Первин подошла к Элис: та отвлеклась от бабочек и комаров и смотрела в сторону бунгало Фарида.
– Мой отец уговорил инспектора оставить в доме дежурного на ночь. Видишь, в доме кое-где горит свет?
Элис прищурилась.
– Правда? Я вижу два освещенных окна на втором этаже, одно на первом.
Первин стала гадать, не устроили ли вдовы совещание внизу и кто там не спит этажом выше. Может, дежурный полицейский?
– Хочешь еще выпить?
Первин подмывало согласиться, однако она из чувства долга глянула на часы.
– Да чтоб его! Уже несколько минут десятого. Я обещала Арману в девять выйти к воротам, чтобы он отвез меня домой.
– Ты вполне можешь обойтись без водителя, у нас есть свой, – напомнила Элис. – Я могу послать дворецкого, пусть он скажет этому Арману, что ты приедешь позднее на нашей машине.
– Мне такое и в голову не придет. В машине сидит отец, я не хочу его раздражать. – Первин неудобно было уезжать от Элис почти сразу после приезда. – Какие у тебя планы на завтрашний вечер? Может, сходим в кино? Показывают новый фильм «Шакунтала», по мотивам индийской мифологии.
Элис тут же просветлела.
– Да, я о нем слышала! А правда, что там в главной роли американка – она играет индийскую махарани?
– Никого больше не нашлось. – Первин закатила глаза. – Ни одна семья в Индии не позволила своей дочери кокетничать на экране.
– Правда? Но твоя семья позволяет тебе работать в мире мужчин, – заметила Элис.
– Да, и тем не менее выступать в суде я не могу. – Первин поднялась, оправила сари. – И в кино, и в реальной жизни нам, женщинам, еще очень многого предстоит добиться.
Первин вышла из облюбованной подругой каморки под звуки заезженной пластинки – они сопровождали ее во время спуска по лестнице. Сегодня «Суони» в записи показалась ей далеким искаженным отзвуком того, что они сами когда-то исполняли в зале колледжа Святой Хильды.
Если постараться, старая университетская дружба тоже продолжит звучать, но здесь, в Бомбее, у нее, как и у пластинки, звук будет иным.
Когда Первин вышла к воротам, полицейской машины возле дома уже не было. «Даймлер» она тоже не увидела – и в первый момент испытала облегчение: значит, не она опоздала. Но когда наручные часы показали четверть десятого, а мимо не проехало ни одной машины, Первин начала тревожиться. Она стояла у ворот, вглядываясь вдаль. В конце концов к ней приблизился, тяжело ступая, капрал-шотландец.
– Вы уезжаете или остаетесь? – осведомился он недоброжелательно.
– Я собиралась ехать домой на семейном автомобиле, – резким тоном ответила Первин. – Вы видели «Даймлер», который меня сюда привез?
Капрал передернул плечами.
– Я несу дежурство на внутренней территории. Но одно знаю точно: ни одной машине не разрешено останавливаться в этом квартале надолго.
Справившись с раздражением, Первин спросила:
– А что охранники, которые дежурят снаружи? Может, они видели машину?
– Вот уж не знаю. Сами спросите.
Первый охранник – рядовой-англичанин с выговором уроженца запада – оказался любезнее шотландца. Он подтвердил, что пятнадцатью минутами раньше подъезжал «Даймлер» с водителем-индусом и индийским джентльменом на пассажирском сиденье, но ждать у ворот ему не позволили.
– Мне ничего не просили передать? Вы не слышали, они собирались ехать домой или ждать поблизости? – спросила Первин у рядового. Она могла себе представить, что ее нетерпеливый отец велит ехать домой, а потом пришлет за ней Армана снова.
– Не знаю. Может, они где-то дальше или на углу Си-Вью-роуд. Я бы там ждал, это ближе, – ответил рядовой, указывая во тьму – туда, где, по представлениям Первин, находилось пересечение улиц.
– Я пойду посмотрю. Скорее всего, вернусь обратно. – Не нравилась ей мысль, что придется бродить по пустынным улицам в темноте.
– Прошу прощения, что не могу вас сопроводить, мадам, но я на службе.
Первин вздохнула и зашагала вперед. Улица, на которой жила Элис, была неприятно темной – освещали ее только газовые фонари у ворот особняков и многочисленные звезды над головой. Никто по улице не прогуливался, а вот животные наверняка могли встретиться. Зловеще ухали совы, и Первин гадала, на кого они охотятся – на мангустов или на змей?
Она внимательно вслушивалась, не раздадутся ли сзади шаги – вдруг кто-то подойдет со спины. Но вместо этого услышала рокот мотора. Она сделала шаг назад, прижалась к ограде бунгало, чтобы не попасть под колеса. Ни один водитель не заметит ее в такой темноте.
И тут до нее дошло, что это очень странно: машина едет по улице с выключенными фарами. Как будто не хочет, чтобы ее заметили.
Незнакомый бенгалец и Сайрус слились в ее воображении воедино, а еще перед мысленным взором встало окровавленное тело Мукри. Первин почувствовала, как в груди нарастает паника. Куда ей прятаться? Ворота всех бунгало заперты. Метрах в полутора она увидела толстый ствол дерева и бросилась к нему – и в этот миг машина остановилась.
