, остались без ответа.
Кончина Наполеона вновь открыла Лас Казу дорогу во Францию. Вскоре благодаря посредничеству одного из британских пэров, ему удалось получить назад свои бумаги и среди них рукопись, над которой он трудился на протяжении восемнадцати месяцев пребывания на острове Св. Елены. В 1823 году Лас Каз начинает публиковать свой «Мемориал Святой Елены»[30].
Что же касается рукописи, названной в английском ее издании «Максимы Наполеона», то с большой долей уверенности можно судить о том, что перед нами обладающий известной степенью достоверности источник, хотя и дошедший до нас в переводе на другой язык. Оставшаяся без пояснений фраза в предисловии издателя («Впоследствии мы имели случай удостовериться, что рукопись действительно принадлежала перу этого верного слуги») позволяет сделать вывод о том, что у самого издателя были сомнения в авторстве этого сочинения, но затем, по прошествии некоторого времени, были получены дополнительные сведения насчет подлинности рукописи и всякие сомнения относительно принадлежности ее перу Лас Каза отпали.
«Максимы и мысли» представляют собой сборник, содержащий 469 высказываний, касающихся политической истории и современности, литературы, философии и т. д. Высказывания не систематизированы, и определенная последовательность в их череде обнаруживается крайне редко, лишь иногда заметна связь между двумя рядом стоящими максимами, не более. Но это скорее исключение, нежели правило. Какой-либо хронологической последовательности в изложении событий, которые упоминает в своих высказываниях «узник Св. Елены», мы также не найдем, перед нами свободное течение мысли, не стесненное заранее обусловленной формой повествования и системой изложения. Вероятно, эти высказывания записывались день за днем по мере того, как появлялись, и в этом смысле близость между «Максимами и мыслями» и «Мемориалом Святой Елены» кажется более чем правдоподобной, ибо, как известно, и в «Мемориале» высказывания Наполеона, который, естественно, был всегда свободен в выборе предмета беседы, записывались Лас Казом по мере их появления за завтраком, на прогулке, во время отдыха и т. д. Ограничившись этими самыми общими наблюдениями, обратимся к содержанию книги и приведем некоторые из наполеоновских высказываний, сравнив их с теми, что помещены в «Мемориале Святой Елены».
«Фридрих (Фридрих Великий. – С. И.) взял на себя труд опровергать Макиавелли еще до того, как стал королем; полагаю, он сделал бы лучше, если б оправдывал его после своего воцарения. Этот Макиавелли писал разве что для мелодраматических тиранов» (CDVII). Обратившись к основному произведению Лас Каза, мы не найдем в нем ни одного высказывания Наполеона, касающегося знаменитого флорентийского гуманиста, тогда как в «Максимах и мыслях» их наберется еще пять. Но здесь весьма возможно предположение о том, что у Наполеона – редактора «Мемориала» – были свои причины избегать упоминаний о Макиавелли: и роялисты, и либералы не раз обвиняли его в политическом макиавеллизме.
«Мир – это великая комедия, где на одного Мольера приходится с десяток Тартюфов» (CCIX). В «Мемориале Святой Елены» Наполеон неоднократно высказывается о Мольере, причем Лас Каз сообщает, что Наполеон не раз читал «Тартюфа» после обеда в присутствии придворных и однажды выразился об этой пьесе как о неподражаемом произведении великого писателя, но в то же время сказал, что не поколебался бы запретить постановку этой пьесы, если бы она была написана в начале XIX века, ибо некоторые сцены, по мнению Наполеона, весьма грешат против нравственности.
Обратимся к другим высказываниям Наполеона о древней и современной ему литературе.
В «Мемориале» зафиксированы слова Наполеона о Гомере. Это не удивительно, ибо на протяжении всей своей жизни он не раз перечитывал гомеровский эпос и даже брал его с собой в походы, а когда у Наполеона возникла идея создания походной библиотеки, то в списке книг, составленном лично императором для своего библиотекаря Барбье, значились поэмы легендарного слепого певца. «B своих творениях, – записывал Лас Каз слова Наполеона, – он был поэтом, оратором, историком, законодателем, географом и теологом; воистину, это – энциклопедист своей эпохи» [31]. В «Максимах и мыслях» Наполеону приписывается такой пассаж: «Если бы “Илиада” была написана нашим современником, никто не оценил бы ее» (XVIII), или такое высказывание: «Почему Гомеру отдавали предпочтение все народы Азии? Потому что он описывал приснопамятную войну первейшего народа Европы против самого процветающего народа. Его поэма – едва ли не единственный памятник той далекой эпохи» (CCCXCII). Едва ли приведенные высказывания противоречат одно другому, скорее наоборот – они взаимно дополняют друг друга.
10 ноября 1815 года Лас Каз записал в «Мемориале», что Наполеон беседовал с жительницей острова мадам Стюарт о ее родине Шотландии и «много говорил об Оссиане». У Лас Каза больше нет упоминаний легендарного шотландского поэта, волновавшего воображение и молодого Бонапарта, и императора Наполеона, а в «Максимах и мыслях» Наполеону приписывается такое высказывание: «Я люблю Оссиана, там много мысли, исполненной силы, энергии, глубины. Это – северный Гомер; поэт в полном смысле слова, поелику трогает душу и потрясает ее» (СССХСVII). Такое высказывание, хотя и не находит эквивалента в «Мемориале», вполне укладывается в череду литературных пристрастий Наполеона: известно, что том Оссиана был с Наполеоном на пути в Египет.
