– Что заставило быстроногую лань с глазами, как два озера, вспомнить о ничтожнейшим из ничтожнейших?
На лань Люся похожа, как бульдозер на мотоцикл. Скорее, на дойную корову с выменем до земли. На Востоке такие женщины в цене.
– Мурашко, прекрати! – рявкнула Люся. – У меня серьезный разговор. Я сердита на тебя.
– Почему, о мой сладкоголосый соловей?
– А по лбу? – поинтересовалась Люся. – Больно и с размаху?
– Молчу! – поспешил я. Когда Люся злится, лучше не возражать. Огребешь.
– До меня дошла весть, что в Минске появился сильный экстрасенс, который лечит детский церебральный паралич, причем весьма успешно. В Минздраве на ушах стоят, собираются создавать комиссию по изучению феномена.
Ну, да, специализация Люси в журналистике – медицина. У нее серьезные подвязки среди врачей и в Минздраве. В последние годы подруга сдвинулась на эзотерике. Это она откопала бабку Федору, написав о ней цикл статей. В результате деревенскую целительницу стали осаждать толпы больных. Никому из них Федора не помогла, но ведь это не важно, правда? Бабка рубит бабло – позже она купит детям квартиры в Минске, – Люся получила славу. Но ведь как быстро пронюхала! Не ожидал. Думал: у меня есть время.
– Я стала наводить справки и с изумлением узнала, что этот экстрасенс – мой друг Миша. Бывший друг, – уточнила она. – Потому что то, что он творит чудеса, мне не сказал. Узнала от посторонних людей.
– Да какие там чудеса? – попытался соскочить я. – Так, опыты.
– Три десятка исцеленных детей – это опыты?! – возмутилась Люся. – В то время как за официальной медициной нет ни одного такого случая? Кто может похвастаться таким результатом?
Не бабка Федора – точно. Кстати, три десятка – устаревшая информация. Счет приблизился к двум сотням.
– И чего ты хочешь, ясноликая, от бывшего друга?
Слово «бывший» я выделил интонацией.
– Написать о тебе статью.
– Нежелательно, – вздохнул я.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что после публикации возле моего дома и офиса встанут толпы людей. У меня узкая специализация – детский церебральный паралич, причем в легкой стадии, без олигофрении. Но народ прочтет и решит: это же экстрасенс! Чумак и Кашпировский в одном флаконе. Ему все по силам. Повезут ко мне раковых больных и прочих безнадежных. Вспомни бабку Федору! Не хочу, чтобы мой адрес и телефон продавали за пятьдесят рублей. И без того очередь на исцеление на три недели вперед.
– Я могу написать так, что не поедут, – хмыкнула Люся. – Только ДЦП в легкой стадии и ничего больше. В Белорусии о тебе и без того знают.
– В Минске работают собкоры центральных изданий – той же «Комсомолки», например, – возразил я. – Они захотят осветить сенсацию. И что далее? Ко мне ломанется весь Советский Союз. Без того работаю без выходных, принимаю по три человека в день – больше исцелить не получается. Нет, Люся, не хочу.
– Ну, как знаешь, Мурашко, – зловеще протянула она. – Могу и без согласия написать. Возьму данные в Минздраве, побеседую с родителями исцеленных – и готово. А в статье задам вопрос: если экстрасенс легко справляется с ДЦП, то, возможно, и рак ему по силам? Так что жди гостей.
Блядь! А ведь сделает. Люся – настоящая акула. В том смысле, что, почуяв кровь, добычу не упустит. Обещала – сделает, ну, и что тогда? Жопа, толстая и волосатая. Мой адрес и телефон станут продавать, возле дома и в подъезде встанут толпы. АД!
– Ладно, – скрепя сердце, согласился я. – Приезжай. Только дай слово, что согласуешь текст со мной. Обещаешь?
– Да! – обрадовалась она. – Я захвачу Сашу.
То есть фотокора.
– Нежелательно. Не хочу, чтоб меня узнавали на улицах.
– Не пойдет. Юзик без фотографий не пропустит.
Юзик – это прозвище, разговорная форма от имени Иосиф. Он не еврей – поляк, в противном случае был бы Ёсей. Заместитель главного редактора, второй человек в «Советской Белоруссии». Постоянно требует от журналистов сенсаций и всячески поощряет их поиск, выписывая за статьи огромные гонорары. А ведь выпускник партийной школы при ЦК КПСС! Там, что ли, научили? Через три месяца Юзик возглавит созданную с нуля «Народную газету», переманит в нее лучших журналистов и на несколько лет станет королем газетного рынка Беларуси. «Народная» будет выходить тиражом 800 тысяч экземпляров. Это в Беларуси! А потом придет лесник и покажет много возомнившему о себе главреду, кто хозяин в Беловежской Пуще…
– Не волнуйся, Миша! – заверила Люся. – Саша снимет так, что не узнают: со спины или в профиль. А вот пациентов и родителей – в фас.
– Хорошо, – согласился я. – Завтра в полдень в офисе. Записывай адрес…
Положив трубку, я надел тапочки и спустился к Томе, где проинструктировал Машу.
– Мое фото напечатают в газете? – восхитилась она.
– Если пожелаешь, – кивнул я.
– Хочу, дядя Миша! – воскликнула Маша. – Очень!
– Минута славы? – улыбнулся я.
