– Не может быть. Дом под охраной, – заявил сержант.
– Это я уже сто раз слышала. Ситуация экстренная!
– Я же вам говорю: двое дежурят у ворот, еще двое – внутри. Это точно, потому что у нас троих человек вызвали на дополнительную смену только ради этого.
Вроде бы можно успокоиться, но Первин никак не могла забыть звучание этого женского голоса.
– Я очень рада, что там есть дежурные, но, похоже, в доме действительно что-то не так. Не мог бы кто-то попросить няньку проверить, как там члены семьи?
– Если кто станет звать на помощь, констебли уж всяко услышат, – покровительственно заявил полицейский.
– Да вот, похоже, не слышат, раз женщины позвонили мне. – Первин повесила трубку. Продолжать разговор – только зря тратить время; нужно самой туда ехать.
Первин побежала вниз, выкликая Мустафу. Его не оказалось на месте. Она посмотрела на часы и обнаружила, что уже восемь – рабочий день у него закончился; Мустафа, видимо, пошел в гости к одному из многочисленных друзей.
Первин схватила сумочку, с которой ходила весь день, и вышла на улицу, высматривая «Даймлер». Но на том месте, где Арман обычно ставил машину, дремал бурый буйвол.
– Арман? – крикнула она погромче, разглядывая Брюс-стрит. Может, он не сумел разбудить скотину и остановился в другом месте. Нет, машины нигде не видно. Первин вспомнила, что отец уехал в Пуну, – возможно, Арман отправился его встречать на Виктория-Терминус. А значит, он сначала доставит отца домой, а уж потом приедет за ней.
Нужно искать другой способ.
Рикша-валла Рамачандра болтал с какими-то приятелями возле единственного еще открытого чайного лотка. Увидев Первин, он прервал разговор и подошел к ней.
Она заговорила неуверенно, предчувствуя отказ:
– Знаю, что далеко, но вы не отвезете меня на Малабарский холм?
– Малабарский холм? – повторил он недоверчиво. – Я редко выезжаю за пределы Форта. Туда далеко, да и дорога крутая.
Фариды живут на самом верху. Первин понимала, что просит о невозможном. Может, стоит доехать до какой-нибудь оживленной улицы и взять тонгу с лошадью? Но уже темно, садиться к незнакомому кучеру – большой риск.
– Полицейский участок Малабарского холма находится рядом с храмом джайнистов. Там я уговорю полицию отвезти меня на место. – Первин полезла в сумку, посмотрела, сколько у нее осталось денег. Заявила бесшабашно: – Плачу рупию, если доставите меня за сорок минут, и еще рупию за вашу обратную дорогу. Мне очень неудобно просить вас ехать так далеко.
– Не переживайте, мадам, – ответил Рамачандра, поворачиваясь к своей тележке. – День сегодня был тихий, я больше разговоры разговаривал, чем педали крутил. А платите вы столько, сколько я за неделю получаю.
– Правда? – удивилась Первин, шагая с ним рядом: ей было неприятно, что Рамачандра так мало зарабатывает.
– Ага. Друзья услышат – еще как мне позавидуют.
Первин уселась на знакомое сиденье, Рамачандра залил масла в закрытые фонарики, подвешенные к тележке сзади, и в большой фонарь на руле.
Когда все фонарики загорелись, показалось, что на улице светлее; Рамачандра двинулся в путь. Первин откинулась на спинку, мечтая о том, чтобы сделать свое тело и тележку невесомыми. Двигались они медленно – казалось, что только отъехали.
Свернув с Брюс-стрит в узкий переулок, рикша сильнее прежнего нажал на педали, а потом вдруг остановился.
До Первин долетел его голос:
– Прошу прощения, мемсагиб. Нужно тележку проверить. Похоже, в колесо что-то попало.
Вот ведь невезенье. И как мог столь заслуженный рикша сломаться именно в такой вечер?
Рамачандра снял один из фонариков и стал осматривать шину. А потом с мрачным видом глянул на нее из круга желтого света.
– Что такое? – спросила Первин.
– Оба колеса пробиты.
Первин вышла из тележки, подошла к колесу.
– Два спущенных колеса? Разве такое бывает?
Рамачандра угрюмо ответил:
– Когда мы еще сворачивали с Брюс-стрит, я почувствовал, что на что-то наехал. В темноте плохо видно, но там явно что-то лежало. Вы уж простите, мемсагиб. Сегодня оба колеса не залатаешь.
«Помогите, пожалуйста». Отчаянный голос незнакомки все звенел у нее в голове.
– Но мне обязательно нужно попасть на Малабарский холм.
– Вон там тонги стоят, но даме одной ехать не стоит…
– Согласна.
Первин пришла в голову новая мысль. Она позвонит Хобсон-Джонсам и спросит сэра Дэвида. Неприятно просить его об одолжении сразу после того, как она отказала ему в его просьбе. Но ничего другого ей в голову не приходило – и одно она знала твердо: она не допустит, чтобы со вдовами что-то случилось.
– Я вернусь в контору и позвоню оттуда – может, другой человек сходит за меня в полицию, – сказала Первин. – А примерно через полчаса наверняка вернется Арман на машине. Сожалею по поводу шин. Вот, возьмите рупию – нет-нет, не отказывайтесь. Вы бы не прокололи колеса, если бы я не попросила вас об услуге.
