– Друг, подбрось в Минск! – попросил я, открывая дверь и протягивая водителю червонец. – Выбежал на тренировку, но не рассчитал силы.
– Садись! – кивнул он, забирая деньги.
– Куда едете? – поинтересовался я, пристраиваясь на пассажирском сиденье. Тесная машина «Жигули»! Это вам не «Ауди».
– На Комаровку, – ответил он, глядя в ветровое стекло. – Сало продавать везу. Сам солил.
Хм! А говорит-то с акцентом.
– Издалека будете?
– Из Литвы.
Очень хорошо. Там и вовсе не найдут.
– А с чего в Минск везете?
– У нас столько не дадут – продавцов много.
– И почем просите?
– Двадцать пять рублей за килограмм.
Я присвистнул.
– За день разберут, – усмехнулся он. – Нет у вас такого. Я травки при засолке добавляю, но какие – не скажу. Запах чуешь?
Я принюхался. В салоне вправду пахло одуряюще вкусно. Желудок предательски заурчал.
– Эх, купил бы, только денег нет. На пробежку вышел.
– Поменяю на кроссовки, – предложил он. – У тебя какой размер?
– Сорок четыре.
– Подойдет, – кивнул он. – Три килограмма.
– Да ты что? – возмутился я. – Они новые почти!
– Зато ношеные, – возразил литовец. – Ладно, четыре.
– Шесть!
Торговался я для виду. От кроссовок нужно избавляться – натоптал у «волги». Милиция первым делом возьмется за следы. Найдет самый четкий отпечаток и зальет гипсом. Железобетонная улика. Литовца мне сам Бог прислал. Увезет к себе кроссы – и хрен его найдешь. Только уступить дешево нельзя – заподозрит неладное. К импортным вещам здесь отношение трепетное.
Сторговались возле самой Комаровки. Я получил завернутый в оберточную бумагу увесистый шмат сала и растоптанные рабочие ботинки – не в носках же домой идти. Ботинки относились к категории «говнодавы», причем означенную субстанцию топтали лет десять минимум. В отместку я стребовал с литовца пятачок на метро.
Дверь мне открыла недовольная Вика.
– Ты где был? – набросилась с порога. – Что это за ботинки? Где кроссовки?
– Махнул, не глядя, – объяснил, вручая ей тяжелый пакет. – Это сало эксклюзивного литовского засола. С травами. Отнеси на кухню, а я в душ. Весь продрог!
Скинув говнодавы, я отправился в ванную. Там, стоя под горячими струями, еще раз прокрутил в голове случившееся. Правильно ли я поступил? Может, стоило оставить уголовников в живых? А они бы прочухались и вернулись, да еще действовали бы жестче. Да еще могли похитить не меня, а беременную Вику. Следовало сдать их милиции? Ага! Я же им обрезом угрожал, и они о том рассказали бы. Да еще заявили бы, что оружие не их. Дескать, завернули в кустики, а тут тип с обрезом. Издевался, приказал водку пить. Зэки и не такое сочинят. Мои показания против их троих… Не хочу сидеть в СИЗО. Нет уж! Замочил – и правильно сделал.
В прошлой жизни мне не довелось убивать людей – обошла чаша сия. Здесь же начал. Сожалею ли о том? Да нисколько! Может, зачерствел, насмотревшись на страдания пациентов, может, от того, что убитые не заслуживали сочувствия. Вот только на душе гадостно. Будто раздавил прямо на себе насосавшихся клопов, и от них брызнуло кровью… Я даже взял мочалку и растер тело, хотя никакой крови на нем, конечно, не имелось.
Зайдя в кухню, застал удивительную картину. На столе лежал располовиненный шмат сала, Вика сидела на табурете и держала в руках толстый розовый ломоть, от которого откусывала, словно от дольки арбуза.
– Вкушно! – сказала в ответ на мой изумленный взгляд. – Как догадался, что мне хочется?
– Сердце подсказало, – ответил я и чмокнул ее в макушку. – Кушай, милая, сала много. Пять килограммов.
– Где взял? Ты же бегать вышел? – не отстала любимая. Вот же любопытная!
– Домой бежал, «Жигули» рядом остановились, – начал сочинять я. – Водитель попросил дорогу показать – в первый раз в Минске. Зацепились языками. Выяснилось, что литовец. Рассказал, что везет сало на Комаровку. Предложил попробовать, а оно во рту тает. Я не устоял. Денег не было, поменял на кроссы.
– Мог бы забежать за кошельком, – осудила Вика.
– Далеко было. Я по набережной бегал, выскочил на Горького[82], там литовца и поймал. Ну, а он спешил. Не жалей! Новые куплю. Есть хочу!
Я прошел к холодильнику и достал из него трехлитровую банку с маринованными огурцами и полулитровую с медом. Тещины гостинцы. Огурцы, к слову, она маринует бесподобно. Я разрезал один вдоль и намазал половинки медом.
– Что ты делаешь? – удивилась Вика.
– Закусон.
– Ты, что, пить будешь? Утром?
– Так сегодня выходной, а я весь продрог. Профилактика простуды.
Я достал из холодильника бутылку «Посольской», свернул пробку и налил себе рюмку. Потянулся к огурцам – оппа! А одной половинки уже нет – Вика дожевывает остатки.
– Вкушно! – смутилась, поймав мой взгляд.
– Ешь! – махнул я рукой и опрокинул водку в рот. Зажевал маринованным огурцом с медом. Хорошо пошло. Так закусывать научился в прошлой жизни. Сочетание соленого и сладкого, да еще под самогон… Я отрезал ломоть сала, бросил в рот. Не соврал литовец – во рту тает. Можно и без хлеба есть, но я все же отчекрыжил себе горбушку. Прожевав, почувствовал, как спадает державшее меня в тисках напряжение. Вика, уловив момент, перебралась мне на колени.
– Может, ты меня обманываешь? – спросила, ткнув в грудь пальчиком. – Не было никакого литовца, а ты бегал к другой?
– Ну, а сало где взял? – хмыкнул я. – И кроссовки почему сменял?
– Ну… – задумалась она и, не найдя ответа, рассмеялась. Обняла за шею и прижалась щекой к щеке. – Я тебя так люблю!
– И я тебя, – ответил, гладя ее по спинке.
Внутренним зрением скользнул ей в живот и рассмотрел там крохотный комочек. А растет малыш! Уже пальчики на ручках-ножках появились. Скоро и толкаться начнет.
И вот тут меня, наконец, окончательно отпустило…
Конец первой книги. Благодарю своих давних бета-ридеров: Владислава Стрелкова, Вячеслава Котова и Михаила Бартоша за помощь в работе над романом. Ваши правки и советы сделали его лучше.