь, только что полюбезничав на стороне.
Следует перестать скорбеть о собственных ошибках, когда имеешь силы в них признаться.
Максимы, напечатанные посмертно
Поскольку счастливей всех в мире тот, кто довольствуется малым, то с этой точки зрения, более всего несчастны вельможи и честолюбцы, которых может осчастливить лишь множество разнообразных благ.
Хитрость – убожество способностей.
Философы осуждают богатство лишь из-за нашего дурного им распоряжения; однако от нас зависит, как мы его приобретаем и используем, и вместо того чтобы им подпитывать и умножать пороки, как дерево, подбрасываемое в огонь, питает и множит пламя, нам стоило бы посвятить его добродетелям, тем самым усилив их блеск и привлекательность.
Падение ближнего приятно и друзьям, и недругам.
Каждый считает себя хитрей прочих.
У тщеславия столько видов, что все не перечесть.
Мы слишком охотно верим в подлинность собственных добродетелей, и это порой не позволяет нам верно судить о сентенциях, в которых доказывается лживость человеческих добродетелей.
Мы всего страшимся, ибо смертны, и всего жаждем, словно бессмертны.
Господь наделил людей разными талантами точно так же, как рассадил по свету разные деревья, и у всякого таланта, как и у всякого дерева, – свои свойства и свои, лишь ему присущие плоды; именно поэтому на самом замечательном грушевом дереве не вырасти даже плохонькому яблоку, и самому прекрасному таланту не произвести того, что может сделать дарование среднее, но иного рода; из этого следует, что браться за максимы, не имея в себе крупицы этого дара, так же нелепо, как думать, что в цветнике, где не были высажены луковицы, вдруг расцветут тюльпаны.
Вот убедительное доказательство тому, что человек был создан не таким, каким ныне стал: чем больше он входит в разум, тем больше внутренне стыдится неразумности, низости и развращенности собственных чувств и наклонностей.
Когда другие скрывают от нас правду, не стоит чувствовать себя оскорбленными, ибо мы сами так часто скрываем ее от себя.
Старания философов, стремившихся внушить нам презрение к смерти, лучше всего доказывают, сколь она грозна.
Можно подумать, что черт намеренно пристроил лень на грани многих добродетелей.
Предел добру – зло; предел злу – добро.
Мы охотно осуждаем недостатки других, но это редко способствует исправлению наших собственных.
Радости и беды, выпадающие на нашу долю, влияют на нас не своими размерами, а тем, в какой мере на них откликается наша чувствительность.
Все те, кто столь высоко ставит свое фамильное благородство, обычно не столь высоко ставят то, на чем оно было основано.
Верное средство против ревности: убедиться в основательности собственных опасений; ибо это кладет конец либо жизни, либо любви; средство жестокое, но более милосердное, нежели сомнения и подозрения.
Трудно понять, насколько люди в целом схожи или отличны друг от друга.
Восставать против максим, которые разоблачают человеческое сердце, людей заставляет то, что все боятся разоблачения.
Человек до такой степени жалок, что, любыми способами стремясь к удовлетворению своих страстей, постоянно сетует на их тиранство; ему равно нестерпимы и их насилие, и то усилие, которое надо сделать, чтобы высвободиться из-под их ярма; его отвращают как собственные пороки, так и лекарства против них; и он не способен примириться ни с горестями своего недуга, ни с тяготами исцеления.
Чтобы покарать человека за грехопадение, Господь дозволил ему сделать своим кумиром себялюбие, дабы оно терзало его во всех насущных делах.
Надежда и страх нераздельны: не бывает ни страха без надежды, ни надежды без страха.
Те, кого мы любим, почти всегда имеют над нами большую власть, нежели мы сами.
Мы без труда убеждаем себя в чужих недостатках, поскольку желаемому верится легко.
