Я не брал на себя труд вести переговоры с государями Германии: напротив, я увлек их за собою после победы при Аустерлице: и они сделали на меня ставку, поскольку я был победителем. Александр также сможет сделать это, когда разобьет пруссаков и австрийцев.
Вероятно, речь идет о Рейнской конфедерации германских государств, договор о создании которой был подписан 12 июля 1806 года в Париже. Тогда и после подписания этого акта в конфедерацию вошли Бавария, Вюртемберг, Баден, Берг, Гессен-Дармштадт, Нассау и другие германские государства. Союз германских государств под эгидой Франции явился следствием решимости государств Западной и Южной Германии, стоявших на более высокой ступени развития, нежели Австрия и Пруссия, отстаивать свою независимость за пределами Священной Римской империи, а не внутри ее. Таким образом, Империя германской нации прекратила свое существование, а император французов с этого времени становился протектором Рейнской конфедерации.
Истинный монарх, желая войны, не избегает ее: когда же его вынуждают к ней, он должен, отнюдь не медля, первым обнажить шпагу, быстро и энергично осуществить вторжение, иначе все преимущества будут у нападающей стороны.
Локк [97] – великий толкователь и плохой логик.
Ежели бы в империи Тиберия [98] были якобинцы и роялисты, то уж он не терял бы времени попусту, проводя оное в оргиях.
Общие места богословских споров вышли из моды, их заменили общие места в политике.
Я восстановил отличия таковыми, как я их понимаю, то есть основанными на титулах и трофеях; мое дворянство не было феодальным старьем: в бароны я жаловал из капралов.
Я – не из тех слабоумных государей, которые позволяют все делать другим и не делают ничего сами, иначе я мог бы выговорить себе что-то вроде королевства, например за Луарой.
«За Луарой» потому, что, вопреки желанию французской армии, по договору, заключенному между Веллингтоном и Блюхером с одной стороны и Сенским префектом и двумя уполномоченными французского правительства с другой, французские войска отводились за реку Луару, а Париж сдавался союзникам.
Я не думаю, что Франция когда-либо знала лучший порядок, нежели тот, каковой был при мне.
Государь, совершенный во всех отношениях, должен был бы поступать как Цезарь, нравами походить на Юлиана [99], а добродетелями – на Марка Аврелия [100].
Надобно править людьми, пользуясь упряжью, которая надета на них сейчас, а не той, что была в прежние времена.
Спрашивать, до каких пор религия необходима политической власти, все равно что спрашивать, до каких пор можно делать прокол больному водянкой: все зависит от благоразумия врача.
Высокопарный Тацит говорит, что опасно оставлять жизнь тем, у кого отняли все: я убедился в справедливости этого!
После московской катастрофы меня уже сочли было политическим трупом: но все еще оставались я сам и мое имя, и вот уже через три месяца я вновь явился во главе двухсот тысяч моих солдат.
Мое восемнадцатое брюмера было значительным по своим последствиям: ведь именно с этого момента началось восстановление общественного порядка во Франции.
Старания Бонапарта примирить все политические партии после переворота 18 брюмера и заставить признать его верховную власть не могли увенчаться полным успехом, пока западные провинции Франции относились враждебно к новому режиму и к основным принципам Революции, пока их поощряли к сопротивлению преданные Бурбонам эмигранты и английское правительство. Поэтому Бонапарт решился положить конец внутренним смутам в Вандее н Бретани. Он издал манифест 28 декабря 1799 года, в котором объявлял, что все прошлое будет забыто, что всякий сможет свободно исповедовать свою религию, что католические священники должны быть служителями Бога мира, что всем изъявляющим раскаяние и покорность будет дарована амнистия.
