– Я человек немолодой, память дырявая. Давайте проверим. – Мистер Аттарвала жестом пригласил Первин подойти к длинной стойке, заставленной флакончиками. Из-под нее он вытащил тяжелый гроссбух. – А, вот, сами посмотрите.
Он указал на соответствующую строку. Он продал сандаловый аттар, один флакон, за два анна. Рядом стояло: «Омар Фарид, Си-Вью-роуд, 22». Продавец вздохнул и прибавил:
– Добавлю к их счету. Я раз в месяц отправляю его в дом Фарида. Мохсен сказал, что, когда юристы разберутся с наследством, мне все оплатят.
Первин тут же насторожилась.
– Вы хотите сказать, что Мохсен вам вчера не заплатил?
– Он уже полгода не платит. Просит записывать на семейный счет. А еще он спросил, не порекомендую ли я хорошего ювелира; впрочем, не верю я, что ювелир даст ему что-то в кредит, – добавил, сдвинув брови, торговец.
Интерес Мохсена к ювелиру был значимым фактом: а что, если он ограбил Сакину? В любом случае, если он брал аттар и не платил, возможно, он присвоил деньги, которые ему дала Сакина. Если такое продолжалось уже несколько месяцев, а счета присылали на дом, мистер Мукри наверняка об этом знал. Допустим, он высказал все это Мохсену – и в результате был убит.
– А сколько всего Фариды должны вам за парфюмерию? – спросила Первин.
– Давайте проверю по своей книге. – Мистер Аттарвала переворачивал страницы, пока не нашел нужное место и не ткнул пальцем в нужную строчку. – Вот. Последняя оплата была в октябре. Общий долг – четыре рупии шестьдесят пайс. И не только за аттар: они еще брали масло для кожи и благовония. Если вы готовы сегодня заплатить, я выпишу вам расписку.
Первин опустила глаза на список товаров. Среди давних покупок значились несколько флаконов аттара из розовой воды, но в последние полгода в основном приобретали сандаловое масло – его часто используют в эротических целях.
Первин открыла кошелек, посмотрела, что у нее осталось, попросила выписать ей расписку на хинди и на английском. На это парфюмер ответил с готовностью – она заподозрила, что, если потребуется, он выпишет и на немецком. А еще она попросила его зафиксировать на письме время вчерашнего прихода Мохсена – мистер Аттарвала лихо поставил под показаниями свою подпись.
– Я вам крайне признателен, мадам. Вот вам небольшой подарок за вашу доброту. – Мистер Аттарвала вложил ей в руку крошечный пузырек с розоватой жидкостью.
– Что это?
– Розовый аромат. Как понюхаете, обязательно вернетесь и купите еще.
Первин не душилась с тех пор, как распался ее брак, – а до того пользовалась сандалом. Тем не менее она поблагодарила торговца за аттар и спрятала пузырек в сумку.
От базара Завери она всего за двадцать минут доехала по набережной до полицейского участка Малабарского холма на Ридж-роуд. Желтое оштукатуренное здание под красной черепичной крышей выглядело очень современно рядом с престарелым соседом – каменным джайнистским храмом начала 1820-х годов. Вокруг храма повсюду разгуливали босоногие джайны, не уступая дороги констеблям. Для них полицейских будто и не существовало. Первин невольно улыбнулась, глядя на это.
Она остановилась у окна пекарни при храме, купила коробочку печенья на тминном масле. Печенье-намкин – как раз то, что стоит передать Мохсену: оно быстро не испортится.
Первин уже доводилось бывать с отцом в разных полицейских участках Бомбея, поэтому она знала, как поступать: направилась прямиком к дежурному, предъявила ему свою визитную карточку. Открыла сумку для обыска, равно как и картонную коробочку с печеньем.
Констебль взял одно печенье, прожевал, проглотил и только потом поведал:
– Он в блоке, где камеры.
Первин так и подмывало сказать констеблю, чтобы тот вытащил свои жирные, заляпанные чернилами пальцы из коробочки, да было нельзя. Мысль его была яснее некуда: она должна ему что-то дать в обмен на его услуги.
Все камеры для заключенных находились в подвале; Мохсена держали в душной вонючей комнатушке вместе с еще четырьмя мужчинами разного возраста. Он единственный из всех был в форме; остальные в лохмотьях. При виде того, что на дурване по-прежнему зеленая форменная куртка с длинными рукавами – символ респектабельности дома Фаридов, – у Первин сжалось сердце.
Не было никакой возможности беседовать с Мохсеном в такой обстановке, в присутствии посторонних. Она дала это понять констеблю и охраннику, которые в итоге согласились отвести Мохсена в кабинет по соседству – вентиляция там оказалась получше, но из мебели стояли только стол и два деревянных стула.
Они присели, Мохсен бросил на нее суровый взгляд. Можно подумать, она снова пришла к воротам, а он опять размышляет, впускать ее или нет.
– Вы меня помните? – спросила она. – Я поверенный Фаридов.
– Знаю, – произнес он хмуро. – Вы зачем здесь?
– Ваши дети очень переживают. Я хочу им рассказать, что с вами происходит. – Она передала ему коробочку: печенье все-таки съели не всё. – Полагаю, вы голодны.
Мохсен подъел все подчистую и только потом заговорил:
– Спасибо. Здесь нам дают только хлеб и воду.
