Приходилось мне в жизни выслушивать разные замечания, и, как ни трудно иногда было, старался извлечь из них рациональное зерно, делал серьезные выводы, что в конечном счете всегда шло на пользу и мне самому, и делу. Однако критику сверху, в общем-то, все так или иначе принимают, куда сложнее обстоит с критикой снизу. Бывало, слушаешь сердитого оратора и даже ловишь себя на неприязни к нему: «Экая язва, как подковыривает!» Но положа руку на сердце могу сказать: не было ни одного случая, чтобы после таких выступлений в мой адрес я изменил отношение к человеку. Всегда это оставалось без последствий.
В Днепропетровске мне особенно запомнились критические речи Николая Романовича Миронова, секретаря Октябрьского райкома партии. Человек был оригинальный, смелый, добровольцем ушел с пятого курса университета на фронт, прекрасно воевал, был тяжело равен, но остался веселым парнем, хорошим спортсменом. У нас работал в большом вузовском районе, и, скажем, восстановление Дворца студентов было его затеей. Так вот, выступления Миронова на наших конференциях тоже отличались смелостью, остротой в постановке проблем. И если он говорил о недостатках в работе горкома или обкома партии, то не дипломатничал, не искал обтекаемых выражений, а называл имена конкретных работников, в том числе и мое имя.
Что тут скажешь? Слушал я подобные выступления, и казалось мне, что не во всем они справедливы, я ведь и сам с первого дня ставил эти вопросы, добивался того же, чего требуют ораторы. Однако, думал я, если они говорят об этом, значит, еще не добился. Со стороны видней. К тому же мне ясно было, что Миронов хочет поправить дело, болеет за дело, критика его продиктована только этим, и потому мое отношение к нему оставалось не просто хорошим, но, я бы сказал, дружеским – и в Днепропетровске, и позже в Москве, когда Николай Романович перешел на работу в аппарат ЦК КПСС, – до самой его трагической гибели в авиационной катастрофе.
Теперь покажу (по стенограмме), что говорилось в ответ на критику, скажем, на областной партийной конференции 1948 года:
«Тов. Брежнев: Я внимательно слушал все выступления и не ошибусь, если скажу, что критика причинила тому или иному работнику, тому или иному деятелю нашей областной партийной организации известные неприятности. Должен сказать, что во многих случаях я эту критику принял в свой адрес и также переживал, но мы должны из этой критики сделать для себя выводы. У нас, у большевиков, это недовольство, это внутреннее беспокойство должно, в свою очередь, вызвать инициативу, энергию в работе, стремление как можно быстрее исправить недостатки, которые подвергались критике. Я лично для себя делаю только такой вывод».
Не следует думать, что обилие критических замечаний свидетельствует о плохом состоянии дел. Соотношение как раз обратное: чем больше открытой, гласной критики, тем лучше идут дела. Труженики Днепропетровщины успешно завершили четвертый пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства. Посевные площади в нашей области превысили довоенные. Петровка, Дзержинка и многие другие заводы также превзошли довоенный уровень производства. Шахты Криворожья и Никополя были восстановлены и обеспечивали рудой металлургию Юга и Центра страны. Раны, нанесенные Приднепровью тяжелейшей из войн, были залечены.
Этап возрождения народного хозяйства мы к 1950 году, можно считать, закончили. К перечню дел первого секретаря обкома, которые отнюдь не сократились, прибавились новые интересные дела. Помню, часов до двух ночи сидели у меня актеры Театра имени Шевченко. Объясняли, почему нет классики в их репертуаре, жаловались, что очень трудно с декорациями, не хватает костюмов, и во все приходилось вникать, оказывать им помощь. В 1949 году у нас проводились всесоюзные соревнования по водному спорту, хлопот с ними тоже было много, но такие заботы, я бы сказал, не тяготили, а, наоборот, радовали. Значит, пришло для них время и люди тянутся к культуре, искусству, спорту – это тоже свидетельство возрождения. Когда выдавались свободные часы, и сам, бывало, ездил на стадион. Особый интерес вызывали матчи давних соперников, футбольных команд из Запорожья и Днепропетровска – «Металлург» и «Сталь». И, говоря по чести, «болел» одинаково за тех и за других.
В моем кабинете все чаще стали появляться архитекторы со своими проектами, художники с эскизами оформления, режиссеры художественной самодеятельности, ректоры вузов, мастера спорта, ученые, педагоги, врачи. Добавлю к этому, что в ту пору я встретился с выдающимся руководителем чехословацких коммунистов Клементом Готвальдом. Несколько часов мы провели в товарищеской обстановке, он делился со мной планами развития социалистической Чехословакии, я говорил об углублении дружбы между нашими народами, вспомнил, как участвовал в освобождении Праги.
