Английский народ – народ купеческий, только и всего: но именно в торговле и состоит его могущество.
О смерти герцога Энгиенского и капитана Райта много понаписали гнусностей: смерть первого из них не была делом моих рук, ко второй же я совершенно не причастен, ибо не мог помешать англичанину в припадке сплина перерезать себе горло. (Герцог Энгиенский писал к Наполеону, который был расположен отменить смертный приговор, но *** переслал ему письмо герцога лишь после исполнения приговора: такова доподлинная правда.)
Это пояснение вполне справедливо, а роль Талейрана в этой драме такова. Именно он указал Наполеону в разговоре 8 марта 1804 года, будто живший в Бадене один из представителей династии Бурбонов Луи-Антуан герцог Энгиенский руководит заговорщиками и покушается на жизнь Первого консула. Герцог был схвачен французскими жандармами, привезен в Венсенский замок, судим военным судом и расстрелян 21 марта 1804 года. Сам Наполеон, никогда не любивший сваливать на других ответственность за свои поступки, через много лет в припадке гнева в глаза и публично бросил Талейрану роковые слова: «А этот несчастный? Кто уведомил меня о его местопребывании? Кто подстрекал меня расправиться с ним?» Талейран ничего не посмел возразить, ибо принимал самое активное участие в деле герцога Энгиенского.
Это было ему нужно для того, чтобы доказать Наполеону свою преданность и терроризировать роялистов казнью принца из дома Бурбонов, т. к. Талейран опасался за свою участь в случае реставрации королевской власти. Письмо, которое герцог Энгиенский написал Наполеону перед расстрелом и которое, безусловно, привело бы к помилованию герцога, именно поэтому и было задержано Талейраном и вручено ему тотчас же после казни. Стендаль, который писал об этом в своем сочинении «Жизнь Наполеона», видел копию этого письма в руках Лас-Каза.
Также речь идет о Джоне Уэлсли Райте (1769–1805), капитане британского королевского флота, который на корабле «Бриллиант» участвовал в осаде Гибралтара (1781), затем был послан в Петербург и Москву с – как писали его биографы – «важной миссией». Далее имело место тесное служебное и дружеское знакомство с известным адмиралом Сиднеем Смитом и крейсирование под его командой французских берегов на военном корабле начиная с 1794 года, в ходе которого оба были взяты в плен (1796), и заточение в парижском Тампле, которое закончилось бегством обоих в 1798 году, затем с тем же С. Смитом побывал в Египте и Сирии до 1802 года, где участвовал в укреплении цитатели Сен-Жан-д’Акр, которую французы так и не смогли взять, далее на кораблях британского флота участвовал в привычном для него крейсировании берегов Франции, но после высадки в Кибероне был отправлен с тайной миссией в Париж, где был арестован и вновь препровожден в тюрьму Тампль. Несмотря на то, что расследование не подтвердило его связи с роялистскими агентами, его продержали в заключении больше года, правда, дело усугублялось тем, что во время допросов Райт отказался отвечать на какие бы то ни было вопросы, и в ночь на 27 октября 1805 года он покончил жизнь самоубийством, перерезав себе горло. Поговаривали, что это было связано с известием об австрийской капитуляции в Ульме, но это весьма и весьма сомнительно, т. к. в то же время газеты сообщили об исходе сражения при Трафальгаре.
Пятнадцать лет мой сон охраняла моя шпага.
Я укрепил самое устройство Империи. Чиновники неукоснительно исполняли законы. Я не терпел произвола, а посему машина работала исправно.
В делах финансовых наилучший способ добиться кредита – не пользоваться им: налоговая система укрепляет его, система же займов ведет к потерям.
Случай правит миром.
Во времена моего могущества я мог добиться выдачи мне принцев дома Бурбонов, ежели бы хотел этого: но я уважал их несчастие.
Я приказал расстрелять пятьсот турок в Яффе; перед этим гарнизонные солдаты убили моего парламентера: эти турки были моими пленниками еще при Эль-Арише и обещали более не сражаться против меня. Я был суров по праву войны, что было продиктовано тогдашним моим положением.
