Имеется в виду одно из центральных событий войны между Францией и Испанией, когда французский король Людовик XIV, давно вынашивавший планы присоединить к Франции Франш-Конте, в феврале 1663 года послал в эту провинцию войска во главе с маршалами Луи II принцем де Бурбон-Конде и Франсуа Анри де Монморанси герцогом Люксембургским, которые и завоевали большую часть Франш-Конте, после чего сам король прибыл туда, дабы своим присутствием увенчать это присоединение.
Я все еще внушаю союзникам панический страх! Пусть же они не посягают на мое величие, ибо сие может им еще дорого стоить.
Я нашел в Потсдаме шпагу великого Фридриха и его орденскую ленту; трофеи сии значили для меня куда больше, нежели те сто миллионов, которые Пруссия выплатила мне.
24 октября 1806 года, когда в поражении Пруссии уже не было сомнений и война ушла на восток, Наполеон со свитой остановился близ прусской столицы в Потсдаме, в замке Сан-Суси. Император не скрывал своего волнения, он преклонялся перед гением великого короля. Наполеон посетил комнаты Фридриха Великого, подержал в руках его подзорную трубу, перелистал несколько книг с пометами короля и не удержался от соблазна завладеть шпагой, орденскими лентами и портупеей Фридриха. «Для меня эти трофеи, – воскликнул он, – дороже всех сокровищ короля Вильгельма (короля Фридриха-Вильгельма III. – С.И.). Я пошлю их моим старым ганноверским солдатам, передам их коменданту Дома Инвалидов, который сохранит их как свидетельства побед Великой армии» [32]. 26 октября Наполеон посетил гарнизонную церковь Потсдама и могилу Фридриха Великого. Отделившись от сопровождавшей его свиты, он несколько минут провел в молчании у могилы короля.
Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны.
Мне известны забавные истории обо всех европейских дворах, которые весьма поразвлекли бы современников, но мне чужда всякая сатира.
Я перечитываю Макиавелли [33] всякий раз, когда позволяют мои болезни и занятия, и все более убеждаюсь, что он не что иное, как профан.
Мой план десанта в Англию был грандиозным: надобно было построить порты и корабли. В этом предприятии Брюи оказался достойным помощником; в тщедушном теле он носил пламенную душу.
В начале августа 1805 года были закончены основные приготовления к высадке на Британские острова. Первые памятные медали о десанте в Англию уже были отчеканены. Водевильная труппа получила повеление приготовиться к переезду через Ла-Манш, чтобы дать в Лондоне представления из французского репертуара. Двадцать миллионов патронов в лагере, построенном в окрестностях Булони на берегах Ла-Манша, ожидали своего часа, когда их должны были распределить среди солдат так называемой Английской армии Наполеона. Численность армии вторжения составляла более двухсот тысяч солдат. Наполеон ожидал лишь мгновения, когда его морские силы окажутся в состоянии противостоять английскому флоту и расчистить путь к местам предполагаемой высадки.
Для успеха операции, по словам Наполеона, ему было достаточно трех дней: транспортных и других вспомогательных средств, построенных в Булони, у него было в достатке. Однако два важных обстоятельства помешали Наполеону осуществить это беспримерное в истории предприятие: из-за действий британского флота на Средиземноморье эскадра французских кораблей не смогла усилить французский флот в Ла-Манше, а вскоре и новая коалиция, финансировавшаяся Великобританией, замаячила на горизонте, вынудив Наполеона отложить на неопределенное время высадку десанта в Англии и обратиться всей своей мощью против Священной Римской империи и России. В организации Булонского лагеря и разработке десантной операции большое участие принимал морской министр Эсташ Брюи (1759–1805), знания и распорядительность которого император высоко ценил.
Европейские газеты довольно некстати сравнивают два террора – 1793 и 1815 годов: я не вижу тут ни малейшей аналогии. С одной стороны, все поражает воображение, внушает ужас и возвышенные чувства: с другой – все мелочно, жестокосердно и пошло. В 1793 году головы составителей проскрипционных списков довольно часто падали вослед за головами жертв; в 1815 году трусы и подлецы, которые пили кровь из одного лишь удовольствия, убивали побежденных, не подвергаясь при этом опасности. Режим 1793 года пожирал своих предводителей, режим 1815 года своим собственным оставлял жизнь. Не могу понять, чего добиваются подобным сравнением.
