Макушка лета — страница 47 из 71

Б у л е й к о. Кто слабодушный да дрожит за себя, у тех всегда отговорка наготове: детишки, семья...

К а с ь я н о в. Верно, Булейко.

Б у л е й к о. Расплодились осторожные. Марат Денисович, на мотоцикле умеете?

К а с ь я н о в. Умею.

Б у л е й к о. Пустимся взапуски?

К а с ь я н о в. Если бы Самохин дал мотоцикл...

С а м о х и н. Берите.

К а с ь я н о в. Ремонт за мой счет.

С а м о х и н. Спросить будет не с кого.

К а с ь я н о в. Не убьюсь.

С а м о х и н. Стало быть, для разнообразия жизни.

К а с ь я н о в. Жена молодая, красивая. Отгорюет и влюбится.

Б у л е й к о. Едем, начальник. Самохин передумывать мастак.

Касьянов садится на мотоцикл, восторженно бросает ладони на руль. Булейко хлопает по сиденью для пассажира:

— Мотик, не подведи.

С а м о х и н. Наденьте шлем, Марат Денисович.

Касьянов отмахивается.

Едут. Разворачиваются. Гонка.

Навстречу им, через мост, плавно едут «Москвич» и автобус.

Булейко прыгает с мостового сруба раньше Касьянова. Его мотоцикл, летя, склоняется передним колесом к земле.

Касьянов, когда переднее колесо мотоцикла, на котором он ехал, ударило в верхнее бревно, вздернул мотоцикл за руль.

Мотоцикл Булейки ткнулся в землю. Булейку выбило из седла. Он упал в траву и покатился. Мотоцикл, переворачиваясь, догнал его и со всего маху прижулькнул.

Касьянов приземлился удачно.

Прыжками он понесся к Булейко, поднял завалившийся на того мотоцикл. Все еще держа мотоцикл на весу, увидел, что Булейко в беспамятстве лежит на спине.

Из «Москвича» выскочил седоголовый, но стремительный человек: главный металлург Ергольский. Он помог Касьянову опустить мотоцикл на землю.

— Вы ли, Марат Денисович?

— Не вы же.

— Трамплинщики... На глазах главного металлурга.

Касьянов встал на колени возле распластанного Булейко, расстегнул на нем рубашку-распашонку.

Булейко стонал. Когда, проверяя его тело на боль, Касьянов скользнул ладонями по ногам Булейки, тот застонал сильнее.

Чтобы осмотреть ноги, попросил у Самохина нож. Самохин выдернул нож из кожаного чехла.

— Чего резать?

— Штанины.

— Брюки-то новенькие.

— Придерживай. Я по шву.

Касьянов распорол штанины до колен, завернул их, провел ладонями по ногам Булейко.

К а с ь я н о в (Самохину). Перелом. И, пожалуй, сотрясение мозга. (Ергольскому). Медиков с вами нет?

Е р г о л ь с к и й. Случайно разве...

К а с ь я н о в. Эй, в автобусе, медики есть?

В автобусе загомонили. Крупная дама с бомбоносным бюстом ответила:

— Нема.

К а с ь я н о в (Ергольскому). В вашей машине наймется место для трамплинщиков?

Е р г о л ь с к и й (негодуя). О чем речь!

Касьянов, Самохин, Ергольский, дама с бомбоносным бюстом понесли Булейку к «Москвичу».

Из «Москвича» вышли дочь и жена Ергольского, сели в автобус. Самохин откровенно залюбовался дочерью Ергольского.

— Вы, товарищ главный металлург, оказывается, бракодел. У меня трое, и все сыновья.

— Ты бы меньше пил да бахвалился.

— Так уж и нельзя выпить русскому человеку.

Ергольский осторожно вел «Москвич». Булейко сердито бредил:

— Не трогайте машину. По детальке годами собирали. Производственные налетчики — вся вам хар... Вся вам хар...

Как только Булейко замолчал, заговорил Ергольский:

— Будучи вашим непосредственным начальником, теряюсь... Каким образом скрыть ваши прыжки? Куда ни шло, если бы вместо разливщика был начальник, скажем, механического цеха, как говорится, свой брат. Вы призваны воспитывать рабочих. Выпили, взялись лихачить...

— Скрывать ничего не надо. Призовут к ответу — буду отвечать. Второе: не пил с ними. Я трезв.

— Тогда чем вы объясните безрассудство?

— Импульсивностью. Отчаянием. Тем, что я, как и всякий человек, не только разумное существо, но и бессознательное, эмоциональное, рефлекторное.

— Нелепо слышать от интеллигента.

— Простите, шеф, почему вы, тоже интеллигент, молчали, когда готовился безрассудный слом литейной установки? И почему не выразили своего отношения?..

— Все совершалось под эгидой главного инженера. Он осуществляет техническую политику.

— Политику делать паралитика. Булейко в бреду и то правильно заклеймил эту политику.

— Грубо. Без учета всех сложностей проблемы и нюансов. После техникума работал в конструкторском бюро. Посылают старшего конструктора и меня на аглофабрику, дабы вникли во все стадии производства агломерата и подготовили соображения, где что автоматизировать и и механизировать. Посылая, рекомендовали не говорить о цели нашей работы. Мы недоумевать. Через полмесяца в помещении рудодробилки грохнулась около нас глыба железняка весом этак в центнер. И мы поняли, что нам надо убираться. Для начала попугали. Не уберемся — прямо на нас железнячок сбросят.

