– Кстати, я не хочу забирать землю и фабрики в единоличное владение, – вставила Разия. – Хочу, чтобы они обеспечивали будущее всех детей.
– Понимаю вас, – кивнула Первин. – Но если вы хотите быть уверенной в благополучии своей дочери, землю следует записать на ваше имя – тогда фирма будет каждый год выплачивать вам деньги за аренду. Важно отделить стоимость земли и стоимость фабрики друг от друга. Если фабрика закроется, вы сможете продать землю, а деньги от продажи передать Амине.
Разия обдумала слова Первин, кивнула.
– Те же деньги можно использовать в помощь вакфу. Мне это представляется разумным. Вы составите соответствующие документы?
– Прямо завтра. – Первин снова посмотрела на Мумтаз. – Главный актив пока не реализован. Я имею в виду бунгало. Оно принадлежит в долях вам, Разие-бегум, а также Джум-Джуму и девочкам. Определенная доля причитается и Сакине-бегум.
Разия поморщилась.
– Думать противно, что придется делиться и с ней, и я считаю наказание всего лишь в год тюремного заключения неоправданно мягким. Я не скорблю о гибели Мукри, но никогда не прощу ей того, что она пыталась убить мою единственную дочь.
Первин помолчала, думая о том, как рухнул мир Сакины, – а с ним улетучился и ее здравый смысл. Теперь она, скорее всего, до конца жизни будет жить с родителями – если только они не найдут ей жениха, которого не испугает срок за убийство.
– А что вы слышали про Насрин, Ширин и Джум-Джума? – поинтересовалась Мумтаз. – Я не могу их забыть. Они мне как родные.
– Они здоровы, растут под присмотром бабки и деда, – ответила Первин.
– Если это разрешено, я бы съездила к ним вместе с Айшей. Хочу, чтобы она познакомилась со сводными сестрами, – сказала Мумтаз.
– Я думаю, они будут вам очень рады. – Первин уже дважды побывала в Ауде – хотела убедиться, что у девочек все неплохо. – Возвращаясь к вопросу о бунгало: как вы хотите с ним поступить?
– Мне кажется, стоит его продать, – высказалась Разия. – Мумтаз со мной согласна: с ним связано слишком много дурных воспоминаний, мы не хотим туда возвращаться.
– Да и зачем нам опять жить за джали? – добавила Мумтаз, содрогнувшись. – Я мечтаю всю оставшуюся жизнь смотреть в нормальные окна.
– Как вам известно, по нашим законам о наследстве большая часть недвижимого имущества принадлежит детям, – сказала Первин. – Дети – ваши и Сакины – совместно унаследовали более восьмидесяти процентов. Если вы хотите продать бунгало сейчас, а не ждать, когда дети вырастут и смогут принять самостоятельное решение, нужно получить так называемую привилегию.
– Что такое привилегия? – испуганно спросила Мумтаз.
– Это значит, что судья даст разрешение нарушить закон ради благого дела, – пояснила Первин. – Чтобы получить привилегию на незамедлительную продажу недвижимого имущества, нужна санкция родственника-мужчины. Я уже разговаривала с двоюродным братом вашего мужа, Мухаммадом, – он теперь руководит текстильной фабрикой. Судя по нашим беседам, из него получится надежный и чуткий распорядитель.
– А вы уверены, что он не отберет у нас деньги? – Мумтаз бросила на Первин настороженный взгляд. – Он ведь может поступить так же, как и мистер Мукри.
Разия ласково улыбнулась Мумтаз.
– Мы с ним встретимся, и зададим ему все эти вопросы, и только потом позволим Первин-биби действовать дальше. Кроме того, нужно, чтобы он зафиксировал все свои намерения в письме.
– Ничего себе! Из вас получился бы отличный юрист! – восхитилась Первин.
Мумтаз моргнула.
– Какая умная мысль! Разия, ты правда согласна сходить со мной на эту встречу?
– Разумеется. Кстати, отказаться от пурды оказалось совсем не так трудно, как я думала раньше, – заметила Разия, обводя взглядом оживленный зал – вид у нее при этом был очень уверенный. – Амине нравится приглашать меня к себе в школу и показывать разные городские достопримечательности. Никто нас пока не обижал. Полагаю, все знают, что я мать, и поэтому относятся ко мне с уважением.
– Как оно и должно быть, – заметила Первин.
– Мне было очень приятно жить в вашем доме, но я хотела бы снять квартиру в том же здании, что и Мумтаз, – сообщила Разия, легко накрыв ладонью ладонь другой вдовы.
– Мы будем считаться подругами, а дочери наши пусть растут как сестры, – добавила Мумтаз, и на лице ее наконец распустилась ласковая улыбка.
– Я убеждена, что желающих купить ваш дом будет немало, – сказала Первин, тут же вспомнив про связи Растома. – Вот только вы расстроитесь, если его снесут? Потому что теперь на Малабарском холме это обычное дело.
Разия серьезно глянула на Первин.
– Наверное, даже лучше, если этого дома не станет. Тогда и трагедия уйдет в прошлое.
– Я вообще не хочу видеть этот дом снова, – содрогнувшись, добавила Мумтаз.
Разия заговорила громче:
– Кстати, если я перееду в дом, где живет Мумтаз, не исключено, что через год меня ждет еще один переезд. Я недавно получила письмо с предложением руки и сердца.
– И вы оставили такой сюрприз на конец разговора? – смеясь, воскликнула Первин. – Рассказывайте!
– Это, разумеется, капитан Али, – созналась Разия.
