Смелые, но неопытные солдаты – это наилучшая предпосылка для победы. Добавьте им по чарке водки пред тем, как отправить в бой, и вы можете быть уверены в успехе.
Люди делают хорошо лишь то, что делают сами: я наблюдал это не раз в последние годы своего царствования.
Итальянская армия была ни на что не годным сбродом, когда Директория назначила меня командующим: у нее не было ни хлеба, ни одежды; я показал ей миланские долины, приказал выступить в поход, и Италия была завоевана.
Речь идет об армии, принимавшей участие в Итальянском походе Бонапарта и боевых действиях Итальянской армии под его командованием против имперско-сардинских войск в Северной Италии в 1796–1797 годы, где впервые столь блестяще проявились выдающиеся полководческие способности Наполеона. В высказывании слышатся отголоски знаменитого приказа Бонапарта, который в числе прочих изучается как образец стиля полководца: «Солдаты! Вы наги; вас кормят впроголодь; правительство много задолжало вам и ничего не может дать. Терпение и мужество, которые вы явили среди этих скал, делают вам честь, но они не доставили вам ни славы, ни выгод. Я поведу вас в самые плодоносные долины в мире. Пред вами откроются роскошные провинции и большие города; вы найдете там лавры почета, славу и богатство. Неужели же у вас не достанет доблести, мужества и стойкости?»
После побед в Италии я не мог вернуть Франции ее королевское величие, но принес ей блеск завоеваний и язык, которым говорят подлинные государи.
Пруссия могущественна лишь на географической карте, политически же и нравственно это самая слабая из четырех великих держав, кои диктуют ныне законы всей Европе.
Всякое значение Испания уже потеряла: у нее не осталось более ничего, кроме инквизиции да прогнивших кораблей.
Иго англичан не по вкусу ни одной нации. Народы всегда страдают под властью этих англичан.
В высказывании говорится о преобладающем господстве Великобритании на морях и колониальном могуществе этой державы, промышленное и торговое развитие которой подавляющим образом действовало на экономику и торговлю европейских стран и за пределами Европы. Противодействие этой гегемонии выразилось, в частности, в том, что европейские державы в конце XVIII – начале XIX веков дважды объединялись на условиях принципов так называемого вооруженного нейтралитета (1780 и 1800 годы), а затем во главе с Францией пытались противостоять английскому торгово-экономическому натиску, используя континентальную блокаду, а также и другие изоляционистские и репрессивные меры.
«Могущество Англии, – говорил Наполеон в декабре 1812 года сопровождавшему его в России Арману де Коленкуру герцогу Виченцскому, – коим ныне обладает сия держава, покоится на исключительном праве, осуществляемом ею в отношении остальных народов и поддерживаемом ею одной. Почему, спрашивается, только она пользуется сим преимуществом, в то время как другие остаются ни с чем? Доказательство, что Англия, и только она одна, извлекает выгоды из того, что принадлежит другим, заключается в том, что она существует лишь благодаря своим таможням и своей торговле… Если б имел я слабость уступить в некоторых пунктах, дабы только заключить невыгодный для себя мир, то не прошло бы и четырех лет, как весь континент в один голос стал бы упрекать меня за то, но было бы уже поздно. Моря оказались бы закрыты для нашей морской торговли, а Англия, воспользовавшись перемирием ради желанной передышки, чтобы вновь и вновь набивать свои сундуки, стала бы повелевать всем и вся…» [65]
Приготавливаясь к экспедиции в Египет, я не собирался лишать престола Великого султана. По пути туда я уничтожил дворянство Мальты, хотя до этого ему удавалось сопротивляться силам Оттоманской империи.
9 июня 1798 года французская эскадра с армией, предназначенной для похода в Египет, бросила якорь близ Мальты. Этот остров с 1522 года находился во владении духовно-рыцарского католического ордена иоаннитов. Крепость ордена защищали неприступные стены и многочисленная артиллерия. Гарнизон состоял из двух тысяч солдат пехоты и трехсот тридцати солдат – кавалерии, имевших в своем распоряжении неплохой арсенал и запас продовольствия на три года. Генерал Бонапарт хотел воспользоваться островом как промежуточной базой из-за его выгодного стратегического положения. Гроссмейстер ордена Фердинанд фон Гомпеш не был расположен оказывать Бонапарту сильного сопротивления, но отказался исполнить требования о сдаче. После непродолжительной канонады рыцари ордена сдались без особого сопротивления. Однако французам ненадолго удалось удержать за собой Мальту. Вскоре остров оказался блокированным английским флотом, и после двадцатишестимесячной осады французский гарнизон под командованием генерала А.-Б. де Вобуа должен был сдаться. Остров перешел во владение Англии.
