— Могу представить себе кое-что похуже.
Тут я заметил, что в магазине еще кто-то есть. Он стоял в глубине. Я, кажется, узнал его по фотографиям. Селин. Селин?
Я медленно подошел к нему. Совсем близко. Уже мог разглядеть, что он читает. Томас Манн. «Волшебная гора».
Он увидел меня.
— У этого парня проблема, — сказал он, подняв книгу.
— Какая же? — спросил я.
— Он считает скуку Искусством.
Он поставил книгу на полку и стоял передо мной, похожий на Селина.
Я посмотрел на него.
— Это поразительно, — сказал я.
— Что?
— Я думал, вы умерли, — сказал я.
Он посмотрел на меня.
— Я думал, что вы тоже умерли, — сказал он.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
Потом я услышал Реда.
— ЭЙ, ТЫ! — заорал он. — УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
Нас было только двое.
— Кому из нас убираться? — спросил я.
— ТОМУ, КОТОРЫЙ ПОХОЖ НА СЕЛИНА! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
— Но почему? — спросил я.
— Я СРАЗУ ВИЖУ, КОГДА ОНИ НЕ СОБИРАЮТСЯ ПОКУПАТЬ!
Селин, или кто он там, направился к выходу. Я за ним.
Он пошел к бульвару, остановился у газетного киоска.
Сколько помню, этот киоск стоял там всегда. Я вспомнил, как двадцать или тридцать лет назад подцепил там трех проституток. Я отвел их всех к себе домой, и одна дрочила моей собаке. Им это казалось забавным. Они были пьяные и на колесах. Потом одна проститутка пошла в ванную, упала там, разбила голову о край унитаза и все вокруг залила кровью. Я подтирал за ней большими мокрыми полотенцами. Потом уложил ее в постель, посидел с остальными, и наконец они ушли. Та, что в постели, пробыла еще четыре дня и четыре ночи, выпила все мое пиво и без конца говорила о своих двух детях в восточном Канзас-Сити.
А этот человек — Селин? — стоял у киоска и читал журнал. Подойдя ближе, я разглядел, что это «Нью-Йоркер». Селин(?) положил его на место и посмотрел на меня.
— У них только одна проблема.
— Какая?
— Они просто не умеют писать. Ни один из них.
Мимо проезжало пустое такси.
— ЭЙ, ТАКСИ! — крикнул Селин.
Такси притормозило, он подскочил к машине, задняя дверь открылась, и он влез.
— ЭЙ! — закричал я. — Я ХОТЕЛ У ВАС СПРОСИТЬ!
Такси промчалось к Голливудскому бульвару. Селин высунулся из окна, показал мне средний палец. И уехал.
Первый раз за десятки лет я повстречал в этих местах такси — то есть незанятое, без пассажира.
Ну, дождь перестал, но тоска не проходила. К тому же стало прохладно, и пахло так, как будто кто-то мокрый испортил воздух.
Я втянул голову в плечи и отправился к Муссо.
У меня была кредитная карточка «Золотая Виза». Я был жив. И кажется, даже стал ощущать себя Ники Билейном. Я стал напевать мотивчик Эрика Коутса: Ад таков, каким ты его устроишь.
4
Я посмотрел в словаре Вебстера. Селин, 1891 — 1961. На дворе был 1993- й. Если он жив, значит, ему 102 года. Неудивительно, что ЛЕДИ СМЕРТЬ его разыскивает.
А тот, в книжном магазине, выглядел на 40–50. Ну ясно. Он не Селин. Или &% он придумал, как победить процесс старения. Взять кинозвезд: они снимают кожу с зада и приживляют к лицу. На заду кожа морщится позже всего. Последние годы они дохаживают с ягодицами вместо лиц. Пошел бы на это Селин? Кому охота дожить до 102 лет? Только дураку. И с чего бы Селину захотелось жить так долго? Все это — какое-то сумасшествие. Леди Смерть сумасшедшая. Я сумасшедший. Пилоты авиалайнеров сумасшедшие. Никогда не смотри на пилота. Поднимайся на борт и заказывай выпивку.
Я понаблюдал, как трахаются две мухи, и решил позвонить Леди Смерти. Расстегнул ширинку и ждал ответа.
— Алло, — послышался ее голос.
— М-м-м, — сказал я.
— Что? А, это вы, Билейн. Как продвигается дело?
— Селин мертв. Он родился в 1891 году.
— Статистика мне известна, Билейн. Слушайте, я знаю, что он жив… где-то… и в книжном магазине мог быть он. Вы что-нибудь выяснили? Он мне нужен. Очень нужен.
— М-м-м… — сказал я.
— Застегнитесь.
— А?
— Дурак, я сказала застегнись.
— А… Сейчас…
— Я должна определенно знать, есть он или нет его. Я вам сказала: у меня с ним не клеится. Психологический тормоз. Бартон рекомендовал вас, сказал, что вы один из лучших.
— А, да, кстати, я как раз сейчас работаю на Бартона. Пытаюсь разыскать Красного Воробья. Что вы об этом думаете?
— Слушайте, Билейн, распутайте историю с Селином, и я вам скажу, где Красный Воробей.
— В самом деле, леди? О, я бы для вас что угодно сделал!
— Ну например!
— Ну, убил бы моего любимого таракана, выпорол бы ремнем мать, если бы она была здесь…
— Хватит молоть! Я начинаю думать, что Бартон меня разыграл.
Беритесь-ка лучше за дело. Или вы распутаете историю с Селином, или я за вами приду.
— Одну минутку, леди.