Действительно, два террора, 1793 и 1815 годов, сравнивать невозможно: первый из них – якобинско-санкюлотский – был направлен против дворянства (аристократии), священников, не присягнувших новой власти, и вообще так называемых «подозрительных»; второй – «белый», роялистский террор – направлялся под защитой иностранных штыков против республиканцев, «цареубийц» и сторонников Наполеона.
Для правительства нерешительность государей то же, что и паралич в членах тела.
Если бы «Илиада» была написана нашим современником, никто не оценил бы ее.
«Илиаду» Наполеон впервые прочел еще в Бриеннской школе, затем не раз перечитывал и заботился о том, чтобы Гомер был представлен во всех императорских библиотеках. «“Илиада”, – говорил он, – так же как Книга Бытия и самая Библия, – знамение своего времени. Впечатление, которое эта поэма на меня производит, лишний раз подтверждает справедливость всеобщего признания. Что поражает меня в ней более всего, так это то, что тогдашняя грубость нравов соединяется в ней с истинным совершенством мысли» [34].
Не солдаты меня покинули, но я покинул моих солдат.
Эту фразу можно было бы вообще оставить без комментария, но, вероятно, нелишним будет подчеркнуть, что армия Наполеона, включая, разумеется, и гвардию, всегда отличалась исключительной преданностью своему императору и ни разу не проявила неповиновения во время войны или нежелания поддерживать императорский режим. Исключение составляло весьма немногочисленное и не имевшее поддержки в войсках республикански настроенное офицерство, участвовавшее в заговорах, в том числе и на жизнь Первого консула Бонапарта.
Те, кто ищет счастия в роскоши и расточительстве, подобны предпочитающим блеск свечей сиянию солнца.
Я уже довольно сделал для того, чтобы жить в памяти последующих поколений: я завещаю мою славу сыну и мои памятники – Европе.
Заурядный человек домогается общества вельмож не ради них самих, но ради их власти, а те принимают его из тщеславия или по мере надобности.
Аббат де Прадт писал назидания, планы кампаний и исторические сочинения, это – превосходный сочинитель и более нежели странный архиепископ.
Доминик Жорж Фредерик де Риом де Пролиак де Фур де Прадт (1759–1837), аббат, депутат Генеральных штатов от второго сословия, эмигрировал в 1791 году и после 18 брюмера вернулся во Францию, стал епископом и духовником Наполеона, а после успешно выполненной миссии в Испании получил сан архиепископа Малинского.
В 1812 году Прадт был назначен послом Франции в Великом герцогстве Варшавском, в 1814 году вместе с Талейраном содействовал воцарению Бурбонов на французском престоле. Впоследствии выступил автором мемуаров о своем посольстве в Варшаву и нескольких исторических трудов по французской и европейской истории.
Муниципальное правление имеет свои хорошие стороны. Его недостаток – в том, что оно не является монархическим. Подданные слишком удалены от власти; для древних галлов такое устройство было в порядке вещей. Цезарь, завоевав их, нашел такой образ правления совсем не плохим.
Мнение Цезаря о так называемом муниципальном правлении у галлов могло быть почерпнуто, разумеется, только из «Записок о Галльской войне», написанных самим римским полководцем. Римляне пришли в Галлию около IV века до н. э. и с тех пор вели там почти непрерывные войны. Они нашли в Галлии более 90 различных племен, составлявших так называемые государственные общины (civitates), связью между которыми служили всегалльские советы (concilia tothis Galiae), состоявшие из старейшин общин. Форма правления в галльских общинах была или монархической, или республиканской; царская власть не представляла собою наследственный институт, а в республиканских общинах военная власть обыкновенно была отделена от гражданской. Bo главе civitates стоял сенат, в котором заседали представители аристократии. Вообще само понятие муниципального правления для тогдашних времен весьма относительно и не может быть вполне применимо в современном значении этого слова.
Справедливость есть образ Бога на земле.
Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе; несчастны те, кто слаб по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это – ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне.
Тот день в Сен-Клу был всего лишь балаганом, не более того: накипь времен революции и борьбы партий не могла бороться против меня и против Франции. Те, кто стремился вызвать во