Пока Славик протягивал ведро с водой Бестужеву, она села за стол, устало перекинула волосы на одну сторону и склонилась над бутылью. В горлышко опустила иглы и гвозди, следом засыпала соль и землю. Когда настал черед воды, ведьма поднесла ее к губам, начала нашептывать. И слова ее магическим маревом пускали рябь по водной глади, подсвечивали миску.
«Вода-водица, чистая ключевая силушка, впитай соль, силушку землицы. Вы, две силы природные, станьте одной, все зло в себя впитайте, злой морок поглощайте, яд бесовской любви забирайте. Слово мое – замок. Пусть будет так».
Залилась в бутыль вода, закрылась пробка, запечатывая золотистое свечение, сверху Агидель запечатала ее воском. Попытавшись подняться, ведьма завалилась назад, так и осталась сидеть на стуле, устало прикрывая глаза.
– Поднимайся, Саша, одевайся. Тебе нужно закопать эту бутылку на могиле Чернавы и провести там ночь. Славик, проводи его.
Бестужев успел взять себя в руки, смыл с себя бордовые разводы, зачесал назад залитые кровью липкие волосы.
Пустота. Пустота внутри позволяла дышать так ровно, так спокойно… Впервые рой мыслей не жалил, он легко мог увести внимание от образа Кати. Вот он представлял ее у колодца, а через секунду был волен думать о спелой землянике, растущей за домом Ждана и Зарины.
Славик неуверенно кивнул, было заметно, что он не хотел оставлять ведьму одну. Совсем ослабшая Агидель склонила голову на руки, сложенные на столе, прикрыла глаза. Не спала, видно, что мается, что чары дались ей с трудом. Дыхание, словно у маленькой птички, быстро и поверхностно приподнимало грудную клетку, ресницы мелко дрожали.
Саша не узнавал собственного голоса, в нем искрилось чистое безудержное счастье.
– Я дойду сам, помню дорогу. – В два шага подошел к Агидели, встал на колени, чтобы упереться лбом в свисающую со столешницы кисть. – Спасибо тебе, не знаю, чем могу с тобой расплатиться…
Уголки губ изогнулись в улыбке, рыжеволосая слабо пошевелила пальцами, скользнув по его переносице:
– Я напишу тебе список требований, еще пожалеешь, что не искал падкую на деньги бабку.
Глава 15
Дверь за пошатывающимся Бестужевым закрылась почти бесшумно. В то же мгновение Агидель метнулась к пустому ведру, стоящему у печи. Короткие мучительные спазмы, тяжелый стон, переходящий в хриплый вдох. Она совсем не ела, желудок не смог выжать ничего, кроме едкого сока. И она задыхалась, склонялась ниже снова и снова, старалась выдрать клок воздуха, вдохнуть глубже между приступами рвотных позывов. Побелела натянутая на костяшках кожа, когда Агидель попыталась подняться, опираясь на острые края ведра. Ведьму повело, и она сдалась, замерла на полу, посиневшие губы мелко дрожали.
В этот миг Елизаров чувствовал себя самым никчемным, самым глупым существом на всем белом свете. Придерживал ее волосы, убирая влажные пряди с шеи, и понимал, что помочь не сможет ничем. Бестолочь. Он должен был остановить ее, должен был подумать о том, что силы деревенской ведьмы на исходе. Еще на рассвете ее можно было уронить на сырую землю, едва задев. Не прошло и суток после того, как деревенская ведьма заставила умолкнуть толпу. А теперь она порвала цепи, связывавшие Бестужева с бесовским приворотом. Славик своими глазами видел, каких тварей она сумела прогнать. О чем он думал? Где была его голова? Если Агидель не отличалась благоразумием, тогда он должен был позаботиться о ней.
Через несколько невероятно долгих минут она затихла. Застыла, упираясь лбом в сведенные над ведром кисти, попыталась восстановить дыхание, шумно сглотнула.
Его рука, утешая, легла на тонкие выпирающие позвонки, скользнула пальцами к лопаткам, поглаживая. Агидель была холодная, словно покойница. В его груди громадной пружиной скручивалось напряжение, сжимало легкие. Отпустив волосы ведьмы, Елизаров широким шагом добрался до тумбы. Тихо звякнул кувшин о глиняную кружку, зажурчала вода.
– Держи, нужно попить.
Казалось, чтобы поднять голову, ей потребовались все силы. Уставшая, опустошенная, она позволила поднести к губам чашку, прополоскала рот и выпила жалкие остатки. Он вернулся к тумбе снова.
– Славик, холодно.
Он чудом расслышал тихий голос, пальцы на чашке сжались сильнее. Самобичевание хлыстом лупило по спине, обгладывало ребра. Каждый мускул свело в этом давящем чувстве жалости и вины. Взгляд метнулся к неказистому календарю с персонажами славянских сказок, стоявшему на печурке [7]. Елизаров купил его ради смеха, собираясь в Кочи, а Саша завел привычку отмечать каждый день мрачным жирным крестом черного цвета. Дата отъезда была обведена красным, весь месяц уже закрасился черным. Сегодня должен приехать старый пыльный автобус с хамоватым пропитым водителем.