Трубка у меня в руке молчала. Я положил ее на рычаг. Ох. За мной-то она явится без всяких тормозов. Меня ждала работа. Я поискал глазами: нет ли где мухи, чтобы убить.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Маккелви и большая слабоумная куча дерьма. Маккелви посмотрел на меня и кивнул на кучу.
— Это Томми.
Томми смотрел на меня мутными глазками.
— Очень приятно, — сказал он.
Маккелви улыбнулся мне жуткой улыбкой.
— Так вот, Билейн, Томми здесь с одной целью, и эта цель — медленно превратить вас в лепешку кровавого куриного говна. Так, Томми?
— Угу, — сказал Томми.
По виду он весил килограммов сто семьдесят. Ну, состричь на нем шерсть — будет этак сто шестьдесят. Я любезно улыбнулся ему.
— Слушай, Томми, ты ведь меня не знаешь, правда?
— Угу.
— Так зачем тебе меня бить?
— Потому что мистер Маккелви так велел.
— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе выпить твое пи-пи, ты выпьешь?
— Ты не путай моего парня! — сказал Маккелви.
— Томми, а если мистер Маккелви велит тебе съесть мамино ка-ка, ты съешь мамино ка-ка?
— А?
— Заткнись, Билейн, здесь разговариваю я!
Он повернулся к Томми.
— А ну-ка, разорви мне этого типа, как старую газету, разорви его в клочья и пусти к чертям по ветру, понял?
— Я понял, мистер Маккелви.
— Ну так чего ты ждешь, последней розы лета?
Томми шагнул ко мне. Я вынул из ящика стола люгер и навел на тушу.
— Стой, Томас, или сейчас тут будет больше красного, чем на всех футболках стенфордской команды!
— Э, — сказал мистер Маккелви, — откуда у тебя эта штука?
— Сыщик без машинки все равно что кот с презервативом. Или часы без стрелок.
— Билейн, — сказал Маккелви, — ты чушь порешь.
— Мне уже говорили. А теперь скажи своему парню «тпру», или я проделаю в нем такое окошко, что арбуз пройдет!
— Томми, — сказал Маккелви, — отойди назад и встань передо мной.
Томми повиновался. Теперь надо было решить, что с ними делать. Это было непросто. В Оксфорде мне стипендию не платили.
Биологию я проспал и в математике не отличался. Но до сих пор умудрялся остаться в живых. Кажется.
А пока что я сдал себе некоего туза из некоей заряженной колоды. Ход был за мной. Сейчас или никогда. Приближался сентябрь. Вороны держали совет. Солнце исходило кровью.
— А ну-ка, Томми, — сказал я, — на четвереньки! Живо!
Он посмотрел на меня так, как будто не очень хорошо слышал.
Я холодно улыбнулся ему и щелкнул предохранителем.
Томми был глуп, но не окончательно.
Он упал на четвереньки, встряхнув весь 6-й этаж, как землетрясение в 5,9 балла. Мой фальшивый Дали упал на пол. Тот что с подтаявшими часами.
Глыбясь как Большой Каньон, Томми глядел на меня снизу.
— А теперь, Томми, — сказал я, — ты будешь слоном, а Маккелви будет погонщиком!
— А? — сказал Томми.
Я посмотрел на Маккелви.
— Давай-давай! Залезай!
— Билейн, ты спятил?
— Как знать? Безумие относительно. Кто определяет норму?
— Я не знаю, — сказал Маккелви.
— Залезай давай!
— Ладно, ладно. Но у меня никогда не было таких неприятностей с должниками.
— Залезай, жопа!
Маккелви вскарабкался на Томми. Но свесить ноги ему было трудно. Он чуть вдоль не разорвался.
— Хорошо, — сказал я. — Теперь, Томми, ты слон, и ты повезешь Маккелви по коридору к лифту. Приступай!
Томми пополз из кабинета.
— Билейн, — сказал Маккелви, — я тебе отплачу. Клянусь лобком моей матери!
— Залупись еще раз, Маккелви, и я заткну твой член в мусоропровод!
Я открыл дверь, и Томми со своим погонщиком уполз из кабинета.
Он пополз по коридору, а я, засовывая люгер в карман пиджака, нащупал там что-то — скомканный листок. Я вынул его. Мои письменные ответы на экзамене, когда я пересдавал на водительские права. Все исчеркано красным. Я провалился.
Я бросил бумажку за спину и последовал за моими друзьями.
Мы подошли к лифту, и я нажал кнопку.
Я стоял, напевая мотивчик из «Кармен».
И вдруг вспомнил, как давным-давно прочел в газете о смерти Джимми Фоккса в номере какой-то загаженной гостиницы. Такой бейсболист — и умер среди клопов.
Подошел лифт. Дверь открылась, и я дал Томми пинка. Он вполз в кабину со своим наездником. Там стояли трое, читали газеты.
Продолжали читать. Кабина пошла вниз.
Я спустился по лестнице. Во мне было пятнадцать килограммов лишнего веса. Надо было сгонять.
Я насчитал 176 ступенек и очутился на первом этаже. Остановился у табачного киоска, купил сигару и «Программу бегов». Лифт приближался.
На улице я решительно окунулся в смог. Глаза у меня были голубые, а туфли старые, и никто меня не любил. Но меня ждала работа.
Меня, Ники Билейна, частного сыщика.
5
К сожалению, в этот день меня занесло на бега, а вечером я напился. Но время зря не терял, я мыслил, анализировал факты.
Все были у меня в руках. В любую минуту головоломка могла решиться. Это точно.