Можно извращать и величайшие произведения, придавая им оттенок смешного. Если бы «Энеиду» [62] поручили перевести Скаррону [63], то получился бы шутовской Вергилий.
При ближайшем рассмотрении признанная всеми политическая свобода оказывается выдумкой правителей, предназначенной того ради, чтобы усыпить бдительность управляемых.
Для того чтобы народ обрел истинную свободу, надобно, чтобы управляемые были мудрецами, а управляющие – богами.
Сенат, который я назвал Охранительным, подписал свое отречение от власти вместе со мной.
По конституции 23 фримера VIII года Республики (13 декабря 1799 года), вступившей в силу в результате переворота 18 брюмера, Сенат в составе восьмидесяти членов был поставлен в иерархии государственных учреждений выше Государственного совета, Трибуната и Законодательного корпуса как «великий национальный суд присяжных» и «охранитель конституции». Он имел право вето, т. е. отменить законы, впрочем, лишь по предложению правительства или Трибуната, а также избирал консулов, трибунов, законодателей и высших судей. Сенаторы избирались пожизненно. Это учреждение Консульства и Империи прекратило свое существование с падением Империи.
Я свел все военное искусство к стратегическим маневрам, что дало мне преимущество перед моими противниками. Кончилось все тем, что они стали перенимать мою методу. Все, в конце концов, изнашивается.
В литературе ничего нового уже сказать нельзя: но в геометрии, физике, астрономии еще есть широкое поле для деятельности.
Потрескавшаяся со всех сторон общественная система в ближайшем будущем угрожает падением.
Победа всегда достойна похвалы, независимо от того, что ведет к ней – удача или талант военачальника.
Моя система образования была общей для всех французов: ведь не законы созданы для людей, но люди – для законов.
Меня сравнивали с многими из знаменитых людей, древних и новейших времен; но дело в том, что я не похожу ни на одного из них.
Я никогда не слышал музыки, которая вызывала б у меня столь же изрядное удовольствие, как и татарский марш Меюля [64].
Мой план высадки в Англии был предприятием серьезным. Континентальные дела и только они помешали осуществить его.
Говорят, что мое падение обеспечило спокойствие Европы; но забывают, что именно мне она и обязана своим покоем. Ведь я направил корабль революции прямо к цели. Ныне же правительственные кабинеты пускаются в плавание наобум, без компаса.
Пленив меня, английское правительство запятнало себя позором. Я был весьма удивлен, прочитав в газетах, что меня сделали пленником. Напротив, я по своей воле ступил на борт «Беллерофона».
Когда я писал принцу-регенту, прося его о гостеприимстве, он упустил прекрасный случай снискать себе доброе имя.
После вторичного отречения от престола (22 июня 1815 года) Наполеон, удалившись первоначально в Мальмезон, вскоре добрался оттуда до Рошфора и предполагал переправиться в Америку, но переменил свое решение и написал британскому принцу-регенту знаменитое письмо, в котором просил оказать ему гостеприимство:
Ваше Королевское Высочество!
Являясь жертвою борьбы партий, раздирающей мою страну, и жертвою вражды великих держав Европы, я завершил мое политическое поприще и, подобно Фемистоклу, прибегаю к гостеприимству британского народа; я ставлю себя под защиту его законов, и прошу Ваше Высочество, как самого благородного из моих врагов, оказать мне эту защиту.
Наполеон
Ответа на это послание не последовало. Англия обошлась с Наполеоном как с пленником, обрекая его на строжайшее заточение вдали от Европы, на острове Св. Елены.
Все в этой жизни есть предмет расчета: нужно держаться середины между добром и злом.
Легче создавать законы, чем следовать им.
В единстве интересов заключена законная сила правительства: невозможно противиться им и не наносить при этом себе же гибельный вред.
Деяния союзников доказывают то обстоятельство, что не я был им нужен, но мои трофеи и слава Франции: вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.
Конгресс – это выдумка, используемая дипломатами в своих целях. Это своего рода перо Макиавелли в соединении с саблею Магомета.
