коны почти полностью скрывают ее лицо. Но завладевшей всем моим вниманием брюнетке не нужно оборачиваться. Я уже знаю, кто передо мной. Понял с первой секунды, и даже не потому, что обладаю феноменальной способностью замечать мельчайшие детали, а по острой мгновенной реакции своего тела.
Вот уж кого точно не ожидал встретить в логове разврата Маркуса Флеминга. Хотя, судя по краткой сводке, выданной мне Сальмой и тем фото, что нашел в инстаграмм мисс Доусон после запоминающейся встречи в галерее, удивляться особо нечему.
Эрика Доусон. Имя ей не подходит. Слишком простое, резкое, ограниченное. Эрика… что же в тебе так заводит меня? Листая ее инстаграмм, я пытался убедить себя, что в ней нет ничего особенного, еще одна кукольная модель с чувственными формами, легкомысленная, самовлюблённая, озабоченная своей внешностью, но самообман не сработал. Чем сильнее Эрика обнажала тело, рекламируя дорогое нижнее белье, тем больше закрывалось ее лицо, пряча в прозрачных голубых глазах истинные эмоции.
Сейчас она выглядит совсем иначе, чем в своем популярном профиле. Нежно-персиковое, идеально облегающую фигуру запашное платье выглядит вполне невинно, если бы не провокационные декольте и тонкий поясок, дернув за который, можно с лёгкостью снять его с девушки. В прошлый раз была не менее провокационная и полная соблазна дернуть за собачку молния на спине. И я не понимаю, почему меня безумно злит, что девушка, которой удалось за считанные секунды завладеть моими мыслями, не говоря уже о физической реакции тела, сидит среди доступных одноразовых девиц, не сводя заинтересованного взгляда с Маркуса Флеминга, который вряд ли когда-либо посмотрит на нее, как на женщину. Если мисс Доусон явилась сюда за приключениями на свою сочную упругую попку, то я их ей гарантирую. Оторвавшись от барной стойки обхожу дешевую блондинку, и приближаюсь к Эрике Доусон, которая наконец-то поднимает на меня свой стервозный взгляд, отчётливо зафиксировавшийся в моей памяти. Сколько раз она отказала мне позировать? Два, три? Одного не понимаю – зачем набивать себе цену, если все, что ты прячешь, может посмотреть каждый, заглянув в инстаграмм.
– Ты? – без особой радости произносит девушка, мазнув взглядом по моему лицу, бегло вниз и снова в глаза. – Ты не переодевался с прошлого раза? – насмешливо спрашивает она. Пафосная сучка в сшитом на заказ платье, бриллиантами в ушах, дизайнерских туфельках с шипованными ремешками. Кто тебя трахает, детка? Видимо, ты хороша, раз он не скупится на дорогие шмотки и драгоценности.
– Бедный художник не может похвастать таким разнообразным гардеробом, как высокооплачиваемая модель, – парирую я, добавляя в слова двойной смысл.
– Почему мне кажется, что ты только что назвал меня шлюхой? – она неожиданно раздвигает чувственные губы в сексуальной улыбке, заставляя меня схватиться за стакан, который успел поставить. Промочив пересохшее горло глотком виски, я сажусь на соседний свободный стул и продолжаю пялиться на нее, как обезумевший от похоти девственник. Напряжение между нами трещит, сгущается, становится осязаемым, еще мощнее, глубже, чем в галерее. Я смотрю на ее искривленные в насмешливой улыбке губы, и мое самообладание подводит, рисуя в воображении не совсем привычные моим холстам картины. Она выглядит и пахнет, как секс. Секс. Много-много секса. Грязного, непрерывного, изматывающего. Никаких простыней и шелка. К черту постель. Грубо, неистово, на покрытом засохшими каплями краски полу или на станковом мольберте, который выдержит безумный натиск двух одержимых похотью любовников. Голые, агрессивные, голодные…
– Ты не возражаешь, – ухмыляется девушка, возвращая из развратных образов. Оргии Флеминга отдыхают по сравнению с тем, что я напридумывал. – Я права?
– Чтобы я не сказал, ты останешься при своем мнении, – склонив голову, я посылаю ей чувственную улыбку. – Ты подумала насчёт портрета?
– Я же сказала «нет», – Эрика выразительно закатывает глаза, и, повернувшись к бармену, заказывает еще один коктейль, отправив парня в нокаут ошеломляюще сексуальной улыбкой. Похоже, не только я пал жертвой сногсшибательной притягательности Эрики. Но мысль не приносит облегчения, скорее, раздражение, злость, желание сбить спесь со стервозной девицы. Она намеренно меня дразнит? Вопрос – зачем? Женское кокетство или все-таки недвусмысленный эротический призыв. Обычно для меня ответ понятен с одного единственного взгляда в глаза женщине, но с мисс Доусон проверенная годами система дает сбой. Теряю сноровку, или это она такая особенная?
– Раз уж ты нарушил мое уединение, так, давай, бедный художник, попробуй меня уговорить на бесплатные два часа работы в качестве твоей натурщицы, – заявляет Эрика, снова разворачиваясь ко мне. Я неотрывно блуждаю взглядом по роскошному стройному телу. О чем она там говорит? Тебе больше идет молчать, девочка. Задравшийся подол позволяет рассмотреть точеные ноги в туфельках на высокой шпильке, шипованные ремешки, переплетаясь, крепко обвивают маленькую ступню. В одной руке бокал с голубоватым коктейлем, в другой покрытый стразами клатч, прижатый к бедру.