Душа себялюбия – интерес, и если тело без души слепо, глухо, лишено сознания, бесчувственно и бездвижно, то и себялюбие, если лишить его собственного интереса, будет слепо, глухо, бесчувственно и бездвижно; именно поэтому человек, ради собственной выгоды готовый перевернуть небо и землю, мигом превращается в паралитика, когда речь заходит о чужих интересах; этим объясняется внезапное забытье и временная смерть тех, кому мы толкуем о своих делах, как и их быстрое возвращение к жизни, когда к нашему рассказу добавляется нечто, их затрагивающее; поэтому, беседуя, мы нередко видим, как наш собеседник то теряет сознание, то приходит в себя, в зависимости от приближения или удаления его интереса.
Похвалы всегда раздают с расчетом на выгоду.
Та или иная страсть – всего лишь то или иное пристрастие себялюбия.
Крайняя скука помогает нам разогнать скуку.
Хулы или похвалы чаще всего удостаивается то, что в данный момент принято хулить или хвалить.
Трудней всего быть красноречивым тогда, когда говоришь из страха замолчать.
Если у так называемой силы отнять желание удержать и страх потерять, то почти ничего не останется.
Фамильярность – ослабление почти всех правил общежития, приносимое в общество распущенностью, дабы мы пришли к тому, что именуется удобством. Это одно из проявлений себялюбия: желая все приноровить к нашей слабости, оно освобождает нас от благого подчинения требованиям добронравия, которые из-за его стремления сделать их для нас более удобными вырождаются в пороки. Этому послаблению скорее поддаются женщины, от природы более слабые, нежели мужчины, и они же в большей мере от него теряют: оно ослабляет влияние и уважение, внушаемое их полом, и, можно сказать, лишает добродетель львиной доли ее прав.
Шутка – приятная веселость ума, которая живит разговор и, будучи любезна, помогает завязать дружеские связи, в противном же случае расстраивает их. Она более на стороне того, кто шутит, чем того, кто ее терпит. Эти состязания в остроумии всегда поощряют тщеславие; поэтому те, кто не умеет их поддержать, и те, кого вогнал в краску намек на их недостатки, в равной степени считают себя оскорбленными, как будто потерпели постыдное поражение, простить которое они не в силах. Это яд, который в чистом виде убивает дружбу и пробуждает ненависть, однако если разбавить его приятными вымыслами и льстивой похвалой, будет способствовать ее обретению или сохранению; с друзьями и с людьми слабыми следует его использовать умеренно.
Многие хотят себе благочестия, но никто не желает смирения.
Физический труд избавляет от духовных мук; вот почему счастливы неимущие.
Истинно лишь то умерщвление плоти, что совершается в тиши; иначе его умягчает тщеславие.
Смирение – вот алтарь для жертвоприношений, угодных Господу.
Мудрецу для счастья довольно малости, глупец же ни в чем не находит удовлетворения; именно поэтому люди в подавляющем большинстве несчастны.
Мы лезем вон из кожи не столько ради обретения счастья, сколько ради того, чтобы все считали нас счастливчиками.
Во много раз легче заглушить первое желание, нежели удовлетворить все последующие.
Мудрость для души – что здоровье для тела.
Раз великие мира сего не в силах дать нам телесное здоровье или душевное спокойствие, это значит: мы слишком дорого платим за то, что они могут нам предложить.
Прежде чем всеми силами к чему-то стремиться, следует разобраться, насколько счастлив тот, кто уже этим обладает.
Истинный друг – величайшее из всех благ, о приобретении которого мы менее всего задумываемся.
Влюбленные видят недостатки своих возлюбленных лишь тогда, когда иссякает действие их чар.
Благоразумие и любовь не созданы друг для друга: чем больше любви, тем меньше благоразумия.
Ревнивая жена порой приятна мужу: он постоянно слышит речи о том, что более всего ему любо.
Сколь жалостен удел женщины влюбленной и добродетельной!
Мудрец предпочтет устраниться, чем побеждать.
Изучать людей более необходимо, нежели изучать книги.