ния не обратили!
— Ага! — обрадовался наш герой. — А подсознание-то потом и выдало!
— Постарайтесь-ка вспомнить, а откуда вы могли услышать о том, что Нерон все время ел сырой лук, чтобы улучшить свой голос? Об этом знает далеко не каждый историк! Я уж и не говорю о среднем советском гражданине! У нас и библиотек-то в стране найдется две-три, где такие книги можно достать! И надо сказать, далеко не все они на русском! Плюс доступ к ним тоже так просто не получишь — только если ты научный работник и если твоя тема как-то пересекается с этим предметом! Итак, откуда вы знаете обо всех этих милых, но малоизвестных мелочах, касающихся тирана-императора, давшего дуба две тысячи лет назад?
— Понятия не имею! — искренне признался Лейтенант, разводя руками.
Тут он вспомнил о пораненных стрелой пальцах и счел нужным поведать еще и об этой загадочной истории. Березняков жадно ловил каждое его слово. Казалось, следы недавней пьянки полностью испарились из его организма. Наконец он завистливо вздохнул:
— Эх, мне бы такую малярию! С таким-то бредом я бы целый роман настрочил! А то мне все снится XXXXХ съезд КПСС! Как будто все в белом, на какой-то горе, и очень красиво «Интернационал» поют! Как в церкви! И вступительная речь, милый мой, не на русском и не английском, а, заметьте, на латыни! А речь знаете кто произносит? Я! И на горе мой портрет! Громадный! А над горой летают белокрылые херувимы с лицами классиков марксизма-ленинизма и все время матерятся!
— Тоже на латыни? — удивился Лейтенант.
— Да нет, по-русски!
— Мой кошмар не такой жуткий! — честно признался Лейтенант, представив себе описанную сцену.
Уже направляясь к выходу из роковой комнаты, Березняков вдруг остановился и, хлопнув себя по лбу ладонью, ухмыльнулся:
— Говорили, обсуждали, а самое-то главное не спросил! Про баб-то забыли! Женский, так сказать, вопрос! Как в вашем кошмаре выглядела императрица Поппея? Та, ради которой Нерон казнил свою мать и первую жену Октавию? Которую он потом приревновал к загадочному любовнику и убил нечаянным ударом кулака? Что в ней было особенного?
Лейтенант задумался, пробуя разобраться в рожденных бредом воспоминаниях.
— Блондинка с карими глазами…
— Редкое сочетание! — хмыкнул Березняков. — Бред — он и есть бред, ничего не скажешь!
— Очень красивая! Какая-то очень белая, почти алебастровая кожа. Впрочем, не болезненно белая, а наоборот! Даже не знаю, как объяснить! Как будто ожила прекрасная мраморная статуя! Рост я не разглядел: в моем кошмаре она сидела. На самом деле она не произнесла ни слова! Говорил преимущественно Нерон: что-то высокопарно-неумное, о том, как я старался порадовать его своим мастерством. Глупость какая! Никого я не радовал, просто свою жизнь спасал! Так вот, Поппея не сказала ни единого слова, я даже не уверен, что она хоть раз посмотрела мне в глаза…
— Странно, — буркнул Березняков, — в то время для знатных дам было модным оказывать знаки внимания гладиаторам. Впрочем, чего это я… Ведь это кошмар! Да и волосы у Поппеи были, как пишут некоторые источники, светло-рыжими!
— Вам виднее… Надо сказать, что хоть никакого общения с императрицей — если это действительно была она — у меня не состоялось, впечатление все равно осталось такое, как будто произошел какой-то беззвучный разговор… И вот еще!
— Да? — с нетерпением спросил очкарик.
— Несмотря на ее скромный вид, у меня осталось твердое убеждение, что она очень страстная женщина!
— Сходится, черт возьми! — пробормотал Березняков.
— Что?
— Да нет, ничего… Интересно все же, как у такого молодого и…
— Безграмотного? — подсказал Лейтенант.