Первин забежала за угол и вдруг сообразила, что так быстро не двигалась с тех пор, как играла в теннис в Оксфорде. Вот только здесь не игра. Возможно, что в нескольких километрах отсюда кто-то сейчас погибает.
Было темно, бежать быстро не получалось. Да еще и не хотелось споткнуться о то, чем Рамачандра повредил свои шины.
Первин замедлила шаг и теперь слышала не только гул крови в ушах. У нее за спиной раздавались стремительные шаги.
Она инстинктивно шагнула в сторону, но именно остановка и стала главной ее ошибкой. На голову ей набросили мешок из грубой ткани, сильная могучая рука толкнула ее назад, вскинула в воздух. Первин закричала, но голос запутался в ткани: она почувствовала, что ее подняли, без усилия, так портовый грузчик поднимает нетяжелую коробку. Первин лягнула нападавшего – вдруг он тогда ее выронит, – он крякнул.
И тут вдруг телефонный звонок с просьбой о помощи и проколотые шины Рамачандры сошлись воедино. Звонком ее попросту выманили из дома, в ловушку. Все было спланировано.
Кому-то не нравится, что она вмешалась в дела вдов. Первин продолжала лягаться – вдруг похититель потеряет равновесие, – но он лишь приостановился, прислонил мешок, в котором она находилась, к стене, и крепко ударил ее в спину.
После этого она слышала лишь медленное падение капель.
1917
27. Постановление присяжных
Калькутта, август 1917 года
В Калькутте хлестал ливень, превращая город в сплошное озеро. Первин стояла на крыльце Гранд-отеля и с трудом различала противоположную сторону подъездной дорожки. Она уже слышала, что Чауринги на метр залита водой и уровень все поднимается. Летние дожди-муссоны были сильны и громогласны и стихать не собирались ни ради кого.
– А суд не закроют из-за дождей? – переживала она, обращаясь к Джамшеджи: тот бранился со швейцаром – почему он не позовет им тонгу.
– Погода хуже некуда, – согласился ее отец. – Но в парсийском брачном суде заседания проходят редко, так что решение о важности сегодняшнего примут присяжные.
Передвигаться по затопленным улицам могли только рикши на человеческой тяге. Джамшеджи заметил одного из них – он как раз высадил пассажира – и без единого слова согласился заплатить сколько рикша просит. После пяти месяцев ожидания Мистри не могли рисковать опозданием в суд. От этого зависело, получит ли Первин свободу.
На пути в суд, расположенный на Далхаузи-стрит, их ждали ухабы и брызги, двигались они медленно. Первин хотелось, чтобы поездка закончилась побыстрее, – но потом ее обухом по голове ударила мысль, что после судебного заседания она, возможно, и вовсе захочет утопиться. Суд может заставить ее вернуться к Содавалла, а если она не выполнит решения, ее бросят в тюрьму.
Первин, Камелия и Джамшеджи оставили мокрые зонты в переполненной стойке и зашагали по скользкому мраморному полу в нужный зал. Первин не обращала внимания на портреты благообразных английских джентльменов, однако рассматривала скамьи, на которых тесно сидели люди. Они все ожидают судебных решений? Первин показалось, что она узнала миссис Банаджи и ее дочь – друзей семьи Содавалла. Наверное, явились, чтобы потом было о чем посплетничать. Однако их появление расстроило ее совсем не так, как новость, которую принес из зала Джамшеджи.
– Наш барристер мистер Пестонджи не явился, – сказал он, удрученно посмотрев на Камелию.
– Наверное, задержался в пути, – предположила Первин. – Но скоро появится.
Джамшеджи покачал головой.
– Его помощник все же сумел сюда добраться, он говорит, что у Пестонджи на сегодня назначены два слушанья и он отдал предпочтение другому делу.
– Какой ужас. Значит, нам придется удовольствоваться помощником – или лучше отложить? – тихим голосом спросила Камелия.
Первин была так ошарашена, что ничего не сумела сказать. В голову закралась мысль, что их адвокат вступил в сговор с семьей Сайруса, чтобы все закончилось как можно хуже. Она знала, что по логике такого не может быть, и все равно тяжело было получить такой удар в самую последнюю минуту.
Джамшеджи поморщился.
– Я переговорил с этим помощником, и он меня не впечатлил. Она даже не парс, так что не сможет убедить парсов-присяжных. Я сказал ему, что буду защищать тебя сам.
– Ты умом тронулся? – не сдержалась Первин, забыв от изумления про вежливость.
– Нет, – коротко отозвался Джамшеджи. – Ничего откладывать мы не будем. Я сам готовил дело, во всех подробностях. Помощник привез досье с документами – слегка подмоченное, но в нем есть все, что мне нужно.
– Ты молодец, что такое предлагаешь, но разве это возможно? Ведь ты не член местной коллегии, – возразила Камелия. Говорила она негромко, как и всегда, но лицо казалось напряженным, к чему Первин не привыкла.
– Как вам прекрасно известно, адвокатскую лицензию я получил в Линкольнз-Инне. Я имею британскую аккредитацию, с которой могу выступать в любом индийском суде. Главная проблема