Роспуск моей армии история поставит в ряд самых опрометчивых политических ошибок королевского правления.
Просвещенной нацией не управляют полумерами: здесь нужна сила, последовательность и единство во всех деяниях.
Тот, кто предпочитает богатство славе – расточитель, который берет у ростовщика и разоряется на процентах.
В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Йена, если не считать еще и четвертого, когда я дал австрийскому императору аудиенцию во рву, на поле сражения.
Сражение при Маренго 14 июня 1800 года имело место в Северной Италии (в 5 км к юго-западу от Алессандрии), близ деревни, у которой сошлись имперская армия под начальством фельдмаршала М. Меласа и французская под командованием генерала Бонапарта. Численное превосходство имперских сил поначалу вынудило французов отступить, но подоспевшие свежие французские дивизии во главе с генералом Л. Дезе нанесли решающий удар по австрийской армии, и общее наступление французов довершило ее поражением (см. CLXXXV («Самые беспримерные капитуляции…»)).
Аустерлиц – город в Моравии, на реке Литтаве, в 20 км к востоку от Брюнна, близ которого 20 ноября (2 декабря) 1805 года разыгралось сражение между союзной российско-имперской армией (3-я антифранцузская коалиция) и французской армией. Диспозиция для армии союзников, разработанная генерал-квартирмейстером имперской армии Ф. Вейротером, была принята к исполнению. Главнокомандующий М. И. Кутузов не прочь был уклониться от сражения, но не настоял на этом перед Александром I. Несмотря на превосходство в силах, союзники, сделав ряд стратегически серьезных ошибок, потерпели сокрушительный разгром. 3 декабря, по инициативе императора Франца II, между ним и Наполеоном было подписано перемирие, одним из пунктов которого значился отвод русских сил с австрийской территории. Император Александр I не пожелал последовать примеру Франца II и остался в состоянии войны с Францией.
Йенское сражение (14 октября 1806 года) состоялось близ города Йена (герцогство Саксен-Веймарское) в 20 км к востоку от Веймара, на реке Заале, между французской и прусско-саксонской армиями после того, как французская армия под командованием Наполеона, в авангарде которой двигался корпус маршала Даву, преодолела дефиле Франкенвальда и через долину реки Заале вышла в тылы прусской армии. Сражение разыгралось на пространстве между городами Йена и Веймар и было выиграно французами: у них было более чем двойное превосходство в силах (девяносто тысяч солдат). Потери пруссаков составили двадцать семь тысяч убитыми и пленными, вся их артиллерия досталась французам (см. CXCIX («При Ватерлоо в моих линейных войсках…»)).
«Аудиенция во рву» имела место в долине Зиарошитц 4 декабря 1805 года, через день после Аустерлица, уже после того, как Наполеон принял принца Иоганна фон Лихтенштейна, просившего от имени своего государя о перемирии. В два часа пополудни Наполеон уже начинал терять терпение: побежденный при Аустерлице император Франц не кстати заставлял себя ждать, но так продолжалось недолго, и встреча в конце концов состоялась. Первые слова императора Франца были поразительно похожи на те, которые через два года скажет Александр I на свидании с Наполеоном: «Англичане – это торговцы пушечным мясом… Для меня нет никаких сомнений, в этой ссоре с Англией Франция оказалась права». Выразить недовольство союзниками – верное средство подавить собственное смущение и спасти лицо, а также отчасти переложить ответственность за свои поступки на других. Но Наполеон не настаивал на собственных оценках и был любезен с недавним противником. Беседа протекала вдали от свит, и, таким образом, на долю истории пришлось не так уж много услышанного. «Итак, Ваше Величество обещает мне не начинать более войны против меня?» – спросил Наполеон. «Обещаю вам и сдержу свое слово» – был ответ. Наполеон проводил собеседника до кареты, обнял его и, когда карета отъехала, вернулся к ожидавшей его свите. «Господа, мы возвращаемся в Париж. Мир заключен», – такими словами он подвел итог своей беседы с прошлым и будущим своим противником.
Не числом одерживают победы. Александр победил триста тысяч персов во главе двадцати тысяч македонян [37]. Дерзновенные предприятия и мне особенно удавались.
Палата представителей, которую я создал, закончила свое поприще вместе со мною. Она могла спасти Францию от нашествия, дав мне неограниченную власть. Два десятка мятежников повредили себе сами: они сделали глупость, когда завели разговор о конституции в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре. Мне показалось, что в их лице я вижу греков поздней Империи, кои узрели пред собою Магомета [38].
