По дороге домой дяди уже не казались такими веселыми. Пока они спускались с холма, никто не разговаривал. Внезапно ночь стала казаться холоднее, чем была. Джиму чудилось, что они идут в какой-то странный город – совсем непохожий на тот, который он всегда знал. В таком городе и мальчик должен был жить другой – более умный, сильный и смелый, чем такой, каким представлял себя сам Джим. Он не знал, как ему теперь жить в таком месте. Мир изменился в один миг, а он оставался все таким же. Он посмотрел в мамино темное окно и содрогнулся. Посмотрев на звезды, он уже не нашел их такими яркими, как раньше.
26 декабря
Дорогой мой супруг, самый дорогой мне человек!
Если ты смотришь сейчас на меня (и я в это верю последние десять лет, и если б не эта вера, я не смогла бы каждое утро подниматься и жить без тебя), то что же должен ты обо мне сейчас подумать? Если ты смотришь сейчас на меня с твоей высоты, то знаешь все мои мысли и что у меня на сердце, и, конечно, знаешь, что я согласилась встретиться с другим мужчиной и рассмотреть его предложение. Не разбилось ли от этого сердце твое и не отвернулся ли ты от меня? Или ты действительно полагаешь (это я без конца слышу от многих и многих людей, так что мне уже тошно от того), что мне нужно выйти замуж за другого человека? Действительно ли тебе будет приятно, как все здесь твердят, если я «устрою свою жизнь»? Неужели такое возможно, что ты будешь смотреть на меня с небес и видеть, как я разговариваю с другим мужчиной, как женщина с мужчиной, и не будешь при этом испытывать боли?
Мои братья говорят, что то, что я не выхожу вновь замуж и не даю Джиму нового отца, приносит ему вред. И мне невыносима мысль о том, что я приношу вред Джиму. Точно так же, как и не могу я оставаться с мыслью, что снова и снова причиняю боль тебе. По этой причине я разрываюсь на части и не знаю, что мне делать. Если я снова не выйду замуж, то сделаю плохо твоему сыну; если же я выйду замуж, то будет плохо тебе. Мои братья не понимают одного: хоть ты и умер, сердце мое знает, что это не имеет значения, что мы продолжаем быть мужем и женой, что твоя смерть разлучила нас совсем ненадолго. Я сказала себе, что ты ушел, чтобы подготовить нам дом в другом, лучшем, чем это, месте, и ты пошлешь за мной, когда все будет готово. Я поклялась себе, что именно так проживу свою жизнь, что буду верной тебе и буду твоей женой до того самого времени, пока мы не соединимся вновь. Такова была моя тайная клятва. А сейчас я предаю эту клятву. Не становлюсь ли я самой вероломной из женщин? Разве не сказал нам Иисус, что сам помысел греховный – это уже грех? Сможешь ли ты простить меня за то, что я уже сделала?
Я знаю, что господь оставил меня на этой земле с одним намерением: я должна вырастить нашего сына таким, каким бы ты хотел его видеть, и что все это было ненапрасно. Но что же мне делать, когда мои братья говорят мне, что божья воля иная, а не такая, каковой я ее себе представляю? Неужели господь говорит с ними, а со мной – нет? Или сердце подсказывает мне неправильно? Настаивая на том, чтобы я поговорила с этим человеком, мои братья принуждают меня к таким действиям, которые я считаю неприемлемыми. Мне хочется прокричать им в лицо: Я ЗАМУЖНЯЯ ЖЕНЩИНА! Неужели они не могут отнестись к этому с уважением? Разве не могу я считать, что замужем за тобой, даже если ты мертв? Разве это не священное право?
Я даже не знаю, что делать…
Старый дом
После ужина мама сказала Джиму, что он может пойти посидеть с дядями в лавке. Джим тут же выскочил из-за стола. Лавка была тем местом, где дяди проводили время по вечерам, когда хотели побыть одни. Как правило, они не разрешали Джиму ходить туда с ними.
Снег ярко блестел при свете луны. Джим смотрел, как его тонкая тень скользила впереди, пока он шел, похрустывая, по Депот-стрит. Снег лежал на земле уже почти неделю. Он подмерз, был в ямках и в грязи в тех местах, где по нему ходили или ездили, но под лунным светом казался только что выпавшим. Дяди говорили, что, если снег остается дольше нескольких дней, значит, он поджидает приятеля. И Джим надеялся, что скоро опять пойдет снег. От быстрого дыхания грудь приятно разогрелась. Проходя через облачка, созданные его дыханием, он пробовал ощутить на лице их тепло.
Около лавки Джим присел на корточки и прокрался к окну. Он миновал белый квадрат, который свет из окна нарисовал на снегу. Медленно поднявшись, заглянул внутрь. Дядя Зино и дядя Корэн склонились над шашками. Дядя Эл стоял над ними и с хмурым видом изучал доску. Никто не сдвинулся с места, все молчали. Джим решил, что ему лучше побыть на улице.
Он направился к отелю, раздумывая, не бросить ли ему снежок в окно Уайти Уайтсайда. Уайти как раз был в их городе по очередному делу. Джим старался представить, что скажет Уайти, если он позовет его на улицу. Но этого не удавалось, как он ни старался.
Когда он приблизился к отелю, передняя дверь открылась, и Уайти вышел на крыльцо. Джим замер на месте. Уайти был в костюме, но без куртки и в одной из своих щегольских шляп. Держась за столб, он наклонился вперед и посмотрел вверх, на луну. Вынув из кармана часы, он подставил их к свету. Затем он спустился вниз, во двор, и отправился в сторону поля. Джим решил последовать за ним.
