– Погоди-ка, чего тебя туда понесло?
– Как чего? – Бегло взглянув на мужчину, Саша примерился и первый раз ударил молотком, вбивая гвоздь в нужный паз. Отошел, посмотрел, ровно ли стоит жиковина, вернулся обратно к работе. Озадаченный Ждан стоял рядом, забывая придержать внушительный кованый элемент. – Прогуливался, набрел. Я думал, что вы скот по своим дворам хороните или собакам потроха скармливаете, что там от костей останется? Шел себе, и вот…
Саша неопределенно показал молотком на перебинтованный живот, молча продолжил работу. Только плечи как-то странно напряглись, движения стали резкими, хищными. Каждый следующий удар молотка был сильнее предыдущего, пальцы придерживающей жиковину руки побелели от напряжения. Что-то не так, Елизаров заехал по пандусу на порог, попытался пристроить коляску рядом со Жданом. Тому пришлось спуститься на одну ступеньку, уступая Славику место. По лицу Бестужева было не разобрать: непроницаемое и сосредоточенное, оно никак не вязалось с вкрадчивым голосом, это заставляло теряться в догадках. Спросить о чем-то напрямую в присутствии постороннего мужчины Славик не решился: если Саня юлит, значит, это для чего-то да нужно. Ждан ничего не заподозрил, продолжил беседу:
– Да, не подумал бы я, что ты такие тропинки для прогулок предпочитаешь. Мы и место-то это выбрали, потому что отдаленное, за оврагом крупным. Там падаль волки растаскают и у деревни ошиваться не станут.
– Ну так вы с тушами туда ходите, а я налегке гулял, интересно было спуститься, зацепиться там есть за что. Ждан, а как же вы спускались? Не проще ли было утащить трупы куда-то по равнине к болотам?
Ждан пожал плечами, вернулся к работе, подал очередной гвоздь через голову сидящего рядом Елизарова.
– Так из оврага поветрием смрад на деревню не понесет, ты же видел котлован с останками? Природный он, никому лопатой махать не пришлось. Растащат что волки, так сами до белизны кости обглодают. Первый раз пьяный Кузьмич туда свалился, когда ежевику искал. Чуть хребет не переломал. А как нашли его, упитого вусмерть, смекнули, как сподручно место это использовать можно. За Белясовым полем мягкий спуск есть, чуть дальше пройтись, но зато кости не перемелешь. – Помолчав немного, он усмехнулся, скосил многозначительный взгляд на Сашу. – И брюхо о кости не пропорешь.
Тот вежливо улыбнулся в ответ, покивал, посетовал на собственную беспечность. Скоро работа подошла к концу, они убедились, что дверь хорошо входит в косяк, не скрипит и не проседает. Попрощавшись, Ждан закрыл за собой калитку на мелкий крючок, а Саша помог перебраться Славику через порог, поспешно вошел в избу следом. Любопытство уже обглодало каждую жилу в теле Елизарова, пальцы нетерпеливо барабанили по подлокотникам. Не был Саня на кладбище животных, ой не был.
Бестужев сел за стол, потянулся всем телом, а затем расхохотался. Мягко, гортанно, запрокидывая лицо к потолку и довольно щурясь. Закинул ногу на ногу, прежде чем перевести лукавый взгляд на выжидающе замершего друга.
– Собирай все самое необходимое в рюкзак. Воду, что-нибудь перекусить. Возьми ножи на всякий случай, бинты и перекись со стрептоцидом. Не знаю, пригодится ли нам все это, но лучше перестраховаться. Во внутреннем кармане моей светлой сумки есть катушка шовных ниток и хирургическая игла – перед поездкой прикупил в ветеринарке. А я пока разживусь лопатой, посмотрю, может, смогу найти лом.
С воодушевлением безумного он прижался забинтованным животом и грудью к столу, вытянул шею, чтобы в распахнутом окне разглядеть клок неба. Увиденное его порадовало, Бестужев удовлетворенно кивнул, поднялся, широким шагом припустил к выходу.
– Погоди, что происходит? Ты ведь не был на скотомогильнике, да?
– Не был. – Замерев у самой двери, Саша хлопнул себя ладонью по лбу и вернулся к печи – переодеваться. Сбросил резиновые шлепанцы, нашел чистую пару носков и потуже затянул шнурки кроссовок. – Я узнал у водяного, где лежит дорога к могиле Чернавы. Спрашивать у Ждана напрямую не решился, узнай кто-то из деревенских, зачем нам туда нужно, – никто бы не сказал.
Восхищенно хохотнув, Елизаров звонко шлепнул себя по бесчувственным ногам и резво покатил к сумкам.
– Ну ты и жук, ловко провернул. Ты только не торопись, маечку наизнанку выверни.
Готовый натянуть майку через голову Бестужев замер, скептично изогнул бровь. От печи послышалось бодрое пояснение Славика:
– Если придется идти через лес, леший не сможет баловать, дорогу нам не запутает. Через пару часов смеркаться начнет, у нас нет времени бродить не пойми где. Быстренько подружаню откопаем, тетрадки прикарманим, и айда к родной избушке. – Шелест одежды и газет, в которые Славик заматывал ножи, неожиданно замер, парень снова заговорил: – А что делать будем, если она из могилы попрет?
– Не попрет. Еще в первую поездку она сама рассказала, как тут ведьм хоронят: цепи на руках и ногах, кол в груди, лицом вниз, чтобы если и начнет рыть, то только глубже. Деревенские слишком их боятся, столько способов перестраховки… Если от Чернавы осталось что-то живое, то оно слабое и беззащитное. Мы постараемся справиться до заката. Кто в здравом уме будет тянуть с этим делом до полуночи?