Палата депутатов была учреждена императором французов по декрету от 1 мая 1815 года о выборах народных представителей. 7 июня состоялось открытие палаты; из 629 мест депутатов большинство принадлежало либералам и республиканцам. По так называемому «Дополнительному акту» к конституциям VII, X и XII годов Республики, подписанному Наполеоном 22 апреля 1815 года, исполнительная власть была поставлена под контроль власти законодательной. «Гласность, свобода выборов, ответственность министров, свобода печати – я хочу всего этого, – заявил Наполеон. – Я – человек из народа, и, если народ хочет свободы, я обязан подчиниться». Таким образом, в эпоху Ста дней стало очевидным, что императорский режим способен к трансформации самих основ, на которых он покоился с 1804 года, и на деле начал приобретать черты конституционной монархии. Впрочем, Наполеон отлично понимал, что речь шла об уступке одной лишь оппозиции в лице республиканцев и либералов, к которой народ едва ли имел отношение. После вторичного отречения Наполеона и воцарения Бурбонов палата вскоре потеряла всякое значение.
Также речь идет о заседании палаты 23 июня 1815 года, на котором встал вопрос об отречении Наполеона в пользу сына. После бурного обсуждения повестки дня заседание закончилось принятием постановления: 1) Наполеон II становится императором французов вследствие отречения Наполеона от престола и в соответствии с конституциями Империи; 2) палаты пэров и представителей назначают правительственную комиссию в целях гарантирования народу свобод и общественного спокойствия. Когда государственный министр Реньо де Сен-Жан д’Анжели доложил Наполеону о заседании палаты, император спросил, чем заняты депутаты. «Проектом конституции, Ваше Величество», – отвечал Реньо. «Не нашли ничего лучше? – отозвался император. – Совсем как в те византийские времена: в то время как они, эти несчастные, все совещаются да обсуждают, враг уже стоит у ворот» [39]. Говоря так, Наполеон имел в виду союзников, включая и русские войска под командованием генерал-фельдмаршала М. Б. Барклая де Толли, которые уже спешили перейти границы Франции.
После Ватерлоо союзники – английская армия под командованием А.-К. Уэлсли герцога Веллингтона и прусская во главе с Г.-Л. фон Блюхером, а затем и другие, не участвовавшие в кампании 1815 года коалиционные войска – двигались на Париж, преследуя отступавшие французские части и встречая на каждом шагу сопротивление. 1 июля около полудня прусские войска, обогнув французскую столицу, подошли к ней с юго-запада. Шедшие во главе корпуса генерала И.‑Э. Цитена войска вытеснили французские части из встретившегося на их пути Севра. В то же время другие прусские части атаковали расположенный близ Севра Сен-Клу. Севр оказал пруссакам отчаянное сопротивление. На помощь стоявшим там французским войскам пришли местные жители, что уже склоняло пруссаков к отказу от намерения атаковать, но силы были слишком неравными, и уже к трем часам дня Севр был взят, что позволило союзникам постепенно замкнуть кольцо вокруг французской столицы.
После моего отречения в 1815 году неприятель еще мог быть разбит. Я предлагал дать мне командование. При этом я не имел никаких личных видов, но мне отказали.
Для религии служители культа – то же, что чиновники для власти. Человек заурядный измеряет кредит куртизана числом его лакеев: чернь судит о всесилии Бога по количеству священников.
Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита [40], это – невероятный болтун: Полибий [41] же, напротив, – не какой-нибудь пустой декламатор: он доставляет удовольствие и просвещает.
Наполеон хорошо знал сочинения Тацита, но предпочитал ему других историков древности. Приведенное высказывание перекликается с другим суждением Наполеона: «Расцвечивать все одними мрачными красками, как то делает Тацит, едва ли справедливо. Бесспорно, он – способный живописатель, смело и красочно, даже соблазнительно пишущий сочинитель; но прежде всего им движет цель непременно произвести впечатление. Истории же не надобны представления, кои вводят в заблуждение; она должна давать ясную картину событий и просвещать, а отнюдь не только предлагать нам описания и повествования, поражающие наше воображение» [42]. Говоря о пьесах Ж. Расина, Наполеон не раз высказывался в том смысле, что тот часто во всем старался следовать Тациту, забывая порою о театральной художественности и естественности.
Мое правление было либеральным, поелику оставалось твердым и строгим. Исполнителей я приглашал отовсюду: меня мало заботили убеждения, лишь бы следовали моим правилам. Мне было легко, ибо я строил заново.