Сегодня подобные встречи – с друзьями из социалистических стран, гостями из развивающихся стран, представителями капиталистических государств – все шире входят в практику руководителей областных партийных комитетов, да они и сами все чаще выезжают за рубеж, что делает их работу еще более важной для партии и страны. Из собственного опыта я понял, сколь многое зависит от первого секретаря обкома, какой это сложный, трудный и, я бы сказал, ответственный пост в нашей партии.
Оглядывая свой путь, вспоминая годы, безраздельно отданные Приднепровью, могу сказать, что во второй раз породнился тогда с чудесным краем мощных предприятий и цветущих нив. Отрадно, что мне довелось потрудиться вместе с рабочими, колхозниками, строителями, инженерами, агрономами, учеными этой щедрой земли.
«Где родился, там и пригодился» – гласит русская пословица. Сегодня она, пожалуй, устарела. Сотни тысяч, миллионы советских патриотов по зову партии уезжают от своего порога, чтобы принять активное участие в преображении страны, в строительстве коммунизма. И дважды родной, по-особому дорогой становится для них земля, с которой пережили они трудности и большие победы, на которой работали, к которой, как говорится, руки свои приложили.
Вот и я, когда приходится бывать в родных местах, не просто любуюсь красотой днепровских берегов, но вспоминаю: эта дорога прокладывалась еще при мне, и этот Дворец культуры строился в мою бытность, и эти заводы, электростанции, шахты, и эти городские улицы, и колхозные села – в них есть частица моего труда, моих раздумий, моих волнений, бессонных ночей…
Целина
Книга «Целина» Генерального Секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева посвящена его воспоминаниям об освоении целинных земель.
1
Есть хлеб – будет и песня… Не зря так говорится. Хлеб всегда был важнейшим продуктом, мерилом всех ценностей. И в наш век великих научно-технических достижений он составляет первооснову жизни народов. Люди вырвались в космос, покоряют реки, моря, океаны, добывают нефть и газ в глубинах земли, овладели энергией атома, а хлеб остается хлебом.
Особое, трепетное, святое отношение к хлебу присуще гражданам страны с колосьями в гербе. Могу сказать, что смолоду оно ведомо и мне.
По отцу – рабочий, по деду – крестьянин, я испытал себя и в заводском, и в сельском труде. Начинал рабочим, но в годы разрухи, когда остановили надолго завод, пришлось узнать пахоту, сев, косовицу, и я понял, что это значит – своими руками вырастить хлеб. Вышел в землеустроители, работал в курских деревнях, в Белоруссии, на Урале, да и позже, когда опять стал металлургом, само время не давало забыть о хлебе. Вместе с другими коммунистами выезжал в села, бился с кулаками на сходах, организовывал первые колхозы.
Можно сказать: всего четыре года в начале трудовой деятельности целиком были отданы деревне. А можно иначе: целых четыре года. Землеустроителем начал работать в самом начале коллективизации, а на завод вернулся, когда она была в основном завершена. Эти годы – с 1927 по 1931 – равны эпохе в истории страны. Нарезая землю сельскохозяйственным артелям, мы сознавали, что не просто уничтожаем межи, но помогаем социалистическому переустройству села, перекраиваем весь тысячелетний уклад крестьянской жизни.
Говорю это к тому, что близки стали мне город и деревня, завод и поле, промышленность и сельское хозяйство. В Запорожье, о чем уже писал, основное внимание пришлось уделять восстановлению индустрии, но неустанных забот требовали и колхозные дела. В Днепропетровске город и деревня занимали в работе примерно равное время. В Молдавии на первый план вышло сельское хозяйство, но и промышленность, создаваемая там практически заново, тоже не давала забыть о себе. Так и шли эти заботы рядом, словно две параллельные линии, которым пересечься не дано, а для меня они пересеклись.
И сегодня на мой рабочий стол в Кремле регулярно ложатся сводки о ходе весеннего сева, о состоянии всходов, о темпах уборки. По давней привычке сам звоню в разные зоны страны и когда слышу товарищей с Кубани, из Приднепровья, Молдавии, Поволжья, Сибири, то уже по голосам чувствую, каков у них хлеб. Если, скажем, на целине до 15 июня не выпал дождь, знаю, что придется сбросить с урожая несколько центнеров. Если дождя не будет до конца месяца – сбрасывай еще… В такие минуты смотришь из окна на Москву, а перед глазами – бескрайние целинные поля, озабоченные лица комбайнеров, агрономов, райкомовцев, и, будучи далеко от этих дорогих мне людей, я снова ощущаю себя рядом с ними.
Целина прочно вошла в мою жизнь. А началось все в морозный московский день 1954 года, в конце января, когда меня вызвали в ЦК КПСС. Сама проблема была знакома, о целине узнал в тот день не впервые, и новостью было то, что массовый подъем целины хотят поручить именно мне. Начать его в Казахстане надо ближайшей весной, сроки самые сжатые, работа будет трудная – этого не стали скрывать. Но добавили, что нет в данный момент более ответственного задания партии, чем это. Центральный Комитет считает нужным направить туда нас с П. К. Пономаренко.