– Женщины по другую сторону джали вовсе не беспомощны. В их шести руках куда больше власти, чем у вас в двух. Я обдумываю целесообразность того, чтобы прекратить ваши отношения с семьей на том основании, что вы пытались манипулировать их активами.
Мукри шагнул в ее сторону.
– Увольнять тут могу только я. У меня есть доверенность, на основании которой я имею право решать все дела семьи. Немедленно покиньте этот дом и не возвращайтесь. Я позвоню вашему отцу и сообщу, что наши отношения с конторой Мистри прекращены. Готовьтесь, дома вам зададут порку!
– Порку? – Первин вызывающе глянула ему в глаза. – Мой отец – добрый человек, я не испытываю перед ним страха.
– Ах, вот как? – Он шагнул еще ближе, вскинул расправленную ладонь.
В этот жуткий миг Первин поняла, что сейчас он ее ударит. Он твердо решил доказать, что он сильнее ее слов, что может распоряжаться ею так же, как и другими. Бить будет снова и снова. Тело пронзила боль, и она внезапно перенеслась с Малабарского холма на разливочную фабрику за тысячу километров отсюда.
И столь же внезапно вернулась обратно. В дверях появился угрюмый дурван. Произнес громко:
– Сагиб, прошу прощения!
– Что тебе? – прорычал Мукри.
Дурван появился как раз вовремя. Воспользовавшись моментом, Первин выскользнула за дверь. Машина стояла под аркой, встревоженный Арман подал ей знак садиться.
– Мемсагиб, не в обычае у меня спрашивать про ваши дела, – проговорил Арман, когда они свернули за угол, миновали дом Элис и покатили вниз по склону холма. – Но какая была битва!
– Вот уж не думала, что он станет подслушивать! – Первин прижала руку к груди, в которой так и не унялась дрожь.
– Он был очень зол. Я слышала, как он кричит, зовет дурвана. Дурван сказал, этот человек сумасшедший. Он вас тронул? Ваш отец не простит меня за то, что я вас не защитил. – Голос Армана прервался.
Первин заколебалась, все еще не придя в себя. Болела спина, будто ее и правда несколько раз ударили. Неужели так? Она помнила, что мистер Мукри стоял перед нею. А что было дальше – улетучилось из памяти.
– Что он сделал, мемсагиб? – не отставал Арман, тревожно глядя в зеркало заднего вида.
– Сперва кричал, потом попытался меня сломать. Мужчинам случается запугивать женщин, а я, как ни прискорбно это признать, не выдержала и сбежала.
– Это не бегство, это самозащита!
– Я хотела пойти посмотреть, как там бегум, но не сделала этого. И теперь не узнаю, не вызвал ли он их на беседу, не заставил ли пересказать мои слова. – В горле встал ком. – Я не сдержала слова.
– Иногда клиенты сердятся на Мистри-сагиба. Обычно если он проигрывает в суде.
– По счастью, такое бывает нечасто. – Первин вздохнула, потому что мистер Мукри сказал правду: отец расстроится. Менее чем за два часа она превратила обычную частную консультацию с женщинами, в жизни своей не видевшими юриста, в бурный конфликт. Возможно, мистер Мукри действительно откажется от их услуг, и тогда доступа к бегум она больше не получит.
Когда они свернули с Малабарского холма на «Ожерелье Королевы», мысли Первин стали еще тягостнее. А что, если у Файсала Мукри действительно есть доверенность? Она видела документ, по которому он назначался управляющим, но не доверенность, дающую куда более широкие полномочия. Она что-то просмотрела? Что же она за поверенный, если не учла такой вещи? Первин потянулась к портфелю, рука нащупала пустоту.
– Да чтоб тебя! – воскликнула она.
– Что такое, Первин-сагиб?
– Я забыла портфель в доме.
– Тот, красивый, из Лондона? Он, наверное, кучу денег стоит.
– Важнее то, что внутри, – ответила Первин, скривившись от этого нового доказательства собственной несостоятельности. – Все документы. Придется вернуться.
Арман шумно втянул воздух сквозь зубы.
– Даже не знаю. Джентльмен такой сердитый! Может, безопаснее будет попросить вашего отца съездить за портфелем?
– Ждать нельзя: бумаги из портфеля могут украсть или уничтожить. А это станет катастрофой для моих клиентов. Развернитесь, Арман.
– Но, мемсагиб…
– Это приказ! – Голос у Первин охрип.
Арман ничего не ответил, только вздернул плечи: его явно очень задели резкие слова Первин.
Они успели проехать километра полтора вдоль моря. Арман замедлил скорость, пересек дорогу прямо перед автобусом – водитель задудел в клаксон. Арман развернулся на бугристом участке возле стройки и поехала назад к Малабарскому холму.
Первин посмотрела на часы. Они отъехали от дома двадцать минут назад, вернутся как минимум еще через двадцать. Машина поднималась по склону, мимо проплывали красивые особняки, обсаженные высокими деревьями, и с каждым поворотом дороги в Первин нарастал ужас. Еще хорошо, если она оставила портфель в саду зенаны. Но она же не знает, в безопасности женщины или нет. Решится она зайти, узнать, как они там?
У нее нет выбора. Визит затянется больше, чем на пять минут, но с ее стороны станет попустительством, если она не объяснит, что в ее силах освободить их от Файсала Мукри.