– Ты сегодня необычайно молчалив. Я задала вопрос, – приподняв брови, с легким недовольством произносит Эрика. Я смотрю на кончики длинных ресницы, аккуратный носик, тронутые помадой очерченные красивые губы, бесцеремонно опускаю взгляд в глубокое распашное декольте, в котором различимы полные полушария упругих грудей, приподнимающихся от каждого вдоха. Ее возбуждение выдают проступающие сквозь тонкую ткань соски и порозовевшая кожа на ключицах и скулах, широкие зрачки с потемневшей радужкой, в которых словно тончайшей кистью художника оставили крошечные темные крапинки. Ее глаза так похожи на другие: словно присыпанные серебристым инеем… бездонные, как моря, соленые от слез, я не могу выбросить их из памяти, пытаюсь освободиться, оставляя на новых и новых полотнах, а потом они смотрят на меня с немым укором и все начинается снова.
– Двух часов будет недостаточно, Рика, – хрипло отвечаю я, не узнав собственный голос. – Ни тебе, ни мне. И, если для тебя это важно, я заплачу, сколько скажешь.
– Ты намеренно меня оскорбляешь, или у тебя такой хреновый подход к соблазнению женщин? – вспыхнув еще ярче, возмущенным шепотом спрашивает девушка, сжимая в руках клатч и проворно спрыгивая со стула.
– Почему ты сразу все сводишь к сексу, Рика? – встав вслед за ней, я успеваю поймать ее запястье, крепко обвивая пальцами, и разворачиваю к себе лицом, глядя в мятежные потемневшие до оттенка штормового океана глаза.
– Я? – пытаясь отпихнуть меня в сторону, возмущается мисс Доусон. Я миролюбиво улыбаюсь, поглаживая нежную кожу на хрупком запястье. Ощущая бешеный пульс под подушечками пальцев.
– Мы же говорим о картине, разве нет?
– Я же сказала «нет».
– Ты попросила меня уговорить тебя, – напоминаю я, опуская взгляд на вздымающуюся и умоляющую об умелых властных руках грудь. Мои идеально подходят. Скользнув пальцами от запястья к локтю, я чувствую, как Эрика вздрагивает всем телом, кожа на руках покрываются мурашками. Она хочет… и не только мои руки, но и разнузданный трах на полу в мастерской, который непременно случится после того, как мы закончим портрет. Мой член яростно протестует, болезненно упираясь в ширинку брюк, и я уже не уверен, что смогу с ним договорить об отсрочке.
– У тебя отстойно получилось, Престон, – все еще злится Рика, с кошачьей грацией возвращаясь на стул.
– Ты запомнила мое имя. Это прогресс. Думала обо мне?
– Пфф, – пренебрежительно бросает девушка. – С трудом узнала.
– Лукавишь, Рика, – улыбаюсь я. – Мы на вечеринке. Давай выпьем, просто поговорим. Никакого секса на барной стойке. Это я тебе гарантирую.
– Я уже где-то подобное слышала, – скептически отзывается она.
– И что парень не сдержал слово?
– Иди к черту, Джейдан.
– Это шутка.
– Писать картины у тебя получается лучше, чем шутить.
– Согласен. Чувство юмора у меня весьма специфичное, – с притворным сожалением признаю я.
Мы заказываем напитки, продолжая подтрунивать друг друга. Что может быть сексуальнее остроумной перепалки с соблазнительной девушкой? Только сумасшедший секс. Так, хватит. Иначе к черту правила, отведу ее в одну из комнат за раздвижными ставнями и трахну на покрытой красным покрывалом кровати. Покрывала одинаковые во всех потайных комнатках. В первые месяцы моей работы в Нью-Йорке я оставался до утра на вечеринках Флеминга, и успел проверить каждое укромное местечко в огромном особняке. А потом мне приелось. Или неизведанных комнат не осталось? Не терплю однообразия.
– Кстати, где твоя подружка? Я ее видела среди гостей, – заказав третий по счету коктейль, небрежным тоном интересуется Эрика. Пригубив глоток виски, я пожимаю плечами, делая вид, что не понимаю, о ком речь.
– У художников не бывает подружек.
– Тогда Муза? – настаивает Рика.
– У кого-то возможно. Для меня Муза это нечто неразгаданное, – туманно отвечаю я.
– А как же слухи о твоих интрижках с натурщицами?
– Они случаются после того, как я их разгадал, – смеюсь я.
– Ты поганец, Джейдан Престон, – удивительно правдиво делает выводы Рика. – Наглый, самовлюблённый бабник, – а вот это лишнее.
– Ты же не думаешь, что я кого-то принуждаю?
– А Марьям? – внезапно задает вопрос Эрика. Шутливый тон исчезает, взгляд напряженно всматривается в мое лицо. Она действительно подозревает меня? Зачем тогда этот откровенный флирт? Заводит опасность?
– А что с Марьям? – сухо спрашиваю я, поставив стакан с виски на столешницу стойки.
– Успел ее разгадать?
– Я могу дать любой ответ, Рика, и ты никогда не узнаешь, лгу я или говорю правду.
– Возможно, я смогу понять. Почувствовать, – ее голос обретает тягучесть, плавность, глубокий взгляд пробирается мне под кожу, и я позволяю ей увидеть чуть больше. Но только на мгновение. Я хотел бы целовать ее восхитительные полные губы, изощрённо изучать языком и пальцами каждый миллиметр чувствительного тела, погружаться в него в бешеном ритме, доводя нас обоих до звериных криков исступления, а вовсе не говорить о вещах, от которых юной красивой девушке стоит держаться подальше.