Последствием этого стало то, что многие роялисты и шуаны прекратили борьбу и сложили оружие. Против непримиримых вандейцев, таких как Жорж Кадудаль и Луи де Фротте, была применена военная сила. Развал и беспорядок в полицейском аппарате страны приобрели характер национального бедствия, в особенности из-за многочисленных разбоев на дорогах Франции при Директории. Первый консул покончил с этим злом уже в первые месяцы своего правления: меры были жестокими, не только против захваченных с поличным разбойников, но и против тех, кто давал пристанище преступникам или перекупал награбленное. Репрессивные меры направлялись и против полицейских чинов, виновных в попустительстве или пособничестве. Был установлен строжайший контроль в сфере финансовой политики, устанавливался новый порядок отчетности, казнокрадство сурово преследовалось. Реформе подверглось и судебное дело. Наполеон требовал, чтобы суд действовал вне всяких соображений политического характера: «Никогда не рассматривайте, к какой партии принадлежал человек, который ищет правосудия». Конституция VIII года Республики как нельзя лучше отвечала запросам времени, последовавшего за 18 брюмера, обеспечивая правосудие и восстанавливая порядок в хаосе государственного механизма. Талантам, предприимчивости, честолюбию было открыто новое поприще, на котором могли развиваться все устремления и дарования.
Когда полными пригоршнями разбрасывают почести, многие недостойные люди тоже набрасываются на оные, а имеющие несомненные заслуги отступают в сторону. Кто же будет искать эполеты на поле сражения, когда их можно заполучить и в чьей-нибудь прихожей.
Революционеры и эмигранты в равной степени были ненасытными по части богатств и отличий. В низости они соперничали друг с другом. Я же хотел возвеличить новых людей, но поелику не имел в том успеха, то брал их, сколько возможно, в рядах моих солдат.
Во время моих итальянских кампаний Директория только и делала, что тявкала; она пробовала мне указывать: в ответ я посылал ей Мадонн из чистого серебра, она умолкала, и моя армия продолжала идти вперед.
Директория «тявкала» потому, что генерал Бонапарт проявлял, по ее мнению, чрезмерную самостоятельность, в особенности, когда брал на себя политические переговоры. Вот несколько характерных примеров, иллюстрирующих высказывание. Еще до решения участи Ломбардии битвой при Лоди Фердинанд герцог Пармский заключил с Бонапартом перемирие, в силу которого вышел из военного союза со Священной Римской империей (Австрией) и обязался выплатить Франции в качестве контрибуции два миллиона франков, предоставить двадцать картин известных мастеров, одну тысячу четыреста лошадей и одну тысячу центнеров провианта для армии.
Через несколько дней Эркюль III герцог Моденский последовал примеру своего соседа и 17 мая 1796 года купил за семь миллионов франков и двадцать картин мир с Францией. 23 июля в Болонье было заключено перемирие, по которому Папа Римский уступил французам право держать гарнизоны в легатствах Болонье и Ферраре, а также обязался выплатить Франции двадцать один миллион франков и передать около ста произведений искусства. «Дань» налагалась на тех итальянских государей, которые сотрудничали с австрийцами, и в тех случаях, когда у противной стороны не хватало наличных денег, контрибуция бралась произведениями искусства – практика, сложившаяся задолго до Итальянского похода Бонапарта.
Со времен Карла Великого [101] пехота всегда была плоха. В моей же армии не было французского солдата, который не считал бы себя способным противостоять врагу и победить.
Закон должен быть ясным, точным и единообразным: толковать его – значит допускать искажения.
Больше всего лиц держит в своей памяти тот, у кого больше воображения.
Ежели бы флибустьеры способны были вести политику, достойную их храбрости, они основали бы великую империю в Америке еще в шестнадцатом столетии.
Странно, но в этот век Просвещения монархи видят надвигающуюся грозу лишь тогда, когда она уже разразилась.
Слово «либеральный», которое в нынешние времена столь чарует уши идеологов, это слово – моего изобретения. Так что если уж я узурпатор, то они – плагиаторы.
Государя начинают презирать, когда он слаб и нерешителен: это гораздо хуже, нежели когда им управляет министр неспособный и лишенный уважения.
Перед тем, как появился мой Гражданский кодекс, во Франции отнюдь не было настоящих законов, но существовало от пяти до шести тысяч томов различных постановлений, что приводило к тому, что судьи едва ли могли по совести разбирать дела и выносить приговоры.
Марк Аврелий жил и умер в великом почете, поелику он безмятежно и при благоприятных обстоятельствах унаследовал империю. Это счастие могло быть уготовано моему сыну.