– Проедем мимо бунгало, – сказала Первин Арману, когда они приблизились к Си-Вью-роуд.
– Почему? – Арману явно было не по себе.
– Я не хочу просить у дурвана разрешения зайти. Войду пешком через вторые ворота, те, которые ведут в зенану. Мохсен не может охранять двое ворот одновременно, он всегда перед входом в главный дом.
– Но если вам нужно во вторые ворота, он заметит, как мы едем мимо на машине.
– Об этом я подумала. Вы высадите меня там, где ему уже не видно, а потом проедете мимо и отвлечете их – остановитесь у главного входа. А я войду через вторые ворота…
– Если они открыты!
– Да, верно. Если открыты, я войду, а когда закончу, пешком доберусь до того места, где вы меня высадите.
– Очень все сложно. А как же мне его отвлечь?
– Попытайтесь как можно больше узнать про Мукри. Уверена, Мохсену будет что сказать.
К ее удивлению, когда они проезжали мимо, Мохсена вообще не оказалось на месте. Первин из осторожности попросила Армана остановиться за поворотом. Он явно не обрадовался, но перечить хозяйке не посмел.
Вторые ворота оказались открыты, и Первин без труда проскользнула внутрь, хотя дурван, дежуривший у ворот дома напротив, и бросил на нее подозрительный взгляд. Первин постаралась войти непринужденно, будто уважаемый человек, хотя чувствовала себя совсем иначе.
Она попала на территорию, но не в сад зенаны, обнесенный высокой стеной. Придется проникать в сад, как и в прошлый раз, через арочную дверь в конце широкого вестибюля зенаны. Первин совсем легонько постучала в дверь зенаны. Никакого ответа, а окликать в окно, как в прошлый раз, она побоялась.
Неуверенно положила ладонь на ручку, та повернулась. Первин решила, что после ее отбытия в суете Фатима забыла запереть дверь.
Вестибюль пустовал, и Первин неслышно прошла в сад, держась ближе к дому, чтобы ее не увидели из окон. В саду было пусто. Рядом с ее местом в павильоне, где она слушала концерт девочек, портфеля не оказалось. Не было его и на ковре, где по-прежнему стояли музыкальные инструменты. Первин бросилась туда, где разговаривала с Мумтаз: портфеля нет и здесь.
Первин поняла, что не может вспомнить, в какой момент портфеля уже не было у нее в руке. Она была почти уверена в том, что вынесла его из комнаты Разии, но точно сказать не могла. Оставалась вероятность, что Мумтаз или Амина заметили портфель после ее ухода и забрали к себе.
У входа в зенану Первин заглянула в щель между занавесками. В комнате по-прежнему пусто. Она вошла, держа сандалии в руке, оглядела лестницу. И здесь никого, хотя сверху доносился приглушенный гул голосов. Женщины что-то обсуждают, ревет младенец. Наверное, Джум-Джум, младший братишка, которого она так и не увидела.
Первин поднялась наверх. Остановилась у первого поворота коридора, настраивая слух так, чтобы разбирать голоса.
Из комнаты Разии долетал гул разговора, но дверь была плотно закрыта – ничего не разобрать, разве что слышно, что говорят трое. Итак, все три вдовы здесь – значит, можно осмотреть другие комнаты, а потом уже спрашивать про портфель. Первин прошла мимо детской, где Джум-Джум постепенно утихомиривался, зато Ширин и Насрин щебетали все громче.
– А почему нам нельзя… – начала Ширин.
Первин услышала укоряющий ответ какой-то пожилой женщины:
– Вам там не место!
Дверь в покои Сакины была открыта. Внутри – тот же порядок, что и раньше, даже серебряный поднос успели унести. Первин заглянула под кровать и в ящики, отодвинула картину, проверила, что дверца сейфа закрыта. Портфель в этот сейф явно поместился бы по ширине, но вряд ли по глубине.
Находясь тайком в комнате Сакины, Первин чувствовала себя едва ли не воровкой. Она высунула голову за дверь, прислушалась, не слышно ли чего в коридоре. Прошло, наверное, минут пять после того, как она сюда вошла. Жаль, что она не знает, в какой комнате живет Мумтаз.
Первин посмотрела на бронзовую джали, через которую, по словам Сакины, обитательницы зенаны разговаривали с находившимися на главной половине. Если мистеру Мукри вздумается подслушивать, это единственное место: наверное, именно поэтому жены и выбрали для разговора удаленную спальню Разии, а не комнаты Сакины, которые ближе. Первин стала рассматривать узорчатый бронзовый порог, и тут на глаза ей попался мазок чего-то красного.
При виде красного сполоха ей вспомнилась кумкума[45], с помощью которой индуски и парсийки наносят красную точку на переносицу. Вот только этот красный мазок растекся по бронзовой ступеньке, другие потеки и капли виднелись и на полу. И это не толченая киноварь. Тревожась все сильнее, Первин вышла из дверного проема и, следя за тем, чтобы не прикасаться к красным каплям, приблизилась к перегородке. Присела на корточки и различила какую-то кучу под самой щелью для документов.
Понимая, что это неприлично, Первин все-таки подняла длинную широкую бронзовую накладку, закрывавшую щель. Последняя ее спокойная мысль была о том, что накладка примерно того же размера и веса, как и та, что прикрывала щель для писем на дверях фамильного особняка Элис в Лондоне.