— Что с тобой, черт возьми? — сильно встряхиваю ее, но снова безуспешно. Приходится повторить маневр, проведенный с Видадом. Обхватив Эрику за плечи, с силой заставлю нагнуться к полу и волоком дотаскиваю упирающуюся, кусающуюся и рычащую девушку до сравнительно безопасного коридора, успев по дороге захватить брюки, валяющиеся на полу. Как они там оказались, сейчас неуместно вспоминать. Эрика не теряла времени даром до того, как началась стрельба, и успела переодеться в светло-бежевую абайю. Но мне одежда понадобилась не для того, чтобы прикрыть голый зад на случай, если придётся бежать. Мне необходимо содержимое карманов.
Грохот вертолётных лопастей нарастает. В комнате, где мы ещё пару минут назад разговаривали с Видадом, раздается характерный звук ударившейся о пол гранаты, выпущенной снайпером из вертолета. Черт… Нам повезет, если детонатор рванет не мгновенно. Зона ударной волны не меньше шести метров. Мы находимся максимум в четырёх. Дерьмовый расклад.
— Уходим, — успеваю подхватить Эрику на руки и быстро перемещаюсь к двери, выбивая ее точно так же, как минуту назад.
Раздается оглушительный взрыв детонировавшего снаряда и нас буквально вышибает в коридор ударной волной. Сгруппировавшись, я накрываю Эрику сверху, упираясь локтями в пол и закрывая ладонями уши; скрещиваю ступни, чтобы осколками не порвало бедренные артерии. Грохот неимоверный, и обломки стен и мебели осыпаются на меня, бетонная пыль забивает лёгкие, жар опаляет спину, халат дымится прямо на мне. Удар от падения смягчает мягкий ковер. Ильдар, застонав, плашмя заваливается набок. Его правая сторона лица кровоточит, изрешечённая разлетевшимися осколками гранаты. На плече рваная дыра, из которой сгустками хлещет кровь. Грудная клетка судорожно дергается вверх-вниз. Ублюдок жив, а это почти хорошая новость. В глазах, устремлённых на меня, безумие и шок. Пошевелившись, он роняет из ослабевших окровавленных пальцев оружие, я смахиваю его в сторону, чтобы, опомнившись, Видад не начал палить, поддавшись панике. В ушах гул, в глазах дымовая завеса. Ядовитый смрад стремительно распространяется по коридору, где-то там, в глубине номера, рушатся стены и летят пули в разбитые оконные рамы. Я быстро встаю и, убедившись, что Рика не ранена, подтягиваю ее к себе. Она впала в состояние полной прострации и больше не кусается, не дерется, безропотно подчиняется, глядя в одну точку.
— Уходим, мать твою. Если не собираешься подыхать, поднимай зад, — толкаю Видада ногой.
Тот начинает неуверенно двигаться, я, схватив его за локоть здоровой руки, дергаю вверх, помогая подняться. Веду обоих к одному из запасных эвакуационных выходов. Ильдар хромает, спотыкается и воет от боли, оставляя на стенах кровавые следы от своих ладоней. Рика молчит, я придерживаю ее за талию. Есть что-то жуткое и пугающее в ее покорном молчании. Я знаю, куда идти. Схему отеля изучил еще вовремя во время регистрации. Мне понадобилось на это всего несколько секунд. Фотографическая память не подвела. Надеюсь, что до крайнего выхода военные АРСа ещё не добрались. Оказавшись в конечном пункте, останавливаюсь и прислоняю Рику к стене. Ильдар, захрипев, начинает харкать кровью, сползая на пол.
— Только попробуй сдохнуть, — бросаю я, практически не слыша собственного голоса из-за временной глухоты, вызванной взрывной волной. Дернув металлический засов замка, берусь за ручку железной массивной двери эвакуационного выхода, приоткрываю на несколько миллиметров, зажимая в правой руке Кольт и стараясь не скрипеть. Выглянув наружу, замечаю черный бронированный внедорожник и десяток парней в камуфляжной форме. По особым знакам отличия понимаю, что предо мной агентура американских спецслужб.
— Я сейчас тебе дам уйти, Ильдар. Но мы не договорили, — бесшумно закрыв дверь, поворачиваюсь к Видаду. Собрав рваную, покрывшуюся бордовыми пятнами рубашку на груди, рывком приподнимаю, заставляя посмотреть на меня. Он сипло дышит, с трудом фокусируя на мне взгляд. — Ты знаешь, что мне нужно. В обратном случае я тебя из-под земли достану.
Видад медленно моргает, едва заметно кивая. Веки его тяжело опускаются, по телу проходит судорога. Бл*дь, он скорее окочурится, чем выполнит мое требование. Перевожу свое внимание на Эрику, пустым отсутствующим взглядом уставившуюся на свои обутые в сандалии ноги. Она находится в шоке, состояние прострации и отрицания.
— Детка, — приподняв ее лицо за подбородок, беру его в ладони, наклоняясь так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — Ты меня слышишь, Рика?
Ее взгляд по-прежнему стеклянный, отрешённый. Застывшая фарфоровая кукла. Зарываюсь пальцами в рассыпавшиеся по плечам волосы, в которых запутались кусочки побелки и прочий мусор. Прижимаюсь губами к ее губам. Сухим и горячим, неподвижным.
— Давай, детка, времени в обрез. Мне надо, чтобы ты понимала меня, — отстранившись, я легонько хлопаю ее по щеке, но снова безрезультатно. — Сработал самый отстойный вариант из всех, что были, — продолжаю я, пристально глядя в расширенные зрачки, из глубины которых на меня смотрит собственное отражение. — Тебе нужно сейчас уйти с Ильдаром. Помнишь, что ты однажды для меня сделала? — сунув одну руку в карман, я достаю то, что взял из брюк, пока мы ползли по полу номера. С силой разжимаю одну из ее ладоней, сжатых в кулак, и вкладываю туда четки, на которые нанизан мой перстень.