– Вы не понимаете! – покачала она головой. – У меня есть одноклассницы и одноклассники. Училась я заочно – учителя на дом приходили, но экзамены сдавала с остальными. Мать одалживала коляску и привозила меня в школу. До сих пор не могу забыть, как они на меня смотрели! Словно на собачку какую.
Маша всхлипнула.
– Не плачь, подруга! – я стер пальцами слезинку с ее щеки. – Мы им всем покажем! В будущем году окончишь школу, наймем тебе репетиторов, и поступишь в лучший институт. Уже выбрала, в какой?
– Да, – кивнула она. – В театрально-художественный.
И почему я не удивлен?
– Какая из нее артистка? – вздохнула присутствовавшая при разговоре Тамара. – Там же танцевать нужно, а она ходит с палочкой.
– Всякое бывает, – не согласился я. – Артист Луспекаев в фильме «Белое солнце пустыни» – помните таможенника Верещагина? – снимался с ампутированными пальцами ступни. И ведь как сыграл!
– Он к тому времени знаменит был, – возразила Тома.
– Хватает и других амплуа, – пожал я плечами. – Например, диктор телевидения. Им танцевать не нужно. Вступительный экзамен по актерскому мастерству Маша вряд ли сдаст – тут ты права. Только есть такая профессия – режиссер. К ним требования другие, да и конкурс в разы меньше. Режиссеру, захотевшему сыграть в фильме, помешать трудно. Сколько у нас таких! Тот же Бондарчук, к примеру, или Рязанов.
– Может, к тому времени и танцевать стану, – подключилась Маша. – Ходить у меня получается все лучше. Укреплю мышцы и связки – и вуаля! – она изящным жестом вскинула руки над головой.
Артистка, что скажешь?
– Завтра твой дебют, принцесса, – улыбнулся я. – Отыграй его так, чтоб заплакали…
Люся с Сашей прикатили ровно в полдень. В открытое окно я видел, как во двор зарулил синий «Трабант» и замер у подъезда. Приехали на машине Саши. У него теща трудится на моторном заводе, тот заключил договор с пока еще существующей ГДР и купил у них сотню машин для своих работников. Один из «Трабантов» достался Сашиной теще, а она уступила его дочке, то есть зятю. Друг доволен: ездит на иномарке. Ерунда, что на деле «запорожец», но зато немецкий…
Люся с Сашей вышли из «Трабанта» и завертели головами. Фотокор обвешан камерами. У него два «Никона» – пленочных, естественно.
– Сюда! – помахал я из окна рукой. – Крыльцо рядом с подъездом.
Спустя минуту я уже обнимался с Люсей и ручкался с Сашей. Тот улыбнулся, показав два ряда зубов. Через двадцать лет от них останутся пеньки, и жена друга, уже другая, будет гнать мужа к стоматологу. Саша не пойдет – до обморока боится бор-машины. А на вид – здоровенный мужик. Выше меня и в плечах широк. Гости поздоровались с Машей, и я повел их показывать офис.
– Хорошо устроился, – заключила Люся, оглядев комнаты. – Чье помещение?
– Жилищного кооператива. Арендую.
– Сколько платишь?
– Триста рублей в месяц, коммуналка отдельно.
– Больше, чем моя зарплата, – погрустнела Люся. – Но не буду спрашивать, откуда деньги. Без того ясно. С чего начнем?
– С нее, – я указал на секретаря. – Машенька, угости нас чаем.
Девушка улыбнулась и встала из-за стола. Чуть вихляя и косолапя, прошла к стоящей на тумбочке электрической плитке с водруженным поверх нее чайником и воткнула вилку в розетку. Затем двинулась к холодильнику. У нас он имеется, купили. Родители больных детей в порыве благодарности часто дарят деликатесы: «сухую» колбасу, красную и черную икру, печень трески, красную рыбу… Недавно исцелил сына зубного врача с Камчатки. Кроме денег, он презентовал трехлитровую банку красной икры и балыки кижуча – все домашнего изготовления. До сих пор едим. Гостинцев много. Часть отдаю Томе с Машей, другую отношу домой, но холодильник в офисе не пустует. Вот и сегодня здесь угощение для гостей – Маша приготовила.
Спустя пять минут на столе исходили парком чашки с чаем, лежала открытая коробка конфет и стояло блюдо с бутербродами. Красная икра, кижуч, копченая колбаса. Гости набросились на еду. Ну, так журналисты вечно голодные. Поесть успевают не всегда, часто бегают с пустыми желудками. А потом гастрит, язва…
– Черт бы тебя побрал, Миша! – сказала Люся, прожевав очередной бутерброд. – Так вкусно! Я диету соблюдаю, а тут удержаться не могу.
В подтверждение своих слов она цапнула конфету из коробки и забросила ее в рот. Саша ничего не сказал, молча взяв с тарелки бутерброд с кижучем. Не первый, к слову. Похоже, оценил рыбку.
– Ну, так сколько не виделись! – сказал я. – Как не угостить?
– Только не мечтай, что отделаешься чаем! – хмыкнула Люся. – Я сюда не есть приехала, а за материалом. Ну, и где он?
– Вот! – указал я на Машу. – Знакомьтесь, моя первая пациентка. Мария Синицкая, семнадцать лет. Два месяца назад не ходила. Теперь работает у меня: отвечает на звонки клиентов, записывает их в очередь, ведет базу больных. Освоила работу на компьютере.
– Правда, что ли?
Люся недоверчиво посмотрела на девушку.
– Маша, солнышко, – попросил я. – Покажи тете свои ножки.