Я никогда не видел такого одушевления, какое обнаружил французский народ при моей высадке во Фрежюсе. Все говорили мне, что сама судьба привела меня во Францию, и, в конце концов, я сам тому поверил.
Узнав из присланных ему писем и из английских газет о неудачах, постигших Республику, о поражениях в Италии и о печальной судьбе Цизальпинской республики, созданной его победами, генерал Бонапарт оставил в Египте своим заместителем генерала Ж.-Б. Клебера, а сам 24 августа 1799 года направился в сопровождении почти пятисот сподвижников во Францию. Во время плавания Бонапарт постоянно подвергал себя опасности не столько по причине противных ветров, сколько из-за возможности встретиться с англичанами. После трудного и утомительного плавания он достиг Корсики, а затем и Франции, где высадился 8 октября под радостные крики народного воодушевления. «Мы уже были в гавани, – писал сопровождавший Наполеона его секретарь Л.-А. де Бурьенн, – и готовились пристать к берегу, как разнесся слух, что на одном из фрегатов находится генерал Бонапарт. В одно мгновение море покрылось гребными судами; тщетно мы их просили удалиться, – нас почти что силою перевезли на берег, и когда мы говорили толпившимся около нас мужчинам и женщинам об опасности, которой те подвергали себя (опасности заразиться чумой, т. к. Бонапарт и его спутники не прошли еще обычный в таких случаях карантин. – С. И.), то в ответ слышались восклицания: "Лучше чума, чем австрийцы!" Нигде не останавливаясь, Бонапарт проследовал в Париж; на всем пути его встречали как спасителя Отечества».
Если бы я хотел быть только вождем революции, то моя роль скоро оказалась бы сыгранной. Но, благодаря шпаге, я стал ее повелителем.
Я побился бы об заклад, что ни император России, ни император Австрии, ни король Пруссии не пожелали бы стать конституционными монархами, но они поощряют к тому мелких государей, ибо хотят, чтобы те оставались ни на что не годными. Так и Цезарю легко удавалось покорить галлов только потому, что последние всегда были разобщены под властию представительного правления.
Самое важное в политике – следовать своей цели: средства не значат ровным счетом ничего.
Нидерланды – всего лишь российская колония, где действует британское исключительное право.
Это высказывание, безусловно, нуждается в комментарии, но, скорее всего, здесь как раз тот случай, когда переводчик или издатель допустили ошибку и фраза приобрела иной смысл, ибо более чем наверняка эта фраза рукописи была передана при публикации неверно.
Политическая система Европы внушает жалость: чем больше ее изучаешь, тем более опасаешься гибельных последствий, к которым она приводит.
В Европе мое последнее отречение так никто и не понял, ибо действительные его причины оставались неизвестными.
Имеется в виду, разумеется, второе отречение Наполеона. Оно могло быть понято и зачастую понималось публицистами и отдельными биографами императора как расписка в собственном бессилии перед ударами самой судьбы, как вынужденное решение перед лицом политического банкротства, как логическое завершение карьеры государственного и политического деятеля. Однако те причины, которые Наполеон перечислил, он считал главными и основополагающими в принятии своего решения об отречении.
У меня никогда не было сомнений в том, что Т[алейран] не поколебался бы приказать повесить Ф[уше]: но, кто знает, может быть, они пожелали бы идти на виселицу вместе. Епископ хитер как лиса, его же собрат – кровожаден как тигр.
Речь идет о знаменитых деятелях эпохи Революции, Директории, Консульства и Империи. Это Шарль-Морис де Талейран-Перигор (1754–1838), принц Беневентский, герцог Дино, и Жозеф Фуше (1759–1820), герцог Отрантский. У Наполеона едва ли были какие-либо сомнения на их счет; он слишком хорошо знал обоих, чтобы уже после вторичного отречения не выразить сожаление о том, что не успел повесить ни того, ни другого.
«Я оставляю это дело Бурбонам», – якобы добавил при этом Наполеон. Однако Бурбоны после вторичного возвращения на французский престол не только воздержались от справедливого возмездия одному из них (Фуше был одним из тех, кто голосовал за смертную казнь для короля Людовика XVI, а Талейран весьма способствовал аресту и смертному приговору представителя династии Бурбонов Луи-Антуана герцога Энгиенского), но приняли их на службу. Аристократ Ф.-Р. Шатобриан был в Тюильри, когда при дворе появился хромой Талейран под руку с Фуше и прошел в королевский кабинет. Он не мог скрыть своего негодования при виде обоих: «И вдруг отворяется дверь; молча входит Порок, опирающийся на Преступление, – г-н Талейран, поддерживаемый г-ном Фуше; адское видение медленно проходит предо мною, проникает в кабинет короля и исчезает там».