— Сделай это снова. Только ты и я. Только наше, Эйнин, — хрипло шепчу я, сближая наши лица. — Только мы знаем, что это значит. Понимаешь? — я заглядываю в самые голубые в мире глаза, в которых наконец-то пробуждается осознанное выражение.
Пальцы девушки непроизвольно сжимаются, и она едва заметно моргает. Потом снова и снова. Робкие трепыхания длинных ресниц словно неуловимые взмахи крыльев бабочки. Сердце болезненно сжимается. Моя сумасбродная отчаянная девочка, растерявшая весь свой глянец, подпалившая свои прекрасные крылья в огне, противостоять которому не способна ни одна спецслужба мира. Это не конец. Нет. Необратима в нашем жестоком мире только смерть, все остальное мы сможем исправить. Мне не стоило прикасаться к тебе, только смотреть. Ты создана для меня, Эйнин, но я создан, чтобы терять тебя снова и снова. Я не говорю этого вслух. Не посмею. Слова способны убить точно так же, как и пуля, попасть прямо в сердце и застрять там холодным осколком… или подарить надежду, на которую мы не имеем права. Из уголков ее глаз вытекают слезинки одна за другой, по телу проходит дрожь, и Эйнин начинает всхлипывать, а потом рыдать громко и в голос. Я обнимаю ее, привлекая ближе, но она с неожиданной силой отстраняется от меня, а потом порывисто обнимает сама и снова отталкивает, покрывая мои плечи ощутимыми ударами плотно сжатых кулачков.
— Я не пойду никуда, не пойду. Нет! — раздаётся ее вопль, полный отчаяния. Я зажимаю ее рот ладонью, с силой вдавливая в стену своим телом. Она лихорадочно дрожит и плачет навзрыд, и каждая ее слеза ядовитой болью проникает в сердце.
— Ты пойдёшь, Эрика, — жёстким тоном говорю я, четко выговаривая каждое слово. — Там снаружи твои люди. Никто тебя не тронет. Здесь смерть.
— Нет, — отрицательно мотает головой Эйнин.
— Да, детка. Да! Я хочу, чтобы ты вернулась туда, где твое место. Бросишь работу, забудешь все как страшный сон, выйдешь замуж и будешь счастлива.
— Ты смеёшься надо мной? — в наполненных слезами глазах плещется недоумение.
— Со мной нельзя. Я женат, Рика, — выдыхаю я напротив ее губ, и она мгновенно каменеет, распахивая ресницы.
— Что? — недоверчивый шепот и вспыхнувший болезненным осознанием взгляд.
— Просто уходи. Тебе все расскажут и без моего участия, — отзываюсь хрипло.
— Как ты мог… — кулаки с силой упираются в мою грудную клетку.
— Ничего личного. Просто хороший секс, — скрепя сердце с деланной небрежностью бросаю я. — Относись к этому проще. Не я первый, не я последний.
— Сукин ты сын. Я убью тебя, — разъярённо рычит Эрика, слезы продолжают непроизвольно струиться по бледным щекам.
Если бы я не держал ее так крепко, она бы выполнила угрозу не колеблясь. Я вижу зарождающуюся ненависть в мятежных глазах, которые не давали мне спать ночами с пятнадцатилетнего возраста.
— Желающих и без тебя достаточно, Эйнин, — криво ухмыляюсь я, делая шаг назад и освобождая девушку.
Замахнувшись, она влепляет мне пощечину по травмированной стороне лица. Я чувствую, как щека снова начинает кровоточить. Это ничто. Пустяк. Настоящая боль гораздо глубже. Все правильно. Эйнин должна научиться ненавидеть меня уже сейчас, чтобы справиться с тем, что последует дальше. Я жду второго удара, но она обессиленно отстраняется и, пошатнувшись, упирается лопатками в стену, обхватывает себя руками. Ты чувствуешь, Эйнин? Это то, чего я боялся. Огонь всегда полыхает ярче, когда горит сердце. Мне не жаль. Я чувствую то же самое. Совместно проживаемая боль, как и любовь, соединит невидимыми нитями наши души, сцепит намертво. Я так много хочу сказать тебе, но некоторые клятвы и обещания теряют смысл, когда произносятся или слишком рано, или слишком поздно, или не теми и не там. Мы могли бы любить друг друга так, как никому бы и не снилось…
Судорожные рыдания затихают в груди Эрики, и когда она снова поднимает на меня свой взгляд, в нем нет ничего, кроме арктического холода. Мои губы дергаются в нервной улыбке.
— Отстрели этому ублюдку яйца, если он выкарабкается и попробует подкатить к тебе, — хрипло произношу я.
— Я отстрелю их тебе, если мы снова встретимся, — резко парирует она.
Внутри что-то болезненно натягивается. Именно такой я увидел ее в галерее. Холодной, самоуверенной, насмешливой, строптивой копией девушки, которую я не мог выкинуть из головы долгие годы.
— Я же не разбил твое сердце, детка? — намеренно легкомысленным тоном спрашиваю я.
— Наше прощание затянулось, не находишь? — ее стальной язвительный вопрос как раз вовремя, потому как на лестничном пролете над нами раздается торопливый топот.
Оторвав взгляд от Эрики, снова надевшей свой бронебойный кокон стервозной бунтарки, поворачиваюсь к Видаду. Наклонившись, сгребаю кандуру на его груди и рывком поднимаю на ноги.