— Скажем так, как у такого молодого и не владеющего тематикой человека невесть откуда рождаются подобные видения? Воистину: «Сон разума рождает чудовищ»!
— А это откуда?
— Молодой человек! Вы же знакомы с Фейхтвангером! Прочитайте его роман о Гойе и все поймете! Возможно, кстати, когда Гойя творил этот цикл, у него тоже была лихорадка!
Глава 5
19.06.90, старшим групп советских военных советников (передано в 21.10)
«19 июня с. г. в р-не жилого дома советских военных специалистов в г. Луанда произошел взрыв. Человеческих жертв нет. Приказываю: 1) усилить охрану миссий и жилых домов; 2) исключить одиночные ночные выезды машин; 3) тщательно инструктировать охрану миссий.»
«Красная звезда», 27 июля 1990 года
«В Дорогобыче Львовской области состоялся митинг, посвященный закладке камня на месте будущего памятника Степану Бандере. Символично, что памятник планируется воздвигнуть на том самом месте, где стоял монумент „вождю всех народов“…»
Когда двое исследователей раннего христианства вернулись в гостиную, происходившее там мероприятие достигло неизбежного в Анголе этапа — просмотра очередного видеофильма. Впрочем, в этот раз смотрели фильм не про Джеймса Бонда. Не был он и немецкой порнухой с похожими на грудастых кобылиц девками и мускулистыми дядьками, щедро оснащенными увлекшейся природой (такие фильмы брали у местного недобитого капиталиста дядюшки Кардозо — владельца фабрики кока-колы). Этим вечером гости Сашки смотрели привезенную кем-то из СССР знаменитую комедию «Иван Васильевич меняет профессию». Помимо всех несомненных достоинств этого шедевра, компанию пьяных переводчиков в особенности привлекала в нем одна сцена. Лейтенант и Березняков зашли как раз в тот момент, когда управдом Иван Васильевич, вдруг ставший царем Иваном Грозным, и мелкий ворюга Жорж Милославский, превратившийся в его помощника, встречают делегацию шведских послов.
— А что он говорит? Конкретно, что? — спрашивал вошедший во вкус дворцовых будней «царь»-Яковлев.
— А пес его знает! — честно отвечал Жорж-Куравлев. — Федя (Крамарову), надо бы переводчика!
— Был у нас толмач! Ему переводить, а он лыка не вяжет! Мы его в кипятке и сварили!
— РАЗВЕ МОЖНО ТАК С ПЕРЕВОДЧИКАМИ ОБРАЩАТЬСЯ! — в едином порыве, вместе с Милославским дружно ответила вся честная компания.
После приступа смеха и очередного тоста — теперь уже за профессиональное сословие военных переводчиков — вернувшаяся к тому времени барышня Эвелина вдруг, покраснев, высказала мысль:
— Ребята, представьте! Если такие фильмы и такие книги наш народ мог создавать, живя при Сталине, Хрущеве и Брежневе, то какие же шедевры нас ждут в будущем, когда рухнет система! Когда каждый творец сможет создавать не то, что «советуют» на пленуме Союза кинематографистов или съезде Союза писателей, а что подсказывает сердце!
— Эвелина права! — с несвойственным ему жаром поддержал изрядно набравшийся Тюлень. — Придут писатели новой эпохи! Гранины и Беловы померкнут перед новыми Толстыми и Достоевскими!
— Ага! — цинично согласился Березняков. — Особенно после того, как будущих Достоевских из нынешних дурдомов повыпускают!
— Я вот только боюсь, — слегка заплетающимся языком вымолвил Сашка, — что все писатели, обрадовавшись вновь обретенной свободе, начнут писать что-нибудь настолько заумное, что у них не останется времени на обычные детективы!
— Да какие детективы! — сердито отмахнулся Тюлень. — Появится столько новых глубоких книг, что читатели и смотреть-то на этот мусор перестанут! Детективы вымрут за ненадобностью!