Мягко прикрылась за Бестужевым входная дверь. Решивший перебинтовать руки Славик с изумлением уставился на здоровые, без единой царапины ладони. Перед полуприкрытыми глазами ярким пятном ожил образ рыжей красавицы. Неловко прочистив горло, он откинул на лавку новую упаковку бинта и поехал к порогу. Совсем скоро его лучший друг сможет проститься с проклятием.
В деревне была какая-то суматоха: бегали босые ребятишки, взрослые переговаривались, стягиваясь к общему колодцу в центр деревни. Это позволило парням беспрепятственно открыть калитку на участке Беляса, прошмыгнуть мимо мирно дремлющего пса. Быстрой трусцой, подгоняя коляску, Саша направился к неприметной узкой тропинке на границе поля. Проводившая их равнодушным взглядом буренка низко замычала, наклонила рогатую голову к траве. Пробежавшись напоследок внимательным взглядом по виднеющейся вдали улице с пестрыми головами жителей, Славик отодвинул широкую ветвь орешника и проехал следом за Сашей по мягко спускающейся тропе.
А в это время в просторную избу между двенадцатым и тринадцатым домом ворвалась босоногая девчонка. Прилежно вытерла чумазые пятки о лежащий на пороге половик, дробным топотком пронеслась по пустым комнатам и выскочила прямиком через распахнутые ставни к приютившемуся за домом огороду. Там, среди разросшихся пышных огуречных плетей и тонких перьев лука, сидели брат с сестрой. Агидель полола гряды, а Василько, подшучивая над ней, уносил к компостной куче полные ведра с сорняками.
– Тетя Агидель, скорее, там в колодце Вячко утопился. Его уже достали, да он не дышит, тебя все зовут.
Плечи присевшего на кучу сорняков Василько напряглись, в уголке губ замерло недожеванное луковое перо.
– Спасешь его?
Она молча кивнула, отряхнула перепачканные в земле пальцы и поднялась.
– Беги, Зинка, скажи, что я скоро подойду, прихвачу с собой только нужное.
Девочка кивнула, ударили по спине две тонкие русые косички, когда она бегом припустила к калитке. Василько так и остался сидеть на куче, тяжело вздохнул, а затем неожиданно улыбнулся, с прищуром вскидывая голову к небу. Где блуждал его ум? О чем знал он, что видел по ту сторону? Агидель так хотелось верить, что когда-нибудь он сумеет вернуться до конца. Осознанно ответит на каждый вопрос, перестанет теряться мыслями в других мирах. Она помнила его нормальным. Помнила счастливым. И это было во сто крат дороже собственной души.
Сколько девушка знала себя в роли новой деревенской ведьмы, колдовство давалось ей без особого труда. Перебирая давние записи Чернавы перед самым ее погребением, Агидель аккуратно выводила новые строки, переиначивала под себя обряды, пробовала, снова изменяла. Ей не хотелось брать гримуары почившей женщины – некоторые из ритуалов ужасали, заставляли брезгливо вытирать об одежду пальцы после каждой хрупкой страницы с широкими острыми, словно ритуальные кинжалы, буквами. Создавая свое собственное начало, она научилась отгонять дурные сны от грудничков, успокаивать беснующегося лешего и его лешат, сумела улучшить зелье от тяжелых легочных болезней и кишечных расстройств. Там, где прошлая ведьма внушала страх, Агидель могла протянуть руку помощи. Чаще всего деревенские больно били по протянутым пальцам. После того как она забрала силу умирающей ведьмы, в спину летели испорченные овощи, дорожные камни и проклятия. А она продолжала спасать.
Заменила белые кости животных собственной кровью, ядовитые дурманы – солнечной ромашкой, хмелем и зверобоем. Напевные проклятия – вызволяющими ритуальными обрядами. У нее не хватало знаний в темной магии, Агидель отвергла ее сразу, как только увидела. Поэтому и помочь приезжим не могла – она не знала, с какой стороны подступиться к Сашиной порче.
На центральной улице собралась целая толпа, кто-то голосил, кто-то хмурил брови и переговаривался шепотом. У колодца на боку лежал бледный Вячко, рядом – хмурый Ждан. С волос мужчины капала вода, одежда валялась влажным комом за спиной. Кто-то сердобольный накинул на него простынь. Стоило Агидели ступить к бесчувственному парню, все стихли. Уставились десятки глаз – пылающих, презирающих и боящихся. Равнодушная к чужим чувствам, она быстро опустилась на колени. Два коротких пореза кинжалами пустили кровь. С тонкой кисти потекли алые дорожки по чужой, отдающей синевой коже, слились воедино с крупными водными каплями. Ведьма наклонилась, потянулась лбом ко лбу Вячко и запела.
Древние слова, сильные и глубокие, очищающие, возрождающие, они липким коконом скрутили воздух, ринулись в неподвижную грудь, оплели лозой едва бьющееся сердце. Агидель не знала, кто смотрел в их сторону – Господь или сам дьявол. Ведьма не думала, кто следовал за призывом, – она прокладывала жизни дорогу. Неожиданно парень дернулся всем телом, толпа охнула, отступая назад. Вячко неловко завалился обратно на бок и изверг из себя поток воды. Его крутило и крутило в хриплом кашле, сжимало от позывов рвоты. Из широко распахнутых, ничего не видящих глаз лились слезы, пальцы скребли по земле, забивая грязь под короткие обломанные ногти. Девушка поднялась с колен. Пережала пальцами свободной руки собственный порез, потянулась к небольшой сумке с льняными тряпками и травами – перетянула рану.