— Было лет двадцать тому назад?

— Проблема существует.

— Я не отрицаю. Более того, она раскустилась и широко распустила корневую систему. Следовательно, ею надо заниматься. Думаете: устранивши установку, вы нейтрализовали противоречие?

— Вы нападаете на меня, чтобы я устрашился и предал забвению прыжки. Неблагородно, Марат Денисович.

Кабинет следователя.

Перетятькин, держа темные очки за оглобельки, рассматривает свое отражение в одном из стекол.

Следователь поднимается из-за стола, встает за спиной Перетятькина.

— Теперь, благодаря вашей тени, меня видно в обоих стеклах.

— Придуриваетесь, Перетятькин. Не пришлось бы горько каяться.

— Я невинный, потому не могу относиться к допросу серьезно.

— По фактам вы не невинны. Ваше действие, поскольку вы не объясняете мотива, по какому вопросу хотели обратиться к главному инженеру, можно оценивать как попытку нападения на должностное лицо, в лучшем случае — как хулиганство.

— Повторяю: по какому вопросу — объясню только товарищу Мезенцеву.

— Сейчас наберу квартиру Мезенцева и, пожалуйста, объясняйтесь.

— Телефон исключается. Отвезите к нему, оставьте с глазу на глаз.

— Навряд ли Игнатий Мануйлович согласится.

— Скажите ему: касаемо работы.

— Работа — дело государственное. И я стою на страже интересов государства.

— С глазу на глаз.

Следователь мрачно смотрит на Перетятькина, выходит из кабинета.

Коридор упирается в толстую от обивки дверь. На двери табличка: «Начальник райотдела».

Через приемную, в которой печатает на машинке парень в льняном летнем костюме, следователь проходит в кабинет начальника милиции майора Терских.

Терских говорит по телефону. Сияет лицом. В минуту, когда следователь встает у окна, чтобы подождать, Терских с успокоительной интонацией просит своего собеседника:

— Повтори название коньяка.

Спальня в квартире Мезенцева. По диагонали на сдвоенных кроватях лежит на спине Игнатий Мануйлович Мезенцев. Он видит себя в трельяже.

— Коньяк называется «Камю», — вкусно произносит Мезенцев в белую трубку. — Был писатель Камю, лауреат Нобелевской премии. Но он не имеет отношения к коньячной фирме.

Т е р с к и х. Произведения Камю превосходные! Если и коньяк таков, непременно подъеду.

М е з е н ц е в. Кроме тебя, подскочит Щекочихин.

Т е р с к и х (угрюмовато). Директор универмага?

М е з е н ц е в. Первый секретарь. Давно пора, шериф, знать моих приятелей.

Т е р с к и х. Знаю, господин технократ. Служба обязывает быть начеку.

Рядом с Мезенцевым лежит синтетический медведь. Мезенцев берет медведя за ухо, наклоняет к телефонной трубке.

Раздается звук, напоминающий нечто среднее между блеянием и рычанием.

Т е р с к и х. Чего твой медведь кочевряжится?

М е з е н ц е в. Мишка недоволен, что ты охраняешь себя от дружбы с торговыми работниками. Закон преступить может любой человек.

Т е р с к и х. Ты не можешь.

М е з е н ц е в. Ты да я, да еще кое-кто — мы не в счет.

Т е р с к и х. Игнатий Мануйлович, погоди.

Зажав микрофон трубки, обращается к следователю:

— Раскололся?

— Требует встречи с Мезенцевым.

Т е р с к и х. Игнатий Мануйлович, поговори с Перетятькиным. Доставят к тебе в коттедж. Безопасность гарантирую.

М е з е н ц е в. В литейном цехе не совсем здоровая атмосфера. Перетятькин, вероятно, подогрелся винными парами и шаляй-валяйством. Отпусти домой.

Т е р с к и х. Дело мутноватое. Прокурор нас не одобрит.

М е з е н ц е в. Отпусти. Давай, шериф, ко мне. Мальчишник — вещь исключительная.

Столовая в особняке Мезенцева. Стол накрыт на три персоны. Сидя в кресле, Терских листает иллюстрированный журнал. Щекочихин идет вдоль горки с посудой. Его привлекает хрустальный ковчег в золотой оправе, чайный сервиз, расписанный под пермский  з в е р и н ы й  с т и л ь, блюдо, на котором изображены рыцари на конях, с копьями, приготовившиеся к поединку.

Щ е к о ч и х и н. Терских, явно ты на меня ополчишься. Иногда непомерно обидно, что нельзя сразиться на поединке.

Т е р с к и х. Все определяют побуждения и ситуация. Когда личность оказывается беззащитной перед несправедливостью, исходящей от какого-нибудь типа, наделенного хорошо забронированным положением, я тоже думаю: была бы у нее возможность защищать честь на дуэли — вот бы было спасенье. Лучше умереть от пули, чем от невозможности доказать собственную невинность.

Щ е к о ч и х и н. Выход?

Т е р с к и х. Разрешить словесные турниры с присутствием публики. Итог подводить общим открытым голосованием.

Щ е к о ч и х и н. Открытым?

Т е р с к и х. Да. Давать информацию в газете: такой-то, кому имярек инкриминировал то-то, защитил свою честь.

Щ е к о ч и х и н. Любопытно. Честный надеется, что его защитят другие, поэтому оказывается в ослабленной позиции. Негодяй наступает, маневрирует, поэтому менее уязвим. Турнир учил бы, что бездействие честного воспринимается как вина.