После окончания иддата капитан Али попросил разрешения посетить Разию в доме у Мистри. Офицер индийской армии оказался настоящим джентльменом с благородной выправкой и добрым взглядом. Он крайне галантно вел себя со всеми и настоял на том, чтобы Первин и Джамшеджи остались в комнате, пока он беседует с Разией: они сидели на стульях на расстоянии ровно в полтора метра друг от друга.
Первин отметила, что у этих двоих – а они последние четыре года вели постоянную переписку и дважды разговаривали, находясь по разные стороны перегородки, – оказалось много общих тем для беседы. При следующем визите присутствовала Амина: она оправилась от потрясения и теперь ходила в ту же школу для девочек, в которой раньше училась Первин.
– Если амми выйдет за капитана Али, мы будем много путешествовать, – поведала Амина Первин. – Можем поехать в Нью-Дели или в Пешавар, в Бирму или Мандалай. Семьи военных все так живут. Приезжаешь в новый гарнизон, приспосабливаешься. Приходится учить разные языки и смотреть на разные страны!
– А ты не очень будешь скучать по Бомбею? – спросила Первин.
– Мы всегда можем вернуться. Вы представляете, можно осмотреть всю Индию, используя железнодорожные проездные билеты для членов семьи индийских военнослужащих. Я так надеюсь, что он сделает маме предложение!
Как оказалось – сделал.
– Как вы собираетесь поступить, Разия-бегум? – спросила Первин.
– Прежде чем принять решение, я бы хотела встретиться с ним еще несколько раз. – Разия вздохнула. – У меня нет нужды вступать в брак. Но это было бы неплохо. И, разумеется, у меня будет собственный дом, где я всегда смогу пожить, если захочу.
После оживленной трапезы Первин вручила дамам чеки на наследство; Мумтаз с Разией согласились доехать на машине Мистри до банка.
– Вам не обязательно с нами ехать. У нас есть банковские счета, и, если понадобится, я помогу Мумтаз, – заявила Разия, когда они стояли у входа в гостиницу, дожидаясь, пока подъедет на «Даймлере» Арман.
Первин хотела было возразить, а потом вдруг поняла: им очень важно быть самостоятельными. Нужно предоставить им такую возможность.
– Отличная мысль. Потом попросите Армана сразу же отвезти Мумтаз-бегум домой. А вы, Разия-бегум, может, приедете сюда и мы вместе вернемся к нам в Дадар? Я попрошу Армана подождать вас.
Проводив вдов, Первин обвела взглядом открытую Пальмовую гостиную отеля и море. Терраса с видом на океан была забита дамами – англичанками и индианками, которые наслаждались чаем и коктейлями. Первин показалось, что она узнала белокурые волосы, раздуваемые ветром.
Подошла поближе – оказалось, что это действительно Элис.
– Как великолепно, что ты здесь, дорогая! – Элис протянула руки и заключила Первин в объятия. – Для виски с содовой еще рановато, да? Я попыталась его заказать, а официант почему-то принес мне чай.
– Видимо, языковая проблема. – Первин помахала рукой молодому официанту, тот подошел принять заказ. – Джин с лаймом, пожалуйста, и виски с содовой. И орешков…
– В нашем отеле одиноким дамам не подают спиртное, – официальным тоном объявил официант.
– А мужчинам подают, да? – осведомилась Первин на хинди. – Объясните, пожалуйста, почему.
Официант нервно взмахивал руками.
– Дамам, которые пришли сюда выпить чаю, это может не понравиться.
– Наверное, опасность скорее в том, что любительницы чая могут к нам присоединиться. И будет у вас на руках толпа буйных громогласных тетушек! – с лукавой улыбкой добавила Элис.
Первин достала из сумочки визитную карточку, вручила официанту.
– Вы, может, этого не знали, но я практикующий поверенный. Не могли бы вы пригласить сюда метрдотеля?
Через две минуты на Первин уже хмуро смотрел напыщенный англо-индиец.
– Мисс Мистри, что тут за недоразумение? У нас свои правила.
Первин улыбнулась ему и сказала:
– Хочу вам задать несколько вопросов. Я слышала, что этот прекрасный отель был основан ради того, чтобы индийцы и иностранцы могли пользоваться в нем равным гостеприимством. Это так?
Он кивнул.
– Безусловно.
– То, что гости-мужчины могут употреблять алкоголь, а гости-женщины – нет, идет вразрез с понятием о равном гостеприимстве, не так ли?
– Ну, я… ну, даже не знаю, но… – Больше ему сказать было нечего.
Через пять минут перед Первин стоял ледяной бокал с джином и лаймом, а перед Элис – виски с содовой.
– За силу женщин! – предложила тост Элис.
– За силу женщин! – согласилась Первин, и они чокнулись.
Конец
Благодарности
Образ Первин Мистри был вдохновлен первыми женщинами-юристами Индии: Корнелией Сорабджи из Пуны – она стала первой студенткой юридического факультета в Оксфорде и первой сдала британский экзамен на звание юриста в 1892 году, и Митан Татой Лам из Бомбея, которая тоже училась на юридическом факультете Оксфорда и в 1923 году стала первой женщиной – членом бомбейской коллегии адвокатов. В мемуарах Корнелии «Зов Индии» и «Память об Индии» очень живо рассказано о том, каково было работать женщиной-поверенным в британской Индии и в независимых княжествах. Меня также впечатлила ее биография, написанная ее племянником Ричардом Сорабджи: «Открывая двери: неведомая история Корнелии Сорабджи». Митан Тата Лам поведала о годах учебы и работы в книге воспоминаний «Осенние листья». Митан сыграла ключевую роль в подготовке закона об избирательных правах индийских женщин, а также расширила право на развод в новой редакции парсийского закона о браке и разводе 1936 года.