— И «В августе 44-го»? — ехидно спросил Сашка.
— Ну это и не детектив вовсе! Конечно, на такую книгу и у меня всегда время найдется!
— А еще на любовные истории! — вмешалась «прапорщица» Надя. — И пусть когда-нибудь научатся делать телесериалы! Чтоб хоть чуть-чуть напоминали бразильские!
— Точно! — поддержал Сашка. — «Escrava Isaura».[21] Лично мне понравился!
— Что ж, — нехотя согласился с именинником его друг Тюлень, — надо будет уделить место на экране и подобным передачам. Но лучшее время — свободной публицистике! Шедеврам мирового кинематографа! И нынешних ведущих «Взгляда» — обязательно поставить во главе телеканалов! Они-то, честная молодежь, никогда не опустятся до того, чтобы обманывать зрителей или лизать жопу власти! Представьте, Константин Эрнст — глава «первой кнопки»! А Познер? Познер! Никогда никого не побоится! И никогда от подонков копейки не возьмет!
— Ну да! — засмеялся прапорщик Слава. — Может, ты этих телеканалов еще и несколько штук захочешь! На любой вкус!
— Да! — с жаром ответил Тюлень. — Захочу! И никакой цензуры!
— Скоро не останется никакой цензуры! — веско промолвил подполковник Березняков. — Нашему народу она настолько опостылела, что он этих цензоров просто на куски порвет! А еще канут в Лету такие мерзкие передачки, как «Служу Советскому Союзу!» и «Сельский час»! Попомните мое слово — уже через год ни один уважающий себя интеллигент не захочет и близко подойти к чему-нибудь, оставшемуся в наследство от советского режима!
— Запомните! — с жаром вскричала покрасневшая истеричка Эвелина. — Пройдут двадцать лет, и возрожденная из пепла русская литература вновь покорит весь мир!
— Все Нобелевские премии будут наши! — подтвердил Березняков.
— За это надо выпить! — присоединился к нему Тюлень.
Привидения погибших в этой квартире супружеских пар с восторгом умиления слушали буревестников грядущей эпохи расцвета литературы и искусств в освобожденной от оков идеологии стране. Взявшись за руки, погибшие от рук друг друга шифровальщики и их жены плакали. Они рыдали от счастья: ведь их страна стояла на пороге новой эпохи. Они роняли невидимые слезы печали, так как им придется наблюдать все это чудо из иного мира.
Возможно, Лейтенант еще долго бы участвовал в вышеописанных посиделках, если бы в какой-то момент на его спине не оказалась чья-то легкая ладонь. Обернувшись, он увидел серьезные, потемневшие от желания глаза Тани. Ему мгновенно стали глубоко безразличны и судьбы советской литературы, и личные качества новых звезд отечественного телевидения. От внезапного возбуждения его бросило в жар. Поднявшись, он понял, что романтическая девушка Эвелина, на мгновение забыв о грядущем ренессансе посткоммунистического творчества, как в трансе уставилась на могучий бугор, вдруг выросший под его джинсами. Стараясь не встретиться с нею взглядом, он молча, не попрощавшись, удалился. Войдя в свою квартиру, Лейтенант оставил дверь открытой и с выскакивающим из груди сердцем принялся ждать прихода любимой. Наш герой панически боялся начала еще одного приступа малярии, а также неожиданных препятствий в виде любящих родителей или пьяного начальства. Дверь тихонько скрипнула, и в ее едва освещенном проеме появилась стройная фигурка Тани. От нее пахло духами взрослой женщины — с тяжелым и одновременно провоцирующим ароматом. От возбуждения у него заболело внизу живота. Взяв девушку за руку, он молча подвел ее к кровати и усадил на аккуратно застеленную постель. Осторожно, пытаясь не выпустить бешено колотящееся сердце, он снял с нее летний сарафан и расстегнул застежку лифч