— Вы понимаете, доктор, — горячо заявил Баюк, — какой это человек!.. Это герой! Если надо для него кровь, возьмите мою, берите у всей роты… Берите мою жизнь, если надо, чтобы спасти…
Хирург растроганно посмотрел на моряков и произнес:
— Все, что в моих силах, постараюсь сделать, ребятушки. А сейчас прошу не мешать…
Они вышли из палаты и несколько часов сидели на берегу моря, ожидая конца операции. Увы, медицина оказалась бессильной. Хирург вышел из операционной с расстроенным лицом.
— Умер ваш Ваня, — только и сказал он.
Не стыдясь своих бойцов, Баюк заплакал.
Баталова похоронили в балке, невдалеке от землянок, где жили разведчики.
На могиле, убранной цветами, высится красная звезда, на которой сделана надпись: «Здесь похоронен герой-разведчик Ваня Баталов, двадцати двух лет от роду, отдавший жизнь за Родину».
Сестрички
1
Лет десять тому назад я получил письмо из Сочи. Писала мне незнакомая женщина, врач санатория «Горный воздух» Полина Григорьевна Солдатова.
Она писала:
«Когда я прочитала ваши рассказы о Малой земле, то испытала радостное волнение. Я так давно ждала такие рассказы! Думала, кто же напишет о том, что перенесли мы под Новороссийском. Меня порадовало то, что автор этих рассказов сам участник боев на Малой земле. Судя по тому, что большинство рассказов посвящено морякам, я делаю предположение, что вы тоже были моряком и, возможно, служили в нашей 255-й бригаде морской пехоты.
Но почему вы мало написали о врачах, о тех, кого десантники называли ласково «сестричка»? Когда будете готовить книгу к новому изданию, напишите, пожалуйста, очерк о Марии Голушко. Она погибла на Малой земле. В моей памяти она осталась как яркий образ советского врача. Шлю вам свои воспоминания о ней.
В Сочи я работаю после Малой земли. В госпиталь меня доставили на носилках, а после излечения я была признана негодной к военной службе и осталась работать в санатории «Горный воздух».
Я написал ей ответное письмо, в котором пообещал включить очерк о сестричках в свою книгу. На этом наша переписка прервалась. Спустя несколько лет, когда начал собирать новые факты о героической эпопее на Малой земле, вспомнил о Солдатовой. Ответа на мое предложение прислать свои воспоминания я не дождался. И только полгода спустя я получил от сотрудницы санатория Кудрявцевой письмо, в котором она сообщала, что Полина Григорьевна умерла.
«У нас имеется ящик, куда складываются письма для отдыхающих и сотрудников. Время от времени мы проверяем содержание ящика и отсылаем обратно письма отдыхающим, которые уехали из санатория.
Когда нам в контору принесли старые письма, то среди них мы увидели и ваше. Кто же, думаем, вспомнил Полину Григорьевну? Оказывается, ее боевой товарищ. Мы, сотрудники, плакали над вашим письмом. Нам вспомнилась наша любимая Полина Григорьевна, она была душой нашего коллектива, отзывчивый врач, хороший общественник.
У Полины Григорьевны был порок сердца, потом примешались другие болезни, она болела долго. Похороны были хорошие, все сотрудники вышли проводить ее в последний путь. Память о ней навсегда останется в наших сердцах».
Смерть Полины Григорьевны меня огорчила. Я досадовал на себя за то, что мне не удалось встретиться с ней при жизни, познакомиться, узнать о ней побольше. Позже я узнал некоторые сведения о ней. После окончания медицинского института она в 1939 году была направлена на службу в Балтийский флот. Принимала участие в войне с белофиннами на Карельском перешейке. На Малой земле была врачом в эвакогоспитале почти с первых дней и по первое мая. В день первомайского праздника получила тяжелое ранение и отправлена в сочинский госпиталь.
Невозможно подсчитать, скольким раненым она оказала первую помощь, сколько перевязала ран. Такого учета не вели врачи. Но если учесть, что каждый день, в течение восьмидесяти суток, она сама перевязывала десятки раненых, то уже мы можем представить, сколь благородным и самоотверженным был ее труд. Ведь не надо забывать, что врачи на Малой земле работали под непрерывным артиллерийским обстрелом, под бомбежкой.
О Полине Григорьевне можно писать очерк, как о хорошем медицинском работнике, скромном советском патриоте. Но она сама просила написать не о себе, а о молодом враче Марии Голушко. В своем воспоминании Полина Григорьевна описала только вечер и ночь накануне 1 мая и первомайское утро. Некоторые раненые названы ею только по именам. К сожалению, фамилии их, некоторые факты мне не удалось уточнить. Поэтому рассказываю о Голушко только на основании воспоминаний Полины Григорьевны.
2
Гитлеровцы, взбешенные провалом апрельского наступления против малоземельцев, решили испортить им первомайский праздник.
Днем тридцатого апреля, когда десантники готовились к празднику — меняли белье, надевали новые гимнастерки с погонами, они бросили на бомбежку Малой земли сотни самолетов. Опять, как и в середине апреля, тысячи бомб и снарядов кромсали клочок земли, выжигая все живое.
К вечеру в эвакоприемнике берегового госпиталя № 128 скопилось много раненых. Врач Мария Голушко не успевала делать перевязки.
