— Так что же они медлят?
— Не знаю. Сейчас никто точно не знает, что происходит на том берегу. Но говорили, что армия Алмазника прибывает. Их уже не пятьсот, а около тысячи.
Глава 5 Стена
Стену должны были достраивать там, где они вошли в город — так решил Паша. Он неуверенно шел по дороге, плохо узнавая Камнелот — многое уже стерлось из памяти за прошедшие дни. К тому же деревья уже щеголяли густой листвой, и плющ зеленел, изменяя внешний облик домов.
Нигде не было видно никаких повозок, подвозящих материалы для строительства стены, не слышно было стука молотов. Паша уже думал, что пошел не в ту сторону, когда впереди замелькали кафтаны придворных, послышались голоса. Но что-то было не так, что-то слишком темно было в это солнечное июньское утро, как-то мрачно выглядели яблони, такие приветливые всего две недели назад. И тут Паша понял, в чем дело. И, не веря своим глазам, начал поднимать голову все выше и выше. Там, где раньше яблони покровительственно укрывали ветвями низенькую, метр — полтора, стенку, возвышалась настоящая крепостная стена: темно-коричневая, из валунов, какие было бы не под силу поднять и строителям египетских пирамид.
Две широкие каменные лестницы вели на стену и были заполнены строителями, которые без видимой цели сновали вверх и вниз. Мелькали будничные, запыленные костюмы придворных, серые и бурые куртки простых каменщиков.
Паша долго стоял, задрав голову, пока не увидел наверху синий плащ Авантюрина. Паша начал подниматься по лестнице, вжимаясь в стену, когда его обгонял кто-то из строителей. Когда он оказался наверху, Авантюрин уже успел куда-то исчезнуть, и Паша, придерживаясь за угол зубца, глянул вниз, а потом, неожиданно для себя, вспрыгнул на парапет и встал на самом краю, наслаждаясь ощущением полета и бьющим в лицо сильным и теплым летним ветром. Он будто сросся с камнем так, что не боялся упасть. Он трогал его теплую шероховатую поверхность и думал: как же раньше он не замечал, что прикосновение к камню дает такую уверенность, такое спокойствие. Спрыгнув с парапета, Паша исполнился решимости тут же найти начальника строительства и предложить свою помощь. Но, в последний раз глянув вниз, понял, что вряд ли сможет чем-нибудь пригодиться. Там, внизу, группа людей несла на своих плечах огромный валун, ничуть не меньший, чем все остальные в этой стене. Паша не успел даже удивиться, как же они справляются с такой тяжестью, как понял: несут — не совсем то слово. В этот момент камень поплыл вверх, а люди, принесшие его, стояли, напряженно наблюдая за его подъемом. И все — ничего больше, ни веревок, ни подъемных кранов, вот так вот просто.
В это же время на дороге, ведущей к Камнелоту, показались две точки. Всадники — понял Паша.
— Гуляете? — раздался вдруг голос Авантюрина. Паша обернулся.
— Нет. Хотел предложить свою помощь.
— Здесь помощь уже не нужна. Этот камень был последним. Но не переживай — найдем тебе работу.
— Да, конечно, но, не знаю, чем могу быть полезен. Я не умею так… — Паша пытался подобрать слово, но в конце концов сказал, — носить камни. Раствор тут тоже никто не готовит. Не понимаю, как же вся эта громада не развалится?
— Ну, — ответил Авантюрин, — на это есть инженеры-архитекторы. А что касается помощи, то Вадим помог здорово. Сначала был посыльным, бегал туда-сюда между стройкой и Источником камней. Потом разносил обеды. А сейчас вот его приспособили амазонки. — Авантюрин усмехнулся.
Паша посмотрел туда же, куда и Авантюрин, и увидел своего друга. Он смог быть полезным и, пока Паша болел, умудрился стать всеобщим любимчиком. Вот и сейчас он галантно придерживал длиннющую приставную лестницу, на которую взбиралась одна из амазонок. Лестница достигала примерно середины стены и упиралась в какую-то темную нишу.
— А там что? — спросил Паша, заинтересовавшись.
— Там бойницы, которые соорудили по их просьбе, — охотно пустился в объяснения Авантюрин, — снаружи видна только собственно бойница, узкая щель. А с этой стороны отверстие шире. Амазонка может вести бой с лестницы.
Амазонка спустилась вниз, и Паша увидел, что это Лал. Опять Лал, опять вместе с Вадимом.
— Почему Рубин приняла ее? — спрашивал Пашка вечером у Лазурит, когда они снова сидели в розовой гостиной. — Они такие красавицы, а она просто урод рядом с ними.
— Да, — согласилась Лазурит, старательно расправляя складки на платье, — но времена трудные, и внешность понемногу теряет свое значение. Главное, Рубин решила, что Лал сможет быть хладнокровной и безжалостной.
— Почему?
— Как почему? Ты же был в замке Обсидиана. Ты видел, как убили ее мужа. Ей теперь все равно. Ей некого боятся и не за кого беспокоится. А стреляет она неплохо. К тому же, Рубин может и мертвеца научить не промахиваться.
— Еще один вопрос. Как я понял, сейчас все силы стянуты к северной стене. Почему?