Наполеон упоминает об эпизоде Сирийской кампании, когда после штурма 5 марта 1799 года крепость Яффа была взята французами. Город сопротивлялся в течение двух дней, и в результате, ожесточенной схватки на его улицах две тысячи защитников Яффы нашли свою смерть. От трех до четырех тысяч албанских наемников, или арнаутов, как их называли турки, было окружено в цитадели крепости. Они кричали адъютантам генерала Бонапарта, что будут сражаться до последнего, если им не будет дарована жизнь. Вопреки приказу Бонапарта адъютанты дали согласие сохранить этим турецким наемникам жизнь и распорядились привести их во французский лагерь. Увидев такую массу пленных, Наполеон был не на шутку озадачен: «Что хотят они от меня? Разве у меня есть чем их кормить? Или суда, чтобы перевезти их в Египет или во Францию?..» На оправдания Богарне («…не вы ли настоятельно требовали от нас предотвратить резню?..») Бонапарт ответил: «Да, вне всякого сомнения, но в том, что касается женщин, детей, стариков и вообще мирных жителей, а не солдат с оружием в руках…» [69]
В течение трех дней во французском лагере шли совещания высших офицеров о судьбе пленных. Предложение о препровождении арнаутов в Египет было отклонено: необходимый в таких случаях эскорт ослабил бы и без того небольшую армию французов. Отпустить пленных на свободу в условиях войны также едва ли было разумно, т. к. французы знали, что этим людям, которые рассматривали французов как неверных, было неизвестно такое понятие, как слово чести: давая обещание не сражаться более против французов, они всегда его нарушали, – таких примеров было предостаточно. Таким образом, к сожалению, выход мог быть только один, и исключение французы сделали только для нескольких сот попавших в плен египтян и турецких артиллеристов, которых предполагалось включить в состав французской армии.
Полковник Вильсон, который много писал о моей египетской кампании, уверяет, будто я приказал отравить раненых собственной моей армии. У генерала, отдавшего подобный приказ, – человека, лишившегося рассудка, – уже не осталось бы солдат, которые захотели бы сражаться. Вслед за господином Вильсоном эту нелепость повторяли по всей Европе. Но вот что произошло на самом деле: у меня было сто человек, безнадежно больных чумой; ежели бы я их оставил, то их всех перерезали бы турки, и я спросил у врача Деженетта [70], нельзя ли дать им опиум для облегчения страданий; он возразил, что его долг только лечить: и раненые были оставлены. Как я и предполагал, через несколько часов все они были перерезаны.
В «Мемориале Св. Елены» помещено основательное опровержение этого утверждения сначала полковника, а затем генерала британской службы Роберта Томаса Вильсона (1777–1849), автора описания Египетского похода генерала Бонапарта: «Больные, находившиеся под присмотром главного врача, то есть раненые, были эвакуированы все без исключения на штабных лошадях, в том числе и на лошадях главнокомандующего, который долгое время шел пешком, как и вся армия… Остальные были уже безнадежны и не вынесли бы страданий в пути, поэтому Наполеон и спросил главного врача, не дать ли им из человеколюбия опиума; но на это врач ответил, что его дело лечить, а не убивать…»
Лас Каз сообщает далее, что приказ о выдаче опиума так и не был отдан, что, даже если бы Наполеон и отдал его, все равно приказ было бы трудно исполнить: как оказалось, в походной аптеке опиума было слишком мало. Наполеон, а значит, и Лас Каз неоднократно возвращались к этой теме; она всерьез занимала Наполеона, поскольку версия Вильсона еще долгое время продолжала волновать умы и служила одним из главных аргументов противников Наполеона, утверждавших, что он запятнал себя преступлением.
Врачи нередко ошибаются: они делают порою слишком много, в других же случаях – далеко не все. Однажды Корвизар[71] получил от меня в подарок шестьдесят тысяч франков: это способный человек и единственный непогрешимый врач, которого я знал.
При Ватерлоо в моих линейных войсках числилось семьдесят одна тысяча человек: у союзников же таковых было около ста тысяч, но я едва не разбил их.
При Ватерлоо численность англичан составляла восемьдесят четыре тысячи солдат при двухстах шестидесяти шести орудиях; у французов было семьдесят четыре тысячи при двухстах сорока единицах артиллерии. Численность пруссаков под командованием фельдмаршала Блюхера, подошедших на помощь Веллингтону и спасших его от разгрома, доходила до двадцати четырех тысяч солдат.
Я увез де Прадта с собою в Испанию, чтобы вести войну против монахов: но он ловко выкрутился из этого дела, что не так уж плохо для архиепископа.
Я создал мой век сам для себя, так же как и я был создан для него.
От правосудия зависит общественный порядок. Поэтому по праву место судей – в первом ряду общественной иерархии. Поэтому никакие почести и знаки уважения не могут почитаться для них чрезмерными.
При Йене пруссаки не смогли продержаться и двух часов, а свои крепости, которые могли защищать не один месяц, сдавали после суточной осады.