Зажглись фары, залили ее светом – она как раз пыталась забраться на дерево.
– Первин, да что ты такое делаешь? – во весь голос выкрикнул Джамшеджи, опустив стекло.
– Спасаюсь. Вы почему так едете – без света, без сигнала? – крикнула она в ответ. Сердце неслось вскачь, потому что страх разом отхлынул – и она тут же соскользнула со ствола, на который успела вскарабкаться почти на метр.
Арман уже остановился, выскочил, распахнул дверцу.
– Простите, мемсагиб. Мы ехали без света, чтобы к нам не приставали эти гхельсаппы, которые караулят бунгало вашей подруги. Они нам даже подождать не позволили!
– Ждать бы и не пришлось, если бы Первин вовремя вышла и сама ждала нас, – угрюмо заметил Джамшеджи. – А все потому, что эти англичане думают, что они лучше других.
– Элис не такая, – возразила Первин.
– А вот о ней я вообще больше не желаю слышать, – отрубил Джамшеджи. – У меня разболелась голова, и нам давно пора домой.
22. Птица на веранде
Бомбей, февраль 1921 года
Когда они добрались до дому, дурное настроение Джамшеджи как рукой сняло. Он принял предложение Растома выпить шерри в гостиной. Вскоре двое мужчин уже дружно смеялись.
Первин прошла на кухню и увидела у плиты Гюльназ. Та прокаливала на огне семена кумина с луком – готовила тадку[73], чтобы вылить ее сверху на желтый дал, который помешивала мама Первин.
– Пахнет вкусно, но где же Джон? – удивилась Первин.
– Уже очень поздно, мы его отпустили, сказали, закончим сами, – пояснила Камелия.
– Я вообще люблю готовить, – заявила, пожав плечами, Гюльназ. – Вы чего так поздно?
– Я была в бунгало у Фарида, а потом в гостях у своей подруги Элис, – ответила Первин, наливая себе стакан воды. – Папа заехал за мной в девять, но мы немного разминулись. Простите.
– Многовато ты в последнее время якшаешься с англичанами! – Судя по тону, Гюльназ ее поддразнивала, но Первин тотчас же ощетинилась. Их с Гюльназ отношения переменились после того, как Первин неожиданно узнала, что ее бывшая однокурсница помолвлена с Растомом. Первин, видимо, завидовала Гюльназ – у той получился такой беззаботный и счастливый брак по сговору. Первин полагала, что и Гюльназ ей кое в чем завидует: трем годам в Англии и карьере, позволяющей каждый день уходить из дому. В результате они часто болтали, но та задушевность, которая связывала их в женском салоне Эльфинстона, исчезла без следа.
Первин это огорчало, поэтому она решила хоть что-то сказать.
– Мы с Элис хотим завтра вечером пойти в кино. Может, и ты с нами?
Гюльназ ответила не сразу:
– Даже не знаю. Как мы будем сидеть рядом с англичанкой? У них в зале свои места.
– Элис не из таких. Она уж точно сядет с нами. – Первин помолчала. – И потом, разве не ты говорила, что с ней будет полезно познакомиться?
– Да, но… – Гюльназ не закончила фразу. Первин понимала, что ее невестке этот план не по душе, но уж что поделаешь.
Камелия повесила фартук на крючок:
– Завтра делайте что хотите, а сейчас ступайте мыть руки. Ужин готов.
Ужин оказался отменным: карри из ягненка с фенугреком и картофелем, кокосовый дал, карри из курицы с помидорами, вкусное рисовое пулао. Первин ела и постоянно поглядывала на отца. Ее слегка тревожила мысль, что обсуждать с ней события дня в машине он не стал потому, что хочет отстранить ее от дела. Возможно, сейчас он подсчитывает допущенные ею ошибки. А то, что она отправилась в темноте бродить по Малабарскому холму, могло окончательно перевесить чашу весов.
Но когда ужин со стола убрали и Первин собирала в кухне в миску остатки фруктов и овощей для Лилиан, отец сказал, что скоро придет к ней на балкон.
– Боже, храни королеву! – возгласила Лилиан, увидев хозяйку и хозяина. – Матарам!
– Решила угодить сразу всем политикам? – улыбнулась Первин, открывая клетку.
– Да уж, умная птица. – Джамшеджи уселся в ротанговое кресло, водрузил рюмку с портвейном на широкий подлокотник. – Рассказывай всё.
– Ладно. Но это долгая история.
Первин объяснила, как, узнав недостающие факты, все три женщины усомнились в своем решении отказаться от махра, а потом поведала, каким неприятным образом Мукри прервал ее беседу с Мумтаз. Уповая на то, что отец не сочтет ее слишком наивной, она созналась:
– Это было ужасное потрясение. Я и помыслить не могла, что нас кто-то слышит, тем более что мистер Мукри мне раньше сказал, что уйдет на работу.
– Вроде бы в домах, разделенных на две половины, можно рассчитывать на приватность, но порой оказывается, что как раз там не сохранить никаких тайн. – Джамшеджи пригубил портвейн. – Именно из-за наличия стен и перегородок у людей разыгрывается любопытство.
Лилиан перелетела из клетки на спинку стула Джамшеджи, ухватила его за волосы. Он поморщился и отмахивался от нее до тех пор, пока она не упорхнула в сад.