Он выглянул из ячейки. И увидел такое, что невольно заморгал глазами от удивления. Из немецких окопов выскакивали люди, одетые в форму советских моряков, — черные брюки-клеш, черные бушлаты нараспашку, а под ними тельняшки, на головах бескозырки. В руках — русские винтовки с примкнутыми четырехгранными штыками. Проволочное заграждение перед ними раздвинулось, как по мановению волшебника. С винтовками наперевес, пригнувшись, они побежали прямо на боевое охранение.
— Полундра! — крикнул Петраков, не понимая еще, что это значит. — Братва, тревога!
К нему подскочил командир отделения, взлохмаченный и небритый сержант Безуглый.
— В чем дело?
— Смотри.
Сержант посмотрел и повернулся к Петракову.
— Непонятно что-то. Наши, что ли?
— Я тоже не понимаю.
— Если наши, то откуда они там взялись? Почему немцы не стреляют?
— А на нас идут со штыками наперевес.
— Но артподготовки немцы не делали. Это не в их обычае. Они же сначала прочешут снарядами и минами, а тогда…
И тут до них донесся многоголосый крик: «Полюндра».
— Ха! — расхохотался вдруг Петраков. — Сержант, это бал-маскарад, цирк шапито на гастролях! Настоящие фашисты! Переоделись, гады!
Сержант торопливо распорядился:
— Хлопцы, быть наготове! Стрелять после моей первой очереди из пулемета!
Петраков смеялся недолго. Лицо его исказилось от ненависти.
— Похабить форму советского моряка!.. Это вам, гады, даром не пройдет. А ну, подходите ближе, разочтемся!..
Он почувствовал, что под ложечкой у него что-то заныло, и это еще больше разозлило его. Повернув голову к сержанту, он сквозь зубы процедил:
— Падло какое…
Приблизившись метров на тридцать, гитлеровцы ускорили бег и уже кричали вразнобой «полюндра». Петраков видел их раскрасневшиеся лица. Некоторые почему- то падали на ходу.
— Они пьяные, сержант! — догадался Петраков.
— Огонь! — неожиданно охрипшим голосом скомандовал Безуглый.
Петраков нажал спусковой крючок ручного пулемета.
Гитлеровцы, видимо, все продумали. Они явно хотели скопировать атаку советских моряков под Одессой. Тогда моряки шли молча, без выстрелов. Подойдя метров на тридцать к вражеским окопам, они бросали в них гранаты и с криком «полундра» начинали крушить штыками вражескую оборону. У фашистских вояк тогда не выдерживали нервы при виде «полосатых чертей», «черных смертей», бешено орудующих штыками.
Как позже выяснила наша разведка, произошло следующее. Перед апрельским наступлением командованию 17-й немецкой армии потребовался «язык» с Малой земли. Но не так-то это просто сделать: десантники дерутся как одержимые, в плен не сдаются. Обыкновенный ночной поиск явно будет обречен на неудачу. Разведка боем также едва ли будет иметь успех. И вот тогда один штабист придумал. Видимо, для него памятными остались стремительные атаки советских моряков. По его совету взвод эсэсовцев одели в форму советских моряков, вооружили русскими винтовками, проинструктировали, напоили шнапсом. Они должны были без артподготовки, без стрельбы атаковать боевое охранение русской пехотной дивизии и забрать всех в плен. Солдаты, находящиеся в боевом охранении, должны, по мнению штабистов, оробеть и растеряться, на них напало бы нечто вроде шока. Тогда их проще простого повязать. Ну, а если все же откроют стрельбу, то бросить гранаты в окоп, а потом прыгать туда. Все равно кто-то уцелеет. Отход прикроет артиллерия.
Получилось далеко не так, как было распланировано в фашистском штабе.
Первые выстрелы из ручного пулемета и автоматов выкосили сразу половину взвода. Уцелевшие, не маскируясь и не пригибаясь, на ходу стали бросать гранаты. Большинство гранат разорвалось перед бруствером или позади окопа. Но две попали в окоп.
Одну гранату Ершов ловко подхватил и бросил обратно. Она разорвалась на лету. Осколком Ершову разрезало щеку. Другая граната разорвалась в ячейке, где стоял солдат Лобанов. Он упал навзничь, не выпуская из рук автомата. Уже мертвый, солдат продолжал стрелять. Его палец прижал спусковой крючок, и пули полетели вверх.
На бруствер вскочило три гитлеровца.
— Сдавайс! — крикнул один из них, размахивая винтовкой.
Они тут же рухнули, сраженные автоматными очередями Безуглого и солдата Зеленцова.
— Гранаты! — крикнул Безуглый.
Петраков бросил одну и схватил вторую. Но только он сдернул с нее кольцо, как на него с устрашающим криком прыгнул гитлеровец. Петраков устоял, левой рукой схватил винтовку врага, а правой ударил его гранатой по лбу и тут же бросил гранату за бруствер. Гитлеровец сразу обмяк. Петраков схватил его поперек туловища и вышвырнул из ячейки.
— Ловко ты его! — восхитился Ершов, вставляя в автомат новый диск.
Петраков ничего не ответил. Он опять прильнул к пулемету.
Тут и перед Ершовым вырос гитлеровец. Ершов не успел вскинуть автомат, как штык пронзил его горло. Он схватился за него руками и рухнул, потянув за собой врага. В ячейку бросился Безуглый и в упор расстрелял фашиста.