— Врага ждут оттуда. Разведчики говорят, что Алмазник со своей армией отказался от быстрой войны. Зато решил увеличить число солдат. Теперь их около тысячи, может быть, больше. Да еще двести человек милиционеров. Около сотни дворян-отщепенцев. И все торговцы, разумеется. Их около семидесяти человек. Так вот у деревни Торговцы сейчас готовят плоты и лодки и сооружают переправу. Она как раз по северной дороге.
— А почему не выступаем туда?
— Возведение стены показалось военному совету важнее. А потом, говорят, что какую-то часть армии они могут перебросить немедленно. Для нас это была бы катастрофа. Мы потеряли бы в сражении лучшие силы, и ничего не добились. В нашем положении лучше всего оборона. — Лазурит гордо подняла носик, будто сама разрабатывала план военной кампании.
Вопросов было много, но Паша не успел задать их все. Занавесь у входа распахнулась, едва не слетев с колец. В комнату почти вбежал стройный бледнокожий брюнет в светлом серо-голубом костюме. За ним вошел чуть более сдержанный, но тоже явно рассерженный блондин.
— Но господа, — воскликнул брюнет, обращаясь сразу ко всем, — это же не известно, что такое! И как этой мрази разрешают жить во дворце, господа!
— Что случилось? — вздернула бровь Рубин.
— Ты только представь себе, — брюнет стал обращаться теперь только к ней, но говорил так громко, что могли слышать все, — мы сейчас были в западной гостиной… Мы хотели узнать, как там наш дорогой Ломня… Но! Я ушел, так и не задав ни одного вопроса. Там все оживленно рассказывают о бегстве из-за реки. Я спрашиваю одного паршивого господинчика — что-то вроде Раухтопаза — кого удалось спасти? А он смотрит на меня рыбьими глазами и говорит: я (говорит он мне!) вывез все, что у меня есть ценного, чтобы не досталось врагу. И еще говорит, в горящей деревне мать сунула ему в руки младенца, так он и его прихватил, а здесь сдал на кухню. И, мол, не обязан. Я говорю: что ж ты, сука, сундуки не скинул и живых людей не взял?! А он мне: пока вы, господинчик, по заграницам, мы тут жизнями… — у рассказчика перехватило дыхание.
— Успокойтесь. Александрит, успокойтесь, — между дворянами появилась Агат. Девушка мягко и настойчиво взяла их за локти, о чем-то негромко спросила и повела к своему столику. Там они заговорили вполголоса, и Паша только смотрел, как красиво было ее серьезное и строгое лицо.
В это время в дверях появилась Лазурит, сопровождаемая целой вереницей челяди. Лакеи несли подносы с бокалами и закусками. За ними следовал квартет музыкантов.
— Господа! — громко и звонко сказала она. — Я, может быть, не права, но если мы все время будем думать только о войне, мы сойдем с ума. Я предлагаю не веселье. Я просто предлагаю отдохнуть.
Наступила тишина. В этот момент Паша безмерно переживал за Лазурит. Ему было бы очень неприятно, если бы кто-то обидел ее, назвав ее предложение несвоевременным. Она тоже ждала и явно волновалась. Первой с места встала Агат.
— Что ж, — сказала она, — немного музыки и закусок не могут ни воспрепятствовать победе, ни как-то изменить наше отношение к происходящему. А отдых нам не повредит. Все слишком взволнованы сейчас, и такими же будут завтра. Это будет мешать думать, — и Агат взяла с подноса кусочек пирога.
Квартет заиграл медленный грустный вальс, и первая пара — Агат и Александрит — закружились по залу.
Паша смотрел на них и думал, как дисгармонично это сочетание цветов: теплые коричневые тона платья Агат, агатовые серьги в ее ушах, смуглая, теплого оттенка кожа, мягкие, чуть рыжеватые волосы — и бледный Александрит в своем холодном костюме, с холодными, белыми кистями рук.
Рядом с Пашей, обмахиваясь веером, села Лазурит. Он был так благодарен ей за все, что пригласил бы ее на танец, если бы не природная неуклюжесть и полное неумение вальсировать.
Вдруг возле них возник Вадим. Немного стесняясь, он подошел к Лазурит и с поклоном протянул ей руку. Она смутилась, но приняла приглашение. Паша не думал, что Вадим сможет вальсировать, но он смог. Только видно было, что научился этому недавно, слишком напряженными были движения.
Паше стало неуютно, он медленно оглядывал зал слева направо, хотя ясно осознавал, что никого не решится пригласить. Он представил себя со всей безжалостностью, на которую был способен. Высокий, с животиком, который не исчез даже после болезни, с бабскими чертами лица, с вялыми, безвольно висящими руками.
Танцевали все — кроме него и стариков. Паша чувствовал себя отвратительно.
— Власть, — резко перекрикивал Балин музыку камерного квартета, — необходимо уважать во всех ее проявлениях. Иначе — хаос!
— Но дорогой мой, — скрипела Ксилолит, — вы кричите об этом каждый вечер. Молодежь на нас с вами внимания все равно не обращает, так что от них ответа не ждите. А если вы по старости каждый раз забываете, что я думаю, так я вам в трехсотый раз говорю: глупой власти слушаются глупцы.
— А умной власти глупцы как раз не слушаются!
— Вы утомительны, мой лысый друг. С такими взглядами вам место не здесь, а в гостиной Ломни.