В записи от 1 июня 1816 года «Мемориала» уделено много места суждениям Наполеона о Шатобриане, его отношении к религии и политических убеждениях знаменитого французского писателя. «Во время катастрофы 1814 г. господин де Ш… прославился памфлетами, столь пылко-страстными, столь злобными и полными бесстыдной клеветы, что, надо полагать, теперь он сожалеет о них, и такой прекрасный талант уже не станет опускаться до того, чтобы делать сию клевету достоянием гласности». В «Максимах и мыслях» мы обнаруживаем следующее: «Г-н де Шатобриан почтил меня красноречивой, но отнюдь не справедливой филиппикой. Он много сделал для торжества королевского дела. Воистину, это – гениальный человек» (CCCXVIII). В последней фразе угадывается каламбур: Шатобриан в то время был известен в первую очередь как автор сочинения «Гений христианства».
Говоря о том, что «высокая трагедия <…> была школой великих людей», о том, что «трагедия воспламеняет душу, возвышает сердце, может и должна творить героев», Наполеон под пером Лас Каза в «Мемориале» высказывается о Корнеле: «В этом отношении Франция обязана Корнелю…; да, господа, если б он жил средь нас, я дал бы ему княжеский титул». В «Максимах и мыслях» мы находим: «Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром» (LII). Это уже не просто сходство, но весомый аргумент в пользу подлинности высказываний Наполеона, помещенных в «Максимах и мыслях».
Многие приписываемые Наполеону высказывания из «Максим и мыслей» касаются событий истории Франции и Европы периода Консульства и Империи, событий 1814 года, эпохи Ста дней, политических последствий поражения в кампании 1815 года.
«Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне» (XI). Нечто сходное с приведенным высказыванием, касающимся событий 1806–1807 годов, мы обнаруживаем в «Мемориале»: «…Большие часы, нечто вроде будильника сего государя (Фридриха Великого. – С. И.), увезенные нa Святую Елену и поставленные на камин императора, поспешность, с которой Наполеон бросился в Потсдаме к шпаге великого Фридриха, восклицая: “Пустъ другие берут иную добычу: для меня же вот что дороже всех миллионов…”, доказывают, как высоко ставил император сего государя».
К кампании 1806–1807 годов относится и другое высказывание из «Максим и мыслей»: «Говорили, будто я оскорбил королеву Пруссии, вовсе нет. Я только сказал ей: “Женщина, возвращайся к своей прялке и хозяйству”. Мне не в чем себя упрекнуть. Она сама признала свою ошибку. Я велел освободить ее фаворита Хатцфельда, а не то его бы расстреляли» (VII). Подобной фразы в «Мемориале» мы не найдем, а факт освобождения прусского сановника из-под стражи представлен вне какой-либо связи с королевой Луизой Прусской, как великодушный жест императора в ответ на слезы отчаявшейся жены Хатцфельда. Однако подробности встреч Наполеона с прусской королевой во время тильзитских переговоров (в передаче Наполеона), его стремление постоянно держать дистанцию перед лицом унизительных, почти навязчивых ходатайств прусской королевы позволяют допустить возможность приведенного высказывания.
В «Максимах и мыслях» имеется суждение Наполеона, касающееся одного из важнейших учреждений Империи – Почетного легиона: «Учреждая Почетный легион, я объединил единым интересом все сословия наций. Установление сие, наделенное жизненной силой, надолго переживет мою систему» (СХI). В «Мемориале Святой Елены» Лас Каз приводит такие слова Наполеона: «…Разнообразие рыцарских орденов и самое посвящение в рыцари было характерным для замкнутого сословного общества, тогда как единственное в своем роде пожалование в кавалеры ордена Почетного легиона с его универсальностью, напротив, являло собою подлинное равенство. Одно поддерживало отчуждение среди различных сословий общества, тогда как другое должно было привести к сплочению граждан; и его влияние, его следствия <…> могли быть неисчислимыми: то был единый центр, всеобщая движущая сила самых различных честолюбивых устремлений…»
Можно, вероятно, привести и многие другие высказывания из «Максим и мыслей», сопоставив их с соответствующими местами «Мемориала». К примеру, «Случай – вот единственный законный повелитель во всей вселенной» (LXXXI) и «Случай правит миром» (CXCIV) имеют прямую аналогию в «Мемориале»: «Случай, который правит миром». Однако и так очевидно, что между двумя сличаемыми источниками обнаруживается вполне отчетливое сходство. Кроме того, фактическая сторона «Максим и мыслей» уже отчасти говорит в пользу подлинности помещенных в этой книге высказываний императора. Разумеется, если бы обнаружилось возможно большее число текстуальных аналогий в обоих сочинениях, то это явилось бы самым весомым подтверждением версии о том, что французский оригинал рукописи, опубликованной в 1820 году на английском, принадлежал перу Лас Каза. Но и так, вероятно, решительные сомнения в подлинности высказываний Наполеона едва ли могут возникнуть, ведь в противном случае высказывания «узника Св. Елены» должны были быть непременно весьма разоблачительными для Наполеона, как то не раз бывало в большинстве публикаций эпохи Реставрации.