Уайти вышел из города и свернул на еле заметную тропинку, которая вела в сторону леса к старому дому, где мама Джима жила когда-то с его папой. Джим, который следовал за ним ярдах в пятидесяти, остановился на краю леса, недоумевая, что это Уайти собирается делать. Тропинка вела исключительно к старому дому. За домом были одни поля, а за полями – река. Мама, конечно, говорила о старом доме, но так, как говорят о святой земле, а больше никто его не вспоминал. Почему это Уайти туда пошел?
Когда Джим сошел с дороги, он увидел и другую пару следов, ведущих к лесу. Они были меньше следов, оставленных большими ботинками Уайти. Джим немного испугался. Кому принадлежали эти другие следы? А что если Уайти попал в неприятную историю? А может, он ограбил банк и встречается теперь со своей бандой в пустом доме? Джим осторожно пробирался через лес, старательно избегая открытых тропинок. Он не хотел, чтобы потом кто-нибудь увидел его следы. Уайти уже скрылся из виду где-то впереди. Джим делал несколько шагов, останавливался, прислушивался и выглядывал из-за деревьев. Ветви небольших деревьев цеплялись за него, царапались, мешали проходить; опавшие листья, замерзшие под снегом, хрустели под ногами.
Джим вышел на полянку, где стоял старый дом, в тот самый момент, когда Уайти поднялся на крыльцо. Из-под снега торчали небольшие кусты можжевельника. За домом мирно поблескивало гладкое белое поле. Уайти постучал в дверь. Когда заскрипели ржавые петли двери, Джим уже знал почему-то, сам недоумевая, что в доме была мама. Это мамины следы были на снегу. Это она ждала Уайти в старом доме.
Джим понял, что он оказался свидетелем какого-то важного, тайного действа, которое ему видеть не следовало. Как-то раз он подсмотрел в замочную скважину, как мама моется. Ему стало так стыдно, что он не мог после этого смотреть маме в глаза несколько дней. Именно так он себя чувствовал и сейчас, но заставить себя уйти он не мог.
Он сел на корточки и так сидел в лесу, не шевелясь и стараясь дышать как можно тише, как заяц, который ждет, когда пройдет охотник.
Уайти сделал шаг вперед, но не зашел в дом, а остановился перед дверью. Голос его доносился до Джима как низкое бормотание – разобрать слова было невозможно. Он протягивал вперед руки, как будто недоумевая и умоляя, и, как понял Джим, задавал какой-то вопрос. Джим не слышал маминого ответа, но из-за того, что она сказала, Уайти развернулся и отступил на край крыльца.
Так, стоя спиной к двери, Уайти еще долго разговаривал с мамой. Он жестикулировал и время от времени останавливался и слушал. Один раз он посмотрел в небо и покачал головой. В конце концов, он поднял обе руки, призывая маму замолчать. Из нагрудного кармана своего костюма он достал белый носовой платок и, распрямив его, постелил на пол крыльца. Уайти встал на колени, правым коленом на платок. Джим перестал дышать. Он вдруг весь вспотел, несмотря на то что минуту назад ему было холодно.
Уайти делал маме предложение.
Из дома раздался резкий голос мамы – Джим впервые сейчас ее услышал. Уайти быстро встал. Он снял шляпу и вновь надел. Потом опустил руку в карман куртки и достал какой-то небольшой предмет. Он протянул этот предмет маме и попросил взять его. Джим затаил дыхание: сделает ли мама шаг вперед?
Но мама оставалась внутри, в доме. И рука Уайти опустилась: казалось, он держит в ней непомерную тяжесть. Не говоря больше ни слова, он сошел с крыльца и пошел через поляну к лесной тропинке.
После того как Уайти ушел, Джим продолжал тихо стоять: он ждал, когда мама выйдет из дома. Когда она наконец появилась, сердце его так и запрыгало в груди, будто он увидел оленя или привидение. Она старательно закрыла дверь, обернулась и посмотрела на носовой платок, который Уайти оставил на крыльце. Она подняла его, на миг поднесла к лицу, а потом положила в карман пальто.
Мама прошла по полянке всего несколько шагов, как ноги у нее подкосились, будто какая-то тяжесть придавила ее сверху. Она села на снег и подняла руки к лицу. Джим почувствовал, как по его щекам скатились две горячих слезы. Он вытянул руки, сжимая и разжимая пальцы, будто старался подтащить ее к себе, но покинуть место своего укрытия в лесу он не решился.
Наконец мама вытерла глаза рукавом пальто и поднялась. Плотнее запахнув воротник пальто, она, с трудом передвигая ноги, прошла через поляну к тропе. На опушке леса мама обернулась и посмотрела на старый дом. Джим услышал, как она произнесла его имя, но он знал, что разговаривает она не с ним.
Книга V. Спокойные дни
Кто поймает мяч?
В последнюю неделю марта неторопливый холодный дождь лил, не переставая, и в школьном дворе образовалась глубокая лужа. Каждый следующий день на той неделе был дождливее предыдущего, и Джиму стало казаться, что только деревья и здания поддерживают небо, вот-вот готовое спуститься окончательно на землю и накрыть ее своим покрывалом. Дороги так развезло, что автобус от Линз-Маунтин не мог доехать до Элисвилла. Казалось, что без Пенна и мальчиков с гор школа опустела. Хоть и настало время бейсбольного сезона, Джим, отправляясь в школу, даже не брал с собой перчатку.