В штабе батальона встревожились, когда увидели нападение на боевое охранение. Командир батальона вызвал заградительный огонь. Вскоре перед боевым охранением начали рваться мины и снаряды. Уцелевшие немцы побежали к своим окопам. Петраков стрелял по ним из своей ячейки до тех пор, пока из поля зрения не исчез последний гитлеровец.
Когда все стихло, Петраков вытер рукавом пот с лица и закричал:
— Бал-маскарад окончен! Цирк шапито прекратил свои гастроли досрочно, ввиду непредвиденных обстоятельств!
Безуглый, хмурясь, произнес:
— Ершика нашего…
Из ячейки Ершова раздался голос солдата Федора Цветкова. Он был другом комсорга.
— Петя без памяти, но живой. Я его перебинтую.
Через несколько минут Цветков подошел к сержанту и, размазывая по лицу кровь и грязь, заявил:
— Его надо срочно в санчасть. Иначе…
— Вот стемнеет, — сказал сержант. — Сейчас, сам знаешь, нельзя.
— А может, сумею, — настаивал Цветков.
Он с мольбой посмотрел на сержанта. Его большие карие глаза повлажнели.
— Немцам сейчас не до нас, — продолжал он. — Сейчас можно в рост пойти. Вот смотрите, — он поднялся над окопом, — вижу все кругом, а на меня никто внимания…
Он не договорил, чуть дернул правой рукой и рухнул на дно окопа. Пуля фашистского снайпера попала ему в висок.
К Цветкову подскочил Зеленцов и приподнял.
— Федя, — позвал он, заглядывая в его мутнеющие глаза. — Федя, что же это ты…
На небритом, черном лице Безуглова появилось свирепое выражение.
— Не высовывайтесь, черт вас возьми! — заорал он, скрывая за криком душевную боль. — Не в бирюльки играем. Ну надо же!..
Маленький, сухонький Зеленцов посмотрел на него с недоумением, опустил Цветкова на дно окопа. Губы у него задергались,
Безуглый достал кисет и протянул Зеленцову.
— Перво-наперво закурим, — сказал он приказным тоном, ни на кого не глядя. — А потом решим, как быть. Трое нас осталось…
Курили долго и молча.
Притоптав окурок ногой, Безуглый кивнул Петракову:
— Флотским обмундированием можешь обзавестись.
Петраков брезгливо сплюнул:
— С фашистского плеча… За кого ты меня принимаешь?
— Скорее бы стемнело, — вздохнул Зеленцов и тоскливо посмотрел в небо.
2
Пробраться в боевое охранение можно было только ночью. От стрелковой роты до дороги вела траншея, а дорогу нужно переползать. Через нее хода сообщения не рыли, чтобы не демаскировать. За дорогой опять шла траншея.
Тoro, кто пытался перебраться через дорогу днем, настигала пуля немецкого снайпера. Собирались проложить туннель под дорогой, но не успели, оказалось это нелегким делом — нужно было долбить камень.
С наступлением темноты в боевое охранение пришли командир батальона капитан Стрельцов, его замполит капитан Чередниченко, командир роты лейтенант Беляев и пять солдат.
Безуглый доложил комбату о происшедшем. Капитан Стрельцов слушал его, хмурился и покачивал головой.
— Убитых гитлеровцев обыскали?
— В их карманах никаких документов не оказалось.
Замполит подошел к Петракову и, заглядывая ему в глаза, поинтересовался:
— Каково ваше впечатление?
Петраков пожал плечами и нехотя протянул:
— Пива хочется.
— Пива? — удивился Чередниченко.
— Или квасу. Холодного. После драки горит все внутри.
— А что вы скажете об этом маскараде?
— Что скажу? Одень обезьяну в королевский костюм, все равно останется обезьяной. Злость меня разобрала, товарищ замполит, кажется, никогда таким не был.
— Только из-за формы обозлились?
— Вообще.
— Как это — вообще?
— На всякую гадость на земле… Даже на тех, кто с подозрением относится к людям. Они тоже мешают человеку жить счастливо.
— Что ж, вы, пожалуй, правы, — задумчиво проговорил Чередниченко.
Из штаба прибежал связной и доложил комбату, что в батальон прибыл генерал Бушев. Капитан Чередниченко пожал руку Безуглого, обнял его.
— Молодцы, ребята! Объявляю благодарность.
— Служим советскому народу!
— Я еще наведаюсь. Смотрите в оба.
— Солдаты тут останутся? — спросил Безуглый.
— Нет. Они понесут раненого и убитых.
— Значит, подкрепления не будет?
— Пока не будет.
— Нехай принесут ужин. У нас некому идти.
Полчаса спустя в боевое охранение пришел батальонный повар Семен Ефремович Загоруйко. Он мог бы послать сюда с ужином кого-нибудь из взвода управления, если бы не одно обстоятельство — Безуглый был его земляк, станичник. Оба из кубанской станицы Вознесенской.
Кряхтя, Загоруйко поставил на дно окопа термос, снял из-за плеч вещевой мешок с хлебом и патронами.
Не скрывая радости, он похлопал Безуглого по плечу:
— Жив-здоров, Иван! Вот и хорошо! Расскажи-ка, что за моряки у немцев появились. Дюже интересно…
Загоруйко пробыл тут до тех пор, пока не узнал все о происшедшем бое. Этот повар был несколько необычным поваром. При его кухне существовал своеобразный клуб, где обсуждались все события, начиная от взводного масштаба кончая международными.