Возможно, что здесь имеется в виду, что конгресс, как съезд дипломатов разных стран ради, например, выработки общих принципов к заключению мира, часто, как это бывало в истории, использовался для приобретения наибольших выгод со стороны держав, посредничавших в конфликте, или же, для того чтобы выиграть время, теми державами, которые непосредственно были вовлечены в военные действия. Так было на конгрессе в Шатийоне в 1814 году, так было и во многих других случаях.
Меня огорчает слава M[opo], который нашел смерть в рядах неприятеля. Если бы он умер за родину, я завидовал бы такой судьбе. Мне ставили в вину его изгнание; но в этом ошибаются: так или иначе – ведь нас же было двое, тогда как на деле нужен был только один.
Жан-Виктор Моро (1763–1813) – французский военный деятель, дивизионный генерал, один из лучших полководцев Республики, который успешно действовал против имперской армии во главе Северной и Рейнской армий Республики (1793–1794), впоследствии был назначен командующим Итальянской армией (1799), который поддерживал Наполеона во время переворота 18 брюмера.
В 1800 году Моро одержал блестящую победу над имперской армией при Гогенлиндене. Сподвижник Наполеона и честолюбивый его соперник, Моро был вовлечен в заговор против правительства, за что был арестован и судим. По словам Наполеона, «Моро признался своему адвокату, что виделся с Жоржем (так тогда называли главного заговорщика-террориста Жоржа Кадуля. – С. И.) и Пишегрю, что он разговаривал с ними и предлагал сказать об этом во время вынесения приговора, но адвокат отсоветовал ему делать это, заметив, что, ежели он сознается в том, что виделся с Жоржем, ему не миновать смертного приговора. Моро же при свидании с заговорщиками настаивал на том, что: первое, что необходимо сделать, это убить меня, и, когда меня не будет, армия окажется в полном распоряжении Моро, а покуда я жив, он не сможет ничего предпринять».
После ареста Моро было предъявлено обвинение в заговоре на жизнь Первого консула и против безопасности Республики, в сообщничестве с Жоржем и Пишегрю; когда же Моро прочитал в обвинительном заключении эти имена, бумага выпала из его рук и с ним случился обморок». По приговору суда Моро ожидало тюремное заключение, но по ходатайству Наполеона тюрьма была заменена высылкой за пределы Франции. С 1804 года Моро проживал в Америке как частное лицо, но в 1813 году ответил согласием на приглашение Александра I и стал советником при штабе коалиционных войск, сражавшихся против Франции. 27 августа 1813 года Моро был смертельно ранен в сражении при Дрездене и похоронен в Санкт-Петербурге при почестях, оказывавшихся российским фельдмаршалам.
Я дал французам Кодекс, который надолго переживет памятники моего могущества.
«Моя истинная слава – не сорок выигранных битв: одно Ватерлоо изглаживает воспоминания о стольких победах! – говорил Наполеон. – Но что никогда не забудется, что будет жить вечно, это – мой Гражданский кодекс». Наполеон имел полное право сказать так, потому что Кодекс был его творением; многое из того, что составляет его содержание, было продиктовано им; многие статьи были составлены и помещены в Кодекс только благодаря тому, что, пробуждая мысль и добиваясь четких формулировок, Наполеон заставлял высказываться известных законоведов и неутомимо предлагал все новые и новые компромиссные варианты. Кодекс Наполеона был создан в течение четырех месяцев, через полгода Кодекс был опубликован после ряда поправок и уточнений законодателей.
В Кодексе – 36 разделов и 2281 статья, которые, так сказать, принимают человека от колыбели и следуют за ним до гробовой доски во всех житейских отношениях. Сила Кодекса Наполеона, его неотразимое влияние на весь XIX век и далее коренятся в его неразрывной связи с прошлым. Он покоится на таких перлах эпохи Просвещения, как равенство всех граждан перед законом, полное освобождение личности от оков феодальных прав, веротерпимость до полного равноправия евреев. В Кодексе отстаивались принципы, связанные с собственностью: она освобождалась от всех ограничений, в том числе и тем, что восстанавливалось право завещания. Все эти достоинства Кодекса Наполеона, пришедшего на смену полному юридическому хаосу Старого порядка и эпохи Революции, позволяют французам называть этот образец законодательной формы «Великой хартией XIX столетия».
Плохо, ежели молодые люди постигают военное искусство по книгам: это верное средство воспитать плохих генералов.