Если бы только Славик додумался попросить друга повременить с избавлением от проклятия – на день, на три или неделю. Они бы тогда добрались до Жабок и трассы через болота, бросили бы все вещи или вернулись бы в Кочи через месяц…
Нет, он посчитал Агидель всемогущей, даже помыслить не мог, что ей может стать плохо. Наивно решил, что никаких чар страшнее тех, что увидел за скотомогильником, не существует. Уж если при помощи ее силы Чернава навела проклятие на всю деревню и девушка спокойно встала, так что ей какой-то приворот. Захотелось засунуть пустую голову в горнило и отсечь ее чугунной заслонкой. Для чего она ему, если чаще всего думается именно задницей?
Страх придал ему сил, помог поднять девушку. Прижимающаяся к его груди Агидель казалась невесомой, маленькой и хрупкой. Если раньше Елизаров с опасением волок свое тело, отчаянно боясь оступиться, то теперь с нею на руках он шагал резко и уверенно. Боль – ничто. За нее страшнее.
У них сложилась дурная традиция – каждый раз, когда ведьма оказывается в его постели, Елизаров трясется и нервничает. Каждый раз, лежа на его простынях, она едва не прощается с жизнью.
Комната. Агидель. Постель.
«Силу ведьма может черпать из мужчины».
От этой мысли внутри заворочалось предвкушение, скользнуло влажной дорожкой по коже, пуская мурашки. Славик способен ей помочь. Ему этого хотелось. Стоило лишь подумать о сексе с Агиделью, как бесы в груди проснулись, сочно потянулись, обдавая лавиной желания, обнажая крупные клыки.
«Не ври хотя бы себе, животное, о каком альтруизме ты сейчас думаешь?»
– Агидель, переспи со мной. – В тихом вкрадчивом голосе Славика послышались бархатные ноты. Разве не так искушал змей Еву в Эдемском саду?
Ее глаза открылись так резко, словно одна эта фраза ее уже вылечила. Ведьма в его руках начала ерзать, пытаясь выбраться из объятий. Славик едва не потерял равновесие, пришлось поставить ее на ноги.
И, о боги, Елизаров увидел в ее глазах отражение собственных демонов. Взгляд девушки опустился на его рот, подернулся дымкой, язык Агидели нервно проскользнул по нижней губе. Волна желания тут же ударила в пах, приподнимая член.
Он хотел ее. Даже сейчас, растрепанную, бледную, с расцарапанными ногами и крупным лиловым синяком от пощечин Чернавы на скуле. Хотел, несмотря на то что сам ей вовек не сдался.
Разве не звучали его слова на поляне у ведьминой могилы как признание в собственных чувствах? С чего бы еще ему собой жертвовать? Разве не переплетались их пальцы сегодня днем, пока он до зубодробительной боли в висках вчитывался в каракули мертвой ведьмы?
– Ты не знаешь, о чем просишь. Думаешь, что тебе, герою, это будет нипочем? – В голосе Агидели чистый яд, плещущийся концентрат самобичевания. Елизаров не слышал. Он будто оглох, ослеп и совершенно обезумел. Сделал шаг вперед, прижимая к себе хрупкую фигуру.
Ведьма смотрела снизу вверх, прожигала прищуренным взглядом, она не прикрыла веки даже тогда, когда он опустил голову, потянулся к губам. Секунда. Ее рот приоткрылся, впуская его язык. И это было словно прыжок в пропасть, когда в диком безумном восторге сжимаются все внутренности. Ощущение полета, свобода, окутывающий душу запах Агидели. Его почти вынесло из собственной шкуры, когда язык ведьмы скользнул в его рот, она потянула Елизарова на себя.
Концентрат Агидель. Живое пламя.
Тонкие ледяные пальцы требовательно дернули в сторону пряжку ремня и почти сразу опустились на пульсирующий возбужденный член, поглаживая его через плотную оттопыренную ткань джинсов. Ведьма шумно выдохнула в его открытые губы, когда Елизаров толкнулся навстречу руке.
– Твою мать… – Голос его подвел, зазвучал дрожащими от возбуждения низкими нотами, когда пальцы Агидели расстегнули молнию и потянули вниз штаны, приспуская вместе с трусами. Пальцы обхватили член, начиная дразнящие медленные движения. Загривок лизнула волна удовольствия, Елизаров с шумным выдохом прикрыл глаза. Позволил Агидели наслаждаться вседозволенностью, он видел сквозь полуприкрытые веки, как ее жадный взгляд скользнул вслед за рукой, движения стали резче, быстрее.
И Славик почти поверил, что снова лишился собственных ног. Потерял всякую чувствительность, существовали только ее тонкие пальцы и восторженно расширенные зрачки.
Не спугнуть, не быть напористым и настойчивым, когда она слаба.
Самообладание иссякало, натужно стонали и давились слюной бесы в грудине, он заставлял себя быть неспешным.
Жадность – грех.
Тогда он будет вечность вариться в адовом пекле.
Она попыталась опуститься перед ним на колени, но он протестующе качнул головой, потянул за запястья на себя. Видит Господь, если она коснется члена губами – он не сдержится, тут же кончит. Этого ему будет мало, хотелось большего. Так, как он представлял себе сотню раз, видя ее гордо вздернутый нос и насмешливо прищуренные глаза.
Протяжно скрипнула кровать, когда он придержал опускающуюся на матрас девушку. Податливую, живую, горячую. Агидель казалась такой хрупкой, что на мгновение он заколебался, навис над ней, держась на локтях и предплечьях, скользнул завороженным взглядом по бьющейся венке на шее, острому развороту ключиц.