– Что вчера произошло? – Первин сложила руки на столе, уселась поудобнее. Решила пока не записывать – Мохсен может занервничать.
– Сакине-бегум понадобился аттар из магазина Аттарвала, – монотонно заговорил Мохсен. – Я не хотел идти, потому что бурра-сагиб вернулся домой. Потом подумал, что он ведь весь вечер пробудет в доме. Вряд ли узнает, что я отлучился ненадолго. А бегум ценят мои услуги.
А еще ему очень нужны были деньги – ведь жалованье ему больше не платили.
– Как вы добрались до базара?
– С холма спустился пешком, потом сел на трамвай.
– Вы купили у Аттарвала сандалового масла на две анны. Разве Сакина-бегум не просила розовое масло?
Мохсен решительно помотал головой.
– Какое – она не сказала, но я-то знаю, чего ей нужно. Она всегда просит сандаловое.
Иногда Первин казалось, что в воздухе, как в ее брачную ночь, витает запах сандалового дерева. Она встряхнулась и спросила:
– Какую сумму вам выдала Сакина-бегум?
Мохсен явно насторожился.
– Одну рупию, но часть я потратил на трамвай.
Она подозревала, что это не вся правда.
– Скажите, вы в первый момент не стали сообщать полиции об этом поручении потому, что хотели скрыть свой уход?
– Да. – Он кивнул с явственным облегчением. – Когда я увидел, что они ждут меня у ворот, то подумал, что Мукри-сагиб на меня пожаловался. Вот и сказал, что просто был в конце улицы, а не на базаре: ему бы не понравилось, что я выполняю поручения вдов. Я же не знал, что других дурванов тоже спросят и они скажут другое.
– На каком основании полицейские вас арестовали?
– Они сказали: поскольку я соврал и на самом деле не разговаривал с другими дурванами, они должны взять у меня отпечатки пальцев. Я ответил, что это ни к чему. Отпечатки у меня взяли пять лет назад.
– При каких обстоятельствах? – спросила Первин, сразу подумав, что его обвиняли в каком-то преступлении.
Опасливо глядя ей в лицо, Мохсен пояснил:
– Я работал в доках, а потом Фарид-сагиб сказал, что может дать мне место у себя в доме. Когда я туда перевелся, пришли полицейские и взяли отпечатки. Они их берут почти у всех дурванов в Бомбее.
Забрав Мохсена на дактилоскопию, полицейские смогли объявить газетчикам, что задержали подозреваемого. Более того, если они не найдут никого более подходящего, то прямо здесь, в камере, выдавят у него признание.
– А вы потом сообщили полицейским, что ездили на базар Завери по поручению Сакины-бегум?
– Да, уже когда меня здесь допрашивали. Они посмотрели на аттар, который у меня был при себе, и сказали: «Это ничего не доказывает».
– А что с ним дальше было?
Мохсен помедлил с ответом.
– Они забрали у меня все из карманов и сказали, что будут хранить у себя. Украли небось, – добавил он мрачно.
Сообразив, что в рассказе много нестыковок, Первин решила надавить на дурвана.
– Я утром была у Аттарвала-сагиба. Он хорошо помнит ваш вчерашний визит и дал официальные письменные показания. Там приводится время и все прочее.
– Так он подтвердил, что я был у него? – На вытянутом лице Мохсена появилась улыбка надежды.
– Кроме того, он показал мне длинный список покупок, которые вы сделали от имени всех трех бегум, – но вы не расплачивались за них наличными, которые вам выдавали, – отчеканила Первин. – Я по его просьбе оплатила счет.
– Я бы отдал вам деньги, – промямлил Мохсен. – Но мне не из чего.
Трудно было сохранять спокойствие, когда на самом деле ей хотелось на него накричать, заставить сознаться в воровстве.
– Вы вчера взяли деньги у Сакины-бегум; я знаю, что так же вы поступали и с остальными. На что вы тратили полученное?
– Есть один лосьон для кожи, очень дорогой, его специальный доктор делает. Я уже год мажу им Зейду лицо. Родимое пятно стало светлее – может быть, сын когда-нибудь сможет найти работу, за которую будут платить. И мы, иншалла, заживем получше.
Первин к этому моменту уже раскрыла блокнот и записывала показания Мохсена, включая и те, которые он дал раньше. Потом она зачитала ему все записанное – он согласно кивнул.
– Это все правда, – подтвердил он угрюмо.
– Я знаю, что вы спрашивали у мистера Аттарвала про ювелира. Вы взяли из дома какие-то украшения?
На сей раз вспылил уже Мохсен:
– Нет, разумеется. Я не вор, я дом охраняю!
Первин кивнула, сделав для себя мысленную заметку: сказать женщинам при встрече, чтобы они проверили свои драгоценности.
– Известно ли вам что-то про Мукри-сагиба, что могло стать причиной его смерти? – Она пристально наблюдала за Мохсеном, ожидая, что он заколеблется. – Я знаю, что он пытался похитить деньги у бегум. Вы что-то замечали?
Глаза Мохсена блеснули – его обуревала ярость.
– Он был плохим человеком. Место на фабрике получил только по родству. Ничем этого не заслужил.
Это подтверждало то, что уже слышал ее отец.