Мария за год до войны закончила медицинский институт и работала детским врачом. Может быть, потому, что была детским врачом, а может быть, потому, что по натуре была такой ласковой, она не делала перевязку молча, с безразличным лицом. Несмотря на страшную усталость, находила теплое слово каждому раненому. А раненые проявляли беспокойство. Кругом рвались снаряды, бомбы, и каждому казалось, что вот сейчас в просторный, но не очень прочный блиндаж будет прямое попадание и тогда здесь обретешь смерть. Боялась и Мария. Но она не подавала вида, а только говорила.
— Терпите, мальчики, до полночи. Придут корабли, и всех погрузим на них, никто не останется. А в Геленджике — тихо, выстрелов не слышно, хорошо подлечитесь.
В блиндаж вбежала медсестра Валя, шепнула Марии:
— В операционную попал снаряд. Все врачи, сестры и раненые, которые находились там, убиты. Меня прислали помогать вам.
— Помогай. Вот этому пулеметчику перевяжи руки. Звать его Вася.
Вася был еще совсем молодой солдат. Когда его принесли, он отчаянно ругал гитлеровцев.
— В самом пекле был неделю назад — и ничего, царапины не получил. А тут шальной снаряд — и на тебе, сто чертей в глотку тому артиллеристу! Хоть бы одну, а то обе руки!
Мария успокаивала его:
— Ничего, Васенька, подлечат, двухпудовую гирю поднимать будешь каждой рукой. А ты, Петя, не переживай, — говорила она другому солдату, раненному в ноги. — Кости не перебиты, на корабль тебя отнесут.
И в этот момент раздался сильный взрыв, блиндаж заволокло пылью, просвистели осколки. Мария замерла. Кто-то застонал, кто-то истошно закричал:
— Нас здесь добьют!
Мария очнулась от оцепенения и, сохраняя спокойствие, сказала:
— Не волнуйтесь, ребята, снаряд разорвался рядом, к нам не попал. Валя, зажги свет.
Раненый, которого она звала Петей, в тревоге воскликнул:
— Меня снова ранило в живот. Доктор, что же это получается?
Мария склонилась над ним. Осколок разрезал ему живот, но внутрь не проник. Что делать? Надо раненого нести в операционную. Но операционная разрушена, все хирурги убиты. Оставить раненого так до эвакуации? Но это грозит ему смертью.
И Мария решилась сама, в этом блиндаже, прооперировать раненого. Теоретически она, конечно, знала основы хирургии, но быть в качестве хирурга ей не приходилось. Она приказала Вале найти в разрушенной операционной иглу, лигатуру. Пока та ходила, Мария застелила топчан белой простыней, перенесла на него раненого, придвинула ближе коптилку.
Опять поблизости разорвался снаряд, с потолка посыпалась земля, и белая простыня почернела.
Через минуту вбежала Валя.
— Принесла! — торжествующе воскликнула она.
Мария приступила к операции. С потолка продолжала сыпаться земля. Ей пришлось наклоняться над раненым так, чтобы прикрыть зияющую рану своим телом. Первая операция — ив каких условиях, нет даже обезболивающих средств. Скрывая волнение, Мария приговаривала:
— Потерпи, Петя, знаю, больно, но ведь ты малоземелен
Сжав побелевшие губы, Петя неотрывно смотрел на ее лицо.
Она чувствовала его взгляд и понимала, что если на ее лице появится растерянность, то может случиться что-то непредвиденное, страшное.
А снаряды продолжали рваться где-то поблизости.
Блиндаж содрогался, осколки бороздили воздух, пробивали двери блиндажа.
Но вот сшит последний шов. Мария, не разгибаясь, крикнула:
— Морфий, Валя!
Впрыснули морфий, Мария забинтовала рану и выпрямилась.
— Ну, Петя, все в порядке. Операция несложная. Осколок не задел кишки, а только распорол брюшину,
— Спасибо, доктор, — вздохнул Петя. — Я все понял. С Большой земли напишу вам письмо.
Валя стояла, прислонившись к двери. Левая рука ее беспомощно висела, а рукав пропитался кровью.
— Ты ранена? — в тревоге спросила Мария.
— Кажется, — пыталась она улыбнуться.
— Садись на табуретку, — приказала Мария, — снимай гимнастерку.
Руку выше локтя располосовал осколок. Мария забинтовала рану.
«Ну и денек, — подумала она. — Ранены заваптекой, замполит, убиты врачи и сестры в операционной. Кто будет заниматься эвакуацией раненых? Скорее бы ночь».
Принесли еще раненых. Мария перевязала их. В блиндаже нельзя было повернуться. Тогда Мария предложила тем, кто в состоянии ходить, спуститься по траншее на берег и там под защитой скал дожидаться прихода кораблей.
Наконец-то наступила ночь. С ней пришла и тишина. Самолеты не прилетят до рассвета, а немецкие батареи откроют огонь лишь в полночь, когда к Малой земле подойдут корабли.
Санитары помогли вынести к берегу раненых. Ночь была светлая, лунная. Но людям такая ночь не нравилась. Немцам хорошо будут видны корабли, кто знает, чем может окончиться погрузка к отправке в Геленджик. Не раз бывало, что на