Почва оказалась куда тяжелее лесной, влажная, с густыми переплетающимися корнями пушистых кустиков брусники и ярко цветущего вереска. Взмах за взмахом, пока на ладонях росли и сочно лопались мозоли, пачкая черенок прозрачной блестящей лимфой. Когда Саша скрылся в яме по пояс, в нее молча соскочила Агидель, перехватила лопату, останавливая его мучительные, механически рваные движения. Низенькая и хрупкая, она работала с небывалым остервенением, взлетали и разбивались о гору земли все новые и новые комья, появлялась над ямой и снова исчезала растрепанная рыжая макушка. Ведьма не остановилась, когда могила скрыла ее по самую шею, зло рявкнула на подползшего к краю Славика. Сама. Извиняясь, отдавая последнюю дань. Из глубокой ямы парни вытягивали ее за руки, сама она взобраться по резкой стене не смогла.
Когда Саша опустил Чернаву в ее последнее пристанище, несмело занялся рассвет. Бестужев стянул с себя влажную от пота и туманного воздуха толстовку, прикрыл ею развороченную рябиновым колом грудь, убрал с расслабленного умиротворенного лица покрытые грязью и кровью слипшиеся волосы, глаза закрыть не смог – ведьма окоченела.
Разве не сам он виноват в своих бедах, разве можно было тогда ее высмеивать? Чувство вины сжало сердце, заскользило вниз по хребту, цепляясь за ноги, наливая их каменной усталостью. Порыв у дровянки его погубил, а не гордая женщина. Все эти годы его убивал собственный, не вовремя вырвавшийся на свободу гнев. Если бы тогда он признал свою вину, покаялся и попросил мирно, она сняла бы проклятие? Спрашивать теперь было не у кого, Чернава замолчала навсегда.
Каждый из них бросил горсть земли в могилу. Кто-то мысленно молил о прощении, кто-то надеялся искупить вину или проявлял уважение. Последним был Щек. Скользнув беглым взглядом по взмыленным парням, царь Полоз поднял обреченный взгляд к небу, выдохнул в прохладный воздух едва заметное облачко пара и взял лопату сам. С ним похороны закончились вдвое быстрее, чем начались. А Бестужев до последнего вглядывался в белоснежную тонкую кисть, быстро скрывающуюся под слоем земли. Когда Щек закончил, перед ними высился курган – земля вокруг лишилась брусники и трав, змей снимал пласт за пластом, делая возвышение над Чернавой больше, величественнее. Когда он воткнул лопату у изголовья захоронения, Агидель водрузила рядом пышный букет вереска, в неловкой ласке поправила хрупкие цветы, пристраивая удобнее.
Присевшая рядом с Бестужевым Катя протянула ему Чернавины записи, опустила скрученные свитки на ноющие вытянутые ноги.
– Не сиди на земле, мокро и холодно, простудишься.
Его смех получился блеклым, выцветшим.
– Думаю, теперь простудой меня не испугать. – Сердце кольнуло, когда он осмелился задать волнующий вопрос: – Ты ведь не исчезнешь снова?
Смоль отрицательно качнула головой, ее теплый карий взгляд мазнул по нему почти равнодушно, а вот стоило ему коснуться Щека – потеплел. И тогда ему показалось, что давно утраченная подруга научилась врать. Незачем ей видеться с двумя потерявшимися мальчишками, теперь она часть другого мира. Более сильного, недосягаемого.
– Я не отзывалась, потому что не знала о привороте, думала, незачем бередить твои старые раны. Они должны были зажить, а я – стереться из памяти.
Ерунда. Глупая надежда, притянутая насильно за лысый ободранный хвост. Теперь в смехе Бестужева слышалась издевка, Катя закусила губу, Щек напрягся, но ближе не подошел.
– А простая любовь так легко забудется? Ты ведь сама меня любила. Год-два-три – сколько ты терпела это, Катя? Тебе ли не знать, что, даже будь она настоящей, от нее не так просто избавиться.
Это все проклятый приворот. Тянул за язык, выглядывал жаждой из темных расширенных зрачков, опускал взгляд к виновато поджимающимся губам, истерично бьющейся в голове мантрой умолял поцеловать. Надо остановиться. Не наговорить лишнего, не спугнуть. Саша хотел, чтобы они с Катей расстались добрыми друзьями, но ее наивные слова больно резали по живому. Словно именно ему, Бестужеву, было легко подняться с колен и отряхнуться от собственных чувств.
За спиной появился Полоз. Ревностно потянул к себе Катю, помогая подняться с колен, отряхнул невидимые пылинки с копны волос. А злой взгляд прожигал жирную дыру в его переносице. Еще пару слов о былой любви, и, Бестужев готов поклясться, Полоз больше не подпустит Смоль к ним. Возможно, на всякий случай выдернет Саше ноги.
Девчачья рука утонула в смуглой кисти, уверенно переплетающей их с Щеком пальцы. Бестужев мысленно считал до десяти, старался увести взгляд от этих рук. Убеждал себя в сотый раз, что причина горькой отравы внутри – приворот. Последний скот будет поддаваться черному колдовству, идти на поводу, захлебываясь в волнах ревности.
Убедить себя получалось плохо. Он тонул. Сквозь клекот ярости в собственной глотке тянул губы в кривой виноватой улыбке, встречая взгляд царя.
– Мы зайдем к вам следующей ночью. Хочу убедиться, что юная ведьма сумеет снять твое проклятие. – В холодных нотах змеиной нежностью растекался яд. Саша видел, как исподтишка Смоль наступила на ногу мужа. Ни один мускул на его лице не дрогнул, все так же опасным шипением лился голос. – А если у нее не выйдет, я буду рад тебе помочь, мальчик Саша. Предложу избавление от мучительной жизни.
С громким заунывным стоном Катя закатила глаза, потянула царя за собой в сторону леса. Они бы не отвели взгляда друг от друга: Саша холодного, а Щек пропитанного плохо сдерживаемой злостью и раздражением. Если бы внимание не перетянула на себя Катя. На ее нежный голос нельзя было не повернуть голову.
– Да, мы зайдем. Чары творятся лучше за полночь. Агидель, может, я смогу тебе чем-то помочь?
Прекратив переговариваться с Елизаровым, девушка встрепенулась. Залилась пунцовым, неловко прочищая горло.
– Нет, царица, благодарю. Я справлюсь сама.
– Тогда мы побудем рядом безмолвной поддержкой. Ты же не против? – Дождавшись ее короткого кивка, Катя улыбнулась, перевела взгляд на Сашу: – До встречи, буду ждать, когда тебе станет легче.
Станет легче… Бестужев кивнул механически, почти не чувствуя этого резкого движения шейных позвонков. Смоль пятилась с болотной полянки, как на цепи тянула за собой скалящегося на него ревнивого змея. Саша позволил себе сдержанно улыбнуться, встречаясь с золотым пылающим взглядом, спокойно приподнял выше подбородок. Он не сделал ничего дурного, давние чувства Кати были очевидны и видны всем. Еще тогда, прощаясь с ним на поляне, Смоль открыто их признала и простилась с прошлой любовью.
«Не веди себя как пубертатный упырь, я больше на Катю не претендую».
Когда силуэты Смоль и Щека сожрал туман, стало труднее дышать. Теперь в легкие врывался не ее теплый запах, а кислая вонь давленой брусники и сырости.
Джинсы на заднице и под коленями отсырели насквозь, стали ледяными ступни и руки, начали постукивать друг о друга челюсти. Несмотря на все это, Бестужев улыбнулся. Тяжело поднялся, подмигивая совершенно ошалевшему от происходящего Елизарову, бережно прижал к груди ведьминские гримуары.
В сторону деревни двинулись молча, все устали и были морально опустошены. Славик останавливался через каждые два шага. Несмотря на то что Агидель и Саша вели его под руки, обессиленные ноги больше не выдерживали. Ведьма подбадривала, убеждала, что идти осталось совсем немного. Тот сосредоточенно кивал, вытирал испарину со лба и снова повисал на них тяжелым грузом. Действительность еще не дошла до него; перепугавшись за жизнь деревенской ведьмы, Елизаров выгорел, недавняя угроза дорогому для него человеку выжрала его без остатка. Может быть, завтра он будет победно хохотать во всю глотку, глядя на ноги, которые теперь могут ходить. Но пока взгляд парня намертво прикипел к курносому профилю, заляпанному веснушками. О собственном исцелении Славик не думал.
Уже на подходе к избе все поняли, что отдохнуть не удастся. Мерно тикающие в рюкзаке Славика часы показывали без пятнадцати шесть, у калитки столпились деревенские. Кутающиеся в подранные пледы и неказистые безрукавки, они бодро переступали с ноги на ногу, размахивали давно потухшими керосиновыми лампами, негодовали. Громкие крики и споры послышались еще задолго до того, как ребята повернули на свою улицу, Славик выматерился сквозь плотно стиснутые зубы. Заметив толпу, Агидель повторила, добавила пару сочных ругательств, закатывая глаза к робко светлеющему небу.
Первым ребят заметил низкий, напоминающий толстую пивную бочку мужичок. Подпрыгнул, буравя их маленькими круглыми глазками, подтянул сползающие с большого шаровидного живота штаны:
– Вон, идут, отродья юродивые! Сжечь их всех, что терпеть силу бесовскую, приютили их на свои головы!
Возмущенно закричала Зарина, всплеснула руками, белоснежный пуховой платок упал с плеч под ноги бушующей толпы. Ее голос и протестующий рев Ждана потонули в воплях. Десятки глаз были направлены в их сторону. Агидель воинственно приподняла голову, расправила плечи. Ровнее пошел измотанный, опустошенный Славик. Подобрался готовый к словесной атаке и драке Бестужев. Не могли их защитить радушные хозяева, ставшие врагами в родной деревне лишь из-за того, что приютили двух чужаков, пожалели. Молча глядел из-под густых сведенных бровей староста, присевший на скамейку у калитки. Громче всех голосила Софья. Приметив их, старушка ринулась вперед, взлетела вверх сморщенная дряблая рука, опуская на лицо Славика трухлявое отсыревшее полотенце.
– Стоишь на ногах, а? Божедурье, куда тебя бесы понесли, ты погляди, что с деревней по своей прихоти сотворил! – Старушка обвела свободной рукой пространство вокруг. Продолжали наперебой голосить жители, снова взлетело полотенце. – Ноги ему подавай, чай не на брюхе ползал, вольно ездил! Разбудил ее, говори, разбудил?! А ты знаешь, что с первыми петухами у нас гвалт поднялся, сама земля нас прогнать собралась. Все куры сдохли в один миг. Сдурели, с насестов посреди ночи соскочили и давай метаться, пока головы в мясо не раздолбали! Все козы, что в окоте были, козлят сбросили! А пчелы-то мои? Все дохлые, все до одной